— Да, мы узнали о тебе, — кивнула она. — Известно тебе, милочка, что ты всех удивила, отказавшись охотиться?
— Да, ваше величество. Но я не имела намерения кого-то удивлять. Мой отказ приехать на охоту мог быть воспринят, как обида, поэтому я приехала туда. Но я не могу и не хочу убить зверя.
— Почему?
— Просто для меня не можно отнять жизнь просто так, для развлечения. Надо мной много смеялись, но я не могу измениться.
— Это, действительно, смешно, — прокомментировала Анна, и окружающие с готовностью захихикали. — А в своей Польше ты тоже не охотилась?
— Нет, ваше величество.
— И ты ни разу не застрелила, ни зверя, ни птицу?
— Один раз. Ворону. Когда училась стрелять. А вот о вас мне все рассказывали, как о прекрасной охотнице. Говорили, что вы не только любите, но и умеете это делать. И находите в этом занятии отдохновение от трудов государственных, в которых вам помогают многие, а первым из них является его светлость — господин Бирон. Дозволено ли мне будет вручить дары от всего сердца, которые, я надеюсь, позабавят на охоте и вас, ваше величество, и вас, господин Бирон?
Царица переглянулась со стоящим рядом Бироном. Эрнст Иоганн Бирон был красив. Ничего нельзя было сказать о его чертах лица, взятых по отдельности друг от друга — всё было обычным, средним. Но всё вместе производило очень приятное впечатление. Не имея никакого титула, он держал себя так уверенно, говорил весомо, смотрел немного снисходительно, если был в хорошем настроении, и сурово, если — в дурном, что можно было всерьёз решить, что господин Бирон, по меньшей мере, граф, а может и выше. Сейчас у него на губах играла улыбка, он как бы говорил в ответ на взгляд императрицы: «Почему бы нет?». Анна кивнула. Элен обернулась, сделала знак Юзефу, тот на миг вышел, а когда тут же вернулся, у него на руке, защищённой кожаной рукавицей, сидела хищная птица в клобучке. Юзеф прошёл вперёд, остановился рядом с Элен, опустился на одно колено и склонил голову.
— Я хотела бы преподнести вам, ваше величество, и вам, ваше светлость, двух кречетов. Эта птица обучена бить тетерева, утку, лебедя, цаплю. Бьёт она влёт и никогда не портит тушку.
В зале, пока Юзеф проходил через толпу, и потом, пока говорила Элен, постоянно перешёптывались. Кречеты были ценными ловчими птицами, а это был к тому же белый кречет. Он ценился особо за редкую окраску — очень светлые перья на груди и брюшке — и за большую силу и стремительность полёта. Анне Иоанновне понравился как подарок, так и комплемент. Элен намеренно назвала её прекрасной охотницей, использовав второе имя римской Дианы — богини охоты. Бирону она тоже сумела польстить, обратившись к нему «ваша светлость», как к князю, которым Бирон не являлся, но очень к этому стремился.
После слов Элен многие головы оборачивались к двери в ожидании, когда же внесут вторую птицу. Наконец, и сама императрица, заинтригованная не меньше остальных, спросила:
— Вы показали нам одного кречета, а говорили о двух. Где же второй?
— Ваше величество, второго сюда привести не можно. Если ваша светлость, — обратилась Элен к фавориту, — соблаговолит подойти к окну и посмотреть во двор, вы увидите второго.
Бирон, удивлённо подняв брови, всё же подошёл к окну. За ним, к другим окнам направились многие из присутствующих. Бирон, издав восторженный возглас, быстро вернулся к царице, говоря:
— Матушка государыня, вы только взгляните на это чудо! — он с поклоном подал ей руку, опираясь на которую она прошла с ним к окну. Там, во дворе, потряхивал белой длинной гривой чудесный саврасый жеребец. Он был совсем молодым, едва объезженным, на месте ему не стоялось, и он всё время пытался толкнуть точёной мордой державшего его под уздцы конюха.
— Не правда ли, он великолепен? — глаза фаворита светились восторгом. — Он — само совершенство!
Его восторг тут же отразился на лице царицы. Она с таким же удовольствием смотрела на него, на его радость, с каким он сам разглядывал жеребца. Потом они оба обернулись.
— А почему же тогда вы говорили о двух птицах? — с любопытством спросил Бирон.
— Я говорила о двух кречетах, ваше сиятельство. Это так и есть, ведь жеребца зовут Кречет. И потом, разве быстрый конь, летящий наравне с ветром, не напоминает птицу?
— Вам стихи слагать нужно! Экие изящные слова!
— Ну, сумела ты нас порадовать, милочка, сумела, — обратилась к Элен Анна Иоанновна. — Но такие дары без ответа оставлять нельзя. Ты ничего не попросила у нас. Так вот что. Приходи в любой день, если какая нужда будет.
— Благодарю вас, ваше величество! Мне кажется, что я попала в русскую сказку о всесильной прекрасной царице.
И опять она попала в цель. Анна очень любила слушать сплетни своих придворных кумушек, но и сказки не оставляла своим вниманием. Довольная царица вернулась к своему месту на возвышении. Рядом уже стоял сокольничий, которому передали птицу. Царица, улыбаясь, слегка провела рукой по мягким грудным перьям. Птица беспокойно пошевелилась. Тут раздался обиженный голосок:
— Да-а, матушка, ты всё подарки принимаешь, хорошо тебе живётся! — это вступила в беседу шутиха Буженинова. — Все тебе дары носят, даже если сразу ничего не попросят, всё едино надеются получить от вас милости. А что нам, убогим, делать? Никто и внимания на нас несчастных не обратит, никто и копеечки не пожалует.
— Бесстыдница, — засмеялась Анна, — ты взгляни на себя: ты ли не наряжена, ты ли не одарена?
— Так то — твои подарочки, матушка. Они мне дороги, потому как своей ручкой ты мне их дарила. А в денежку я их обратить не могу. А иногда так денежку охота иметь! — и Авдотья, скорчив жалостную мину, снова села на пол у ног своей царицы, сложив ручки на коленях.
Элен быстро разобралась в ситуации и готова была расстаться с одной из драгоценностей, только бы завершить визит так же успешно, как и начала.
— Я не могу ответить за всех, кто вас обидел, госпожа Буженинова, но не хочу, чтобы вы обижались и на меня. Вот возьмите, — с этими словами она сняла с пальца перстень с хризолитом и подала его шутихе. — Если он не понравится вам, можете продать перстень и потратить деньги на что-то, более вам приглянувшееся.
Буженинова проворно вскочила, схватила украшение и, довольная таким поворотом событий, уселась на место.
— Ваша маленькая Авдотья не пропадёт, — посмеиваясь, прокомментировал эту сцену Бирон, обращаясь к Анне Иоанновне.
— Да, она — та ещё пройдоха, — согласилась царица и, взглянув на сокольничего с кречетом, махнула ему, чтобы он ушёл. — Так, значит, вот так ты охотишься у себя в Польше? — снова обратилась она к Элен. — Дичь тебе добывают птицы? Ты что ж, милочка, так плохо стреляешь, что свою работу на птиц перекладываешь?
— Нет, ваше величество, стреляю я хорошо. Так говорили все, кто это видел.
— Вот как? — в голосе Анны Иоанновны прозвучало сомнение и нотка ревности. Будучи сама отличным стрелком, она редко встречала достойного соперника, а среди женщин ей таких не пришлось встретить ни разу. — Хотелось бы нам это проверить, а? — обернулась она к фавориту.
— Можно пострелять ворон во дворе. Что-то их опять развелось много, — ответил он. — Но боюсь, госпожа Соколинская откажется от этого. Так?
Элен поколебалась секунду, раздумывая, стоит ли сейчас настаивать на своих принципах, но всё же ответила:
— Да, ваша светлость.
— В таком случае, ваше величество, пусть кто-нибудь из слуг бросает в воздух… да хотя бы шапки, предложил Бирон. — А ещё лучше — небольшие подушечки. А летящие из них перья покажут, удачей ли закончился выстрел.
Императрица осталась весьма довольна таким предложением и не стала откладывать развлечение.
— Тебе, сударыня, дадут ружья. Выстрелишь из одного — подадут другое, — распорядилась она. — А с тобой и я развлекусь. По десяти выстрелов на каждого, думаю, довольно будет. Эй, скажите там, чтобы несли подушки, да помельче!
Все потянулись во двор. Вскоре принесли ружья и подушки. Двое слуг отошли подальше и разошлись в разные стороны, каждый с ворохом подушечек. Элен осмотрела вручённое ей ружьё. Оно было и красиво и удобно. Оставалось надеяться, что оно имело настолько же точный прицел, насколько великолепен был его внешний вид. Элен волновалась. Она никак не могла решить, как поступить? Не хотелось ударить лицом в грязь, но и стрелять лучше императрицы не стоило.
