Оргия закончилась, теперь на плато все блаженно спали.

— Пойдем и мы, — предложил седой, но в этот момент две тени скользнули среди отдыхавших…

Вытянутые, похожие на стрелу хищники в несколько огромных прыжков пересекли пространство, отделявшее их от иворков, и не останавливаясь атаковали первого же лежавшего поблизости. Нападение было столь стремительным, что не только спящие вокруг, но даже наблюдавшие за происходящим из звездолета тригорианцы не успели хоть как-то среагировать на агрессию. Все произошло практически мгновенно. Тело жертвы покрылось многочисленными рваными ранами, во все стороны полетели брызги крови. Учитывая, что каждый из вылетевших на плато зверей был как минимум раза в два больше объекта нападения, все, что мог предпринять иворк в данной ситуации, это просто кричать от боли.

И он кричал. Тригорианцы не включали звуковое сопровождение трансляции, но казалось, что этот истошный крик раздираемой на клочки жертвы доносится даже сюда, сквозь оболочку звездолета. Смотреть на это было реально страшно.

Лежавшие поблизости иворки проснулись. Не понимая, что происходит рядом, они сначала просто ошеломленно смотрели на это кровавое пиршество, но затем смысл того, чему они стали свидетелями, как-то разом овладел их сознанием, заставил замереть, а потом броситься врассыпную. Обычный животный ужас гнал иворков сильнее, чем если бы им приказали это сделать тригорианцы. Затаптывая споткнувшихся, прямо по телам упавших, с выражением ужаса на лице неслись спасавшиеся. Под час даже не отдавая себе отчет куда. Всеобщая паника.

Но было и несколько иных. Взяв в руки довольно увесистые палки, они наоборот пошли в наступление. Не в полный рост. Не грудью на амбразуру. Осторожно, стараясь подобраться к пирующим хищникам поближе и с наскока ударить их посильнее. У них не было шансов уничтожить противника или даже нанести ему хоть какой-то значительный вред, но все же отпугнуть нападавших они были в состоянии.

И им это удалось. Поначалу делавшие ленивые ответные выпады звери просто встали в стойку нападения, но из-за явного численного преимущества иворков были вынуждены ретироваться, правда, прихватив при этом и свою добычу. Но даже такое спокойное отступление хищников в данном случае можно было рассматривать как безусловную победу переселенцев.

— Но почему, почему… — даже когда все завершилось, молодой тригорианец никак не мог отойти от аффекта, вызванного увиденным. Его взгляд был прикован к тому ярко-красному пятну и дорожке из крови, которые остались на месте трагедии.

— Почему наши разведчики ничего не указали в своем отчете о наличии на планете фауны, способной стать опасностью для десанта? — сформулировал за него вопрос седой.

— Да.

— А они указали. И то, что мы сейчас видели — это еще не самое страшное, с чем предстоит столкнуться нашим иворкам. Тебя интересует, по какой причине мы не вмешались?

— Да.

— Все очень просто. Переселенцы должны сами найти способ выжить. Это один из основных тезисов.

— Но они же могут погибнуть.

— Могут. И более того, многие погибнут. Но многие останутся, дадут потомство, продолжат колонизацию. На этой планете имеется небольшой радиоактивный фон. А это является хорошим подспорьем для появления различного рода мутаций. Так что, в купе с малой продолжительностью жизни иворков, здесь мы имеем практически идеальные условия для Эксперимента.

— Это жестоко…

— Это всего лишь иворки. Сделаем еще. Зато в случае удачного завершения это будет практически неоспоримым подтверждением наиглавнейшей теории.

— Какой?

— Появления и развития нас как вида.

Седой тригорианец снисходительно глянул на своего юного оппонента. Залез к нему в голову. Там царил малолетний сумбур. Ничего. Со временем все уляжется.

— По периметру все спокойно, — возник голос оператора, следящего за развитием внешней обстановки.

— Вот и хорошо, время спать.

Паарах очень хорошо помнил чувства своего отца в тот момент. Смятение, непонятная тревога и неуверенность в том, что высокие заявленные цели оправдывают жестокость исполнения. Конечно, со временем все трансформировалось, ушло чувство какой-то непонятной вины и даже стыда, пришло осознание великой миссии, но те самые юношеские воспоминания, лишившие его тогда на несколько дней спокойного сна, так и остались неизменными.

А еще через несколько дней был дождь. Стихия новой планеты, установление контроля над которой также никак не входило в задачу тригорианцев, преподнесла его в виде отчаянного шквала, ломавшего деревья, и ливня, стеной заполонившего все видимое пространство. Такого мощного, что даже внутри корабля, несмотря на всю его совершенную изоляцию, каким-то шестым или десятым чувством можно было ощутить те ужасные раскаты грома, сопровождающие каждую новую вспышку молнии.

И толпа промокших и замерзших иворков, собравшаяся возле звездолета и с надеждой смотревшая вверх, туда, откуда должны были опуститься спасительные трапы.

И спокойное поведение тригорианцев, не желающих эти трапы опускать.

И так целый день до самого вечера, когда шквал наконец стих, уступив место мелкому моросящему дождику.

И первые проблески солнца, которые появились только следующим утром.

И только тогда иворки, всю ночь простоявшие возле корабля в уповании на помощь, начали понуро разбредаться по плато.

— Что ж, думаю, мы можем констатировать весьма удачный результат селекции, проведенный нашими генетиками, — седой тригорианец с удовольствием наблюдал как колонисты покидают место стоянки звездолета.

— Как это? — когда все остальные молчали, только у юного отца Паараха возник этот, казалось бы, естественный вопрос.

— А сколько особей было возле корабля этой ночью?

— Почти все.

— Не все. Около двадцати трех тысяч, чуть более семидесяти пяти процентов. Или три четверти надеющихся, что спасение придет к ним само. Зато оставшаяся четверть — это те, кто стоянию на ветру под дождем в ожидании чуда предпочла самостоятельный поиск убежища. Вполне неплохой результат. При таком соотношении активных и пассивных членов у нашей колонии есть все шансы выжить. Ну а мы можем готовиться к возвращению домой, в родные пенаты. Думаю, в течение ближайших шести месяцев здесь нам больше делать нечего.

Так и было. Спустя несколько дней звездолет тригорианцев покинул пределы новой планеты и вернулся к себе на родину.

В целях оперативного отслеживания жизни колонии были организованы прилеты с периодичностью в полгода. Сначала вести были неутешительные. Поголовье иворков за первые несколько лет изрядно сократилось. Климатические условия, наличие большого количества хищников, а также весьма нередкие случаи отравлений или просто заболеваний выкосило почти половину из доставленных сюда особей. Но все-таки колония выжила.

Прошло долгих четыре года, но перелом все-таки произошел. Впервые с начала Эксперимента был отмечен хоть и незначительный, но прирост населения. И тут галактику сотрясли подряд несколько взрывов новых сверхмощных звезд. Расположение дыр проходов поменялось, новая планета оказалась надолго отрезанной от полетов тригорианцев. Все, что могли в тот момент сделать экспериментаторы, это послать сигнал со своей планеты в сторону вдруг ставшей недоступной для посещений колонии.

И вот теперь тот самый Фундаментальный Эксперимент, начавшийся еще при прошлом поколении, подходил к своему логическому завершению.

Паарах достиг ворот, за которыми находился Большой Зал совещаний. Великое Собрание уже началось, но достаточно недавно и тригорианец вполне располагал небольшим временем, чтобы еще раз отдохнуть. Торопиться не стоит. Его опоздание вполне укладывается в регламент. Он снова опустил туловище на пол и прислонился торсом к отдающей приятным жаром стене.

Сколько прошло времени! В начале Эксперимента отец Паараха был еще черным юнцом. Теперь отца уже нет, да и сам Паарах стал белесым старцем, готовым последовать за ним в неведомое. Иворки, которых тригорианцы когда-то доставили на новую планету, превратились в быстроразвивающийся народ, решивший проблему космоплавания и смогший самостоятельно добраться до своей исторической родины. Что дальше?