После этого минуты три грузовик «припарковывается» к самолету — задним ходом, и, уже после, когда он останавливается, из кузова выгружаются четверо молоденьких розовощеких солдатика, после чего, опустив задние борта грузовика — начинают выгружать мой груз.

Все происходит на редкость ритмично и аккуратно, и уже когда груз оказался непосредственно под брюхом самолета — солдатикам начинают помогать аэропортные грузчики — аккуратно водрузив груз на грузовой эскалатор и медленно отправив его внутрь самолета.

— Ну что, Андрюха? — говорит тогда Сартаков — мы тебя с Виктором Петровичем проводим до места.

Мы идем к трапу, поднимаемся, после чего следуем в середину самолета — туда, где уже весело гудит толпа отлетающей «креативной» молодежи из «Великой России».

— Вот, знакомься — Сартаков подводит меня к главе креативной группы — заместителю лидера молодежного движения «Вперед!» — ты, хоть и будешь непосредственно работать с послом и его замами, но в плотной, так сказать, связке с Олегом Петровичем Кикуменко, он отвечает за создание нового имижда России в Маленькой, но Очень Гордой Кавказской Республике!

Мы с Кикуменко пожимаем друг другу руки.

Затем я сажусь на свое место — у прохода, и тогда, уже прощаясь со мной, Сартаков передает мне специальный прибор — по которому я могу определить расстояние до груза (в грузе находится работающий «маячок») и — по стрелочке — направление от прибора — к маячку.

— Лучше всего — говорит Сартаков — привести его в горизонтальное положение — и тогда тебе будет четко видно, в каком направлении от тебя груз.

Кроме этого мне выдают спутниковый телефон и заполненная от руки форма бланка о приеме груза.

Затем Сартаков достает свой светло-серый «Глок», машет у меня им перед носом, типа на, бери, и когда я уже думаю, будто это правда, мне и пушку еще выдадут — возвращает пистолет не место в кобуру подмышкой:

— Шучу! Вот вырастешь — может и получишь такой. А может еще и покруче!

— Ну, хорошо! — Виктор Петрович и Сартаков пожимают мне на прощание руку и желают удачи — не забудь все, тебе говорили!

А я думаю только о том, как такое количество информации можно запомнить.

Пока же мы летим, я все прокручиваю в голове алгоритм своих действий после посадки самолета да посматриваю через каждые пять минут на прибор, показывающий мне расстояние до груза.

Мне все чудится, будто там, в грузовом отделении, какой-нибудь американский шпион-нинзя крадется к отделению с грузом — выпрыгнув из какой-нибудь большой спортивной сумки. И вот он, гад, крадется по чужой поклаже, по сумкам и чемоданам, одев на голову прибор ночного видения и обнажив свой отточенный самурайский меч. И после он, негодяй, подползает наконец к грузу, одним взмахом руки срезает с него ткань, и… и его лицо озаряется неземным золотым светом, исходящим от ящиков груза:

— Шампанского не хочешь? — вдруг, подняв от глаз прибор ночного видения и посмотрев на меня спрашивает нинзя…

Я вскакиваю, и тут же смотрю на прибор связанный с маячком в грузе — нет, расстояние и направление не изменились.

«Боже мой!» — укоряю я себя — «ну как же я мог заснуть, выполняя такое ответственное задание?».

Шампанское мне предлагали ребята, сидевшие со мной рядом — как раз из молодежной команды поддержки миссии в МОГКР-е, но мне пришлось отказаться, хотя от нервов и хотелось выпить. Когда же ребята настаивали, сработало только то, что я сказал им будто на месте начальство меня убьет — если унюхает, а нюх у начальства о-го-го.

Ребята отстают, предлагают мне пересесть «к окошку» — сидя ближе к проходу им сподручней общаться со своими.

В салоне из-за этой молодой поросли стоит шум и гам, «группа креативной поддержки» пьет шампанское, иногда выстреливая пробками в потолок, где-то уже начались «обжимансы» противоположных полов (притом, как я понял, люди только-только познакомились), а во Внуково всех провожали друзья и подруги. Особенно же в этом деле преуспевал Кикуменко: засев сразу между двух девиц он попеременно, на глазах у восхищенных молодых сопляков обжимался то с одной, то с другой девицей.

Вся эта радостно гогочущая публика (как будто им счастья привалило) не производила на меня хорошего впечатления, впрочем, с теми двумя молодыми парнями, что сидели рядом со мной мы вскоре разговорились, и они, как мне показалось, оказались весьма неплохими и неглупыми ребятами. Да, кстати говоря, эти двое и держались отдельно, и пили мало, и вскоре от общего веселья совсем отделились и стали играть в шахматы.

Уже где-то за полчаса до посадки подходил уже с третьей девицей, от которой просто несло похабщиной, Кикуменко. Его девица, которую он держал за талию, осматривала меня с пят до головы, при этом морщась, давая мне понять, что я на нее не произвожу впечатления, что впрочем, делало мне честь.

— Вы будете работать в пресс-службе? — спросил меня этот пень.

— Да — ответил я — на главного по связям с общественностью.

Дальше Кикуенко рассказывает мне все то, что я уже и без него хорошо знал. Он говорил мне об общей установке донести до могкр-овцев нашу к ним колоссальную любовь. Все бы ничего, я выслушал Кикуенко спокойно и с достоинством, но пафос этого человека был таков, что хотелось блевать. Он говорил то, что говорил, так, будто сообщает мне высшую истину в последней инстанции и что эта истина открыта (и то, только за то, что он один такой особенный) только ему одному.

Короче, когда этот чел от меня отвалил, заглядевшись еще на одну девицу, похабно на него смотрящую, я испытал сильное облегчение. Тем не менее я понимал, что все это временно, и, наверняка, в посольстве в Тыбы-э-Лысы Кикуенко из меня еще много крови попьет.

Пару раз я выходил в туалет, на ходу время от времени поглядывая на свой прибор (что один раз даже стоило мне столкновения со стюардессой и ее тачкой с едой) и даже примечая у переходов от салона к салону изменение расстояния до груза.

Один раз в сортире в соседней кабинке были явно слышны звуки свершающейся большой страсти Кикуменко и одной из его девиц, которая, как мне показалось, притворно охала и ахала. Это притворство, видимо, заметил даже этот донжуан, так что громко и четко предложил подруге заткнуться, потому как ее воздыхания мешали ему кончить. Тем не менее, когда он заканчивал дело его подруга все равно якобы блаженно, но опять-таки притворно вскрикнула.

Вышли мы из кабинок одновременно, и Кикуменко, видимо признавая во мне человека по возрасту и опыту примерно его же масштаба сказал мне:

— Мало мы еще занимаемся молодежью! Нужно еще работать и работать! Патриотическое воспитание и уважение к старшим катастрофически хромают на обе ноги!

Подумав, что не ответить этому прокремлевскому выскочке с моей стороны будет невежливо, я выразил уверенность в том, что с ним дело воспитания сдвинется с мертвой точки обязательно.

Но Кикуменко будто не услышал меня, он был сильно пьян, и, возвращаясь обратно, шатался, так что даже по пути упал на одну пассажирку, которая, не зная с какой вип-персоной имеет дело — грубо и сильно оттолкнула его, вполне как мне кажется справедливо назвав его мудаком.

Посадка происходила в условиях сильного, чувствовавшегося даже в салоне, бокового ветра — будто Тыбы-э-Лысы не хотел принимать рейс и желал сдуть от себя наш самолет, будто навязчивого комара.

У самой же земли, метрах в пятидесяти от нее, нас вдруг резко бросило вниз, но уже совсем-совсем у земли — как будто кто-то подхватил самолет на руки, и наш лайнер, распушив на крыльях все закрылки, так что те стали похожи на растопыренные крылья вороны — соприкоснулся с землей, после чего подпрыгнул — и опять коснулся земли, чтобы уже с ней не расставаться.