Отметив с мамой новый год и вдоволь выспавшись в гостях у нее дома, я, вместе с оружием (в том числе и своим «Глоком», некогда изъятым у агента Мафусаила в Маленькой Республике), вместе с блокнотами с адресами и телефонами, паролями и кодами, с утра 3-его января улетаю в Екатеринбург на поиски этого «неуловимого Джо» — Димы Пашкевича.

В Екатеринбурге сходу приходится связаться с людьми из местного Комитета, у которых, оказывается, был запрос от Сартакова, и уже были подготовлены материалы по мою душу:

— Вот тут в папке — сказал мне дежурный комитетчик, вид которого вызывал приступ сочувствия (видимо парень очень хорошо отметил новый год и все не мог придти в себя) — все сведения о том, как четыре года назад мы с людьми из Москвы разыскивали этого вашего…

— Пашкевича!

— Да.

— Вы принимали участие в этом?

— Я? Нет! Я работаю в Комитете относительно недавно.

— Ясно.

— Но меня проинструктировали, что вам говорить — мы присаживаемся за большой стол, дежурный выкладывает передо мной бумаги и фотографии — нам, конечно, не сообщали, зачем разыскивается Пашкевич, что он натворил, но это ведь и не важно, правильно?

— Правильно. Чем больше людей знает об этом, знаете ли…

— Ну вот! — Дежурный выкладывает на стол фотографии Пашкевича, потом — его мамы — вот, это его мама Евгения Петровна.

— Ага… а они чем-то похожи!

— Вам тоже так показалось? Вылитое лицо Пашкевича! А вот это… это его дача, на которой его видели в последний раз.

Дежурный показывает мне фотографию обычноформатного такого нашего домика, обшитого вагонкой. Ничего особенного, но чистенько, аккуратненько, так что приятно смотреть.

— И что же? — спрашиваю я — вот, мне сказали, что он в этот дом зашел — и больше уже из него не выходил?

— Да, так оно и было. Там были ваши люди из Москвы, вы, наверное, знаете. И небольшая группа захвата.

— Ну, ладно! — я встаю. — Тогда, значит, я тут начну потихоньку входить в курс дела.

— Да — отвечает мне дежурный, протягивая еще один листик — тут, смотрите — контакты по этому делу, телефоны свидетелей и так далее. Дело давнее, так что если какие-то из телефонов устарели — позвоните по этому номеру — мне показывают номер внизу — там дежурный, и, назвав кодовое слово, сделаете запрос, там все зафиксируют и вам дадут информацию.

— Спасибо! — мы с дежурным пожимаем друг другу руки и я ухожу.

Едва же выйдя из здания Комитета на проспекте Ленина, я перезваниваю Сартакову — доложиться:

— Я думаю, что вы, Александр Сергеевич, были абсолютно правы — говорю я — начинать нужно с того места, где Пашкевича видели последний раз!

— Ну так! О чем же я тебе говорил? Там есть только одна загвоздка. Так вот, вполне возможно у тебя получится за что-то зацепиться, если ты свяжешься с полицией на месте.

— На месте — это там где его дачка?

— Да, именно там! Там какое-то у них странное место, так что полиция, не зная, что за Пашкевичем КГБ охотится, занималась его поисками на месте, по заявлению его матери.

— Понятно.

— Туда тоже сходи, к этим полицейским. Понятное дело, что через четыре года там уже никто ничего не помнит, но материалы-то у них какие-нибудь по этому делу да остались!

— Да-да, я понял, хорошо!

Из бумаг, в которых были обозначены контакты Пашкевича я извлек сотовый телефон его мамы и позвонил, не мало удивившись, что она мне ответила:

— Да, я вас слушаю — спросил меня довольно бодрый женский голос на «другом конце провода».

— Добрый день! Это Евгения Петровна Пашкевич?

— Да-да, она самая!

— Еще раз здравствуйте. Меня зовут Андрей Земсков, я прибыл буквально несколько часов назад из Москвы по поводу вашего сына, Дмитрия.

— Понятно, вы, я так понимаю, из КГБ?

— Да, точно. Так оно и есть.

— Хорошо… дальше, по идее, вы должные сказать что это не телефонный разговор?

— Ну, примерно так! Евгения Петровна! Если бы вы согласились переговорить со мной с глазу на глаз я бы был вам только благодарен!

— Ну, хорошо. В конце концов — вы разыскиваете Диму! Если хотите — можете приехать ко мне на работу на улицу Восьмого Марта.

Мы договариваемся о встрече.

«Уф! Какой этот Екатеринбург неожиданно здоровенный оказался!» — думаю я, едва доковыляв до указанного мамой Пашкевича дома, неожиданно для себя потратив на это значительно больше времени, нежели ожидал, глядя в купленную в одном киоске карту-схему города.

Тем не менее, мы встречаемся. Евгения Петровна находится на работе (она дежурит в праздники) как у них было оговорено — каждый работник из ее конторы придет на один день подежурить, потому что клиенты, особенно важные, зачастую имеют привычку звонить с заказами именно в такие дни, пренебрегая традициями напрочь.

— Вот тут я и работаю — Евгения Петровна равнодушно поводит рукой туда-сюда, после чего садится за стол, видимо, ее рабочий, достает, после чего опять убирает какой-то женский журнал:

— Скажите! — вдруг после паузы спрашивает меня она — а я ведь имею право не давать показания против родственника? Я ведь так понимаю — Дмитрий что-то натворил, и его теперь ищут?

— Да, Евгения Петровна — отвечаю я — вы правильно все понимаете.

— Ну, хорошо, если бы его еще полиция искала! Там другое дело, а ГБ!! В КГБ такие дела творятся, как я понимаю, что могут и убить. Вы-то понимаете, что я боюсь за Диму?

— Да, понимаю. С другой стороны Дмитрий уже четыре года, на сколько я знаю, о себе ничего вам не сообщает?

— Я вам не вру — уже четыре года ни слуху, ни духу.

— Вот видите, как получается! — я старюсь натужно улыбнуться — четыре года вам не ясно, жив он или мертв — и тут появляюсь я, и сообщаю вам, что он жив. И еще как! Вы же наверняка рады узнать о своем сыне, что он по крайней мере жив, и, уверяю вас, здоров?

Тут в кабинет входит относительно молодой человек, очень худой, и после нагибается, подозрительно поглядывая на меня, к Евгении Петровне, после чего, выслушав что она ему сказала (а она ему говорила шепотом в ухо), криво улыбнулся, взглянул на меня уже более приветливым взором, и кивнул мне головой — типа он меня приветствует. Чтобы не быть невежливым, я протягиваю ему руку и слегка привстаю со стула, немного наклонившись вперед. Мы пожимаем друг другу руки, после чего молодой человек уходит:

— Начальство наше — говорит Евгения Петровна посмотрев во след ушедшему молодому человеку — зашел сюда на несколько минут, сказал, что на фуршете тридцатого забыл мобильный. И сидит уже час!

— Угу, понятно. Так… что насчет Димы?

— Как я уже говорила — с тех пор как он пропал, он со мной не связывался. Никак. И о себе знать не давал.

— Хорошо. По-вашему он был на даче — а потом просто взял и исчез?

— Да. Но я не верю, что он исчез просто сидя на даче.

— Конечно, такого быть просто не могло.

— Там просто у нас место такое… как бы это вам сказать? Аномальное — Евгения Петровна типа тихо смеется — люди часто теряются, блуждают, иногда по несколько дней, потом их находят. А иногда, правда, очень-очень редко — нет. Пропадают с концами!

— Аномальная зона какая-то? — я искренне, правда, тихо, смеюсь.

— Ну да. Наши дачи — за ними болотце, неглубокое и без трясины — а потом, знаете ли, вымирающая деревня. Там старички со старушками живут, вернее, доживают свой век, и вот от них в одну сторону — по дороге усадьба, давно пустая, в другую — кладбище, но там не хоронят екатеринбуржцев, только стариков из местных окрестных деревень. В деревню в общем-то можно по тропинкам разным добраться, ноги не замочив. И вот там, вокруг деревни, в деревне, а она огромная, хоть и пустая, вокруг усадьбы этой — постоянно, постоянно люди блуждают. Понимаете? По несколько дней, бывает, после выходят к людям и ничего не помнят — какой день сегодня, потом рассказывают, что были как в тумане.