Рядом с конюшней стояло чудо. Конь оказался саврасым с белой гривой и хвостом. Длинные ноги и компактный корпус говорили об арабской крови, а немного крупноватая для араба голова напоминала о присутствии в его роду местных лошадей. Полюбовавшись на роскошную, в «яблоко» масть, Элен вдруг обернулась к Юзефу:

— Я знаю, что преподнести царице Анне. Теперь вопрос лишь в том, сумею ли я раздобыть этот подарок к сроку. Завтра же снова пойдём на базар.

На базаре Элен с Юзефом и Штефаном быстро, насколько позволяла толпа, шли по рядам, пока не очутились там, где торговали всякой живностью. Они остановились возле человека, продающего живых птиц. Продавец, видя внимание со стороны хорошо одетой девушки, начал с удвоенной энергией расхваливать свой товар:

— Подходите, посмотрите, господа! Послушайте моих певцов! Они будут без устали услаждать ваш слух нежными песнями и не потребуют за это платы! А как хороши — взгляните!

— Подожди, не трещи так, — улыбаясь, сказала Элен. Здесь её акцент растворился без следа. — Меня другие птицы интересуют. Может, ты и сможешь мне помочь.

— О каких птичках вы говорите, ваше сиятельство? — продавец готов был называть её хоть светлостью, лишь бы не ушла с пустыми руками.

— О больших.

— О заморских? Попагаях? У меня их сейчас нет, но через день будут. В порту корабль разгружается, так мне с ним прислали двух таких птах.

— Да не болтай ты так быстро. Слова не вставить. Нет, попугаи мне не нужны. Скажи лучше, не продают ли тут у вас ловчих птиц?

— Вона что… Да я не знаю. Как-то ни к чему мне. Я всё больше щеглов да зябликов продаю, — человек явно испугался. Глаза забегали, слова стали неохотно цепляться друг за друга.

— Чего ты испугался?

— Так нельзя ж ими вот так запросто торговать! — жалобно ответил продавец.

— Ах, вот как. А сколько стоят все твои пташки вместе взятые?

— А что?

— А то, что я заплачу тебе цену, которую назовёшь. Разумеется, если она будет разумна. А дальше — хоть продавай их, хоть распусти по лесам, и сам скройся вместе с ними. Только за это помоги мне птицу найти и быстро.

— Да какую вам надо-то? Ежели орлика, то быстро не получится, здесь они не водятся, ехать далеко придётся, в степь.

— Не выдумывай. Мне обученная птица нужна, а не только что добытая. Да не трясись ты, мы не проверяем тебя, доносить не собираемся. Знаю я прекрасно, что запрещают такими торговать завсе, но знаю также, что всегда есть те, кто находит способ обойти любой запрет ради своей выгоды.

Продавец ещё некоторое время сомневался, смотрел молча. Потом бросил шапку, которую мял в руках, на землю:

— Эх, была не была! Какая птичка вам нужна, ваше сиятельство?

— Кречет. Лучше — белый.

Лицо у продавца вытянулось.

— Вот это… Ну, я не… Ладно, попробую. Но обещать не могу. Больно птица редкая. А вам нужна ещё и обученная!

— А ты постарайся. Если добудешь, скажешь вон тому дядьке, — Элен указала на Штефана, — одно только слово: есть. Больше ничего не говори, он не русский, ещё перепутает что-нибудь. Дядька этот каждый день к тебе подходить будет. Тогда вскоре и мы подойдём за птицей.

Наконец-то всё было готово! Они успели в срок. Договорились, что Юзеф назовётся троюродным братом Элен. Она шутила по этому поводу, говоря, что, если у неё есть злой кузен, то должен появиться и добрый. В назначенный день карета привезла Элен и Юзефа к Зимнему дворцу. На ней было платье из белого атласа, сочетавшегося с зелёным бархатом верхнего роброна. Перехваты на рукавах украшали жемчужные браслеты, на лифе на зелёном фоне были вышиты золотые птицы. На шее — колье, искусно сделанное из нитей мелкого жемчуга, такие же нити виднелись среди красиво уложенных волос светлого парика.

Войдя в указанный зал, Элен остановилась в недоумении, наблюдая за происходящим там. На возвышении сидела крепкого телосложения женщина, в которой Элен признала императрицу. Она была окружена придворными дамами, и все они с увлечением следили за развернувшимся в зале действом: богато одетые люди, по всему видно, что дворяне, играли в чехарду. То один то другой из них после неудачного скачка падал на пол, что вызывало взрывы весёлого смеха у государыни и её окружения. Если же пытавшийся подняться человек ловко падал вновь, веселье усиливалось ещё больше.

Стоявший рядом с Элен мужчина в роскошном золотистом парике, заметив её изумление, счёл нужным пояснить:

— Это обычное придворное развлечение — игры шутов, — в его речи чётко слышался акцент, как показалось Элен — французский.

— Это шуты? — спросила она на французском.

— Сударыня говорит по-французски? — живо повернулся к ней обладатель золотых волос. — Да, это шуты её императорского величества царицы Анны Иоанновны. И заметьте: все они, ну, или почти все — дворянского звания. Но позвольте представиться: барон де Бретон. Для друзей — месье Пьер, — он слегка поклонился и Юзефу, стоящему рядом, чуть сзади. Юзеф ответил таким же лёгким поклоном.

— Пан Юзеф Вольский, — представился и он. Говорил он не так правильно и чётко, как Элен, но достаточно свободно. — Панна Елена Соколинская. Представлять вас моей кузине не нужно, она и так слышала вас.

Элен подала руку, барон, изящно склонившись, поцеловал её. Произнеся несколько приятных, но банальных комплементов, он поинтересовался целью визита Элен в Зимний.

— Вы хотите о чём-то просить? Тогда вам лучше действовать через месье Бирона. Он пользуется большой милостью царицы Анны.

— Да, я знаю, — ответила Элен, — но я ни о чём просить не собираюсь. Мне прислали приглашение сюда без каких-либо усилий с моей стороны. Я, право, теряюсь в догадках, чем смогла снискать такое внимание.

— Вот как? Что ж, значит, интерес к вам, действительно, есть! А каков он — скоро выяснится.

— А кто это сидит у ног её величества?

— Такая страшная карлица? Это Авдотья Буженинова, — с трудом выговорил непривычные русские имена де Бретон. — Вообще-то, она тоже состоит при дворе в качестве шутихи, но для царицы Анны она — нечто большее. Это, скорее, её любимая игрушка. Ей позволяется и прощается многое из того, за что других ожидала бы, в лучшем случае, порка. Конечно, и она должна соблюдать какие-то границы, но всё же другим живётся не так вольготно. Видите, как она одета? Царица Анна любит наряжать её и денег на это не жалеет.

Вскоре наблюдение за чехардой Анне наскучило. Почувствовав это, шуты как-то очень быстро и слаженно разошлись в разные стороны. Одна из дам, давно уже заметившая приход Элен, наклонившись к уху государыни, сказала ей об этом. Анна Иоанновна кивком головы подозвала её к себе. Элен подошла одна, без Юзефа, и присела в реверансе, оставаясь в этом положении до тех пор, пока императрица не сделала ей знак подняться. Рассмотрев Анну вблизи, Элен была удивлена чертами её лица, полным отсутствием в них миловидности. Сейчас губы её улыбались, а глаза смотрели мягко. Видимо, сегодня никто и ничто не огорчило правительницу, но Элен вдруг подумала, что в моменты гнева или недовольства это лицо могло становиться не просто некрасивым, а страшным. Низкие широкие брови сойдутся к переносице, тонкие от природы губы станут ещё тоньше и превратятся в ниточку, глаза прищурятся, станут колючими и злыми… Видение было таким чётким, что у Элен вздрогнули плечи. Анна Иоанновна связала это движение с благоговением и робостью перед великой государыней великой страны. Она тут же пришла в великолепное расположение духа.

— Так это ты, сударыня, пожаловала к нам из Польши? И зачем? Чего просить собралась?

— Ваше величество! Моё главное желание, с которым я ехала в Россию, уже исполнено. Я мечтала увидеть русскую царицу, но не знала способа достичь этого. Видно, Господь решил побаловать меня и устроил так, что вашему величеству стало известно о польской девушке, мечтающей лицезреть великую правительницу, — и она вновь склонилась перед царицей.

Анна улыбалась. Речь полячки была бесхитростна. Ей, видимо, приходилось прикладывать определённые усилия, чтобы подобрать русские слова, хотя говорила она правильно, лишь с небольшим акцентом.