Но пока ты жив еще есть варианты. Допустим, задержаться в поясе астероидов или выбрать обратный путь по дуге. Это, конечно, добавит в пути около суток, но как вариант. А можно и просто сообщить о возможном столкновении лайнера с космическим мусором. Тоже вероятно. После этого диспетчера могут даже дать команду на изменение траектории торможения того пассажирского, хотя вряд ли. А было ли подобное сообщение от отца? Может быть и было. Бойо усмехнулся. Да кто поверит на слово взбалмошному пилоту транспортника, находящегося за несколько десятков астрономических единиц от траектории торможения лайнера, когда курс этого самого лайнера не единожды выверен и проверен на безопасность прохождения?

В любом случае во всей этой системе имеется только одна величина, которой в состоянии оперировать Бойо — это он сам. «Не буду погибать», — и развитие истории пойдет совершенно по иному сценарию.

Николай достал из кармана ту самую пластиковую карточку, которую когда-то вручил ему навигатор Серега Беляев. В Красноярской больнице все допытывались о значении цифр на ней, но Бойо молчал. Тогда он просто боялся, что у него могут отобрать его последнюю память об отце. Но теперь выходило, что он сам все сделал именно так, чтобы эти координаты в нужный момент оказались у него под рукой.

Нет, вне зависимости от того, что изберет Бойо, пассажирский попадет в аварию и выручить его сможет только он. Вот только вопрос: хватит ли Николаю сил, чтобы разменять свою жизнь на жизни трех сотен бесшабашных экскурсантов и еще пару десятков человек из обслуживающего персонала лайнера? А ведь он даже не знает, кто это такие. Ну разве что капитана Майорова, немного…

— Колька, ты что там, заснул, что ли? Давай, рули на разгрузку! — ожило радио.

Бойо глянул на часы. Что-то уж больно быстро прошли те три часа ожидания. В последние дни время вообще слишком быстро летит. Лучше бы помедленнее.

Он причалил к освободившемуся шлюзу, выровнял давление, дал добро на открытие грузового терминала, и пошел, вернее, полетел поприсутствовать.

— Долго будете возиться? — пожал он руку одному из научных сотрудников, ловко орудовавшему с очередным контейнером.

— Видишь, сколько тебе загрузили? Часа полтора — два провозимся. Уж не обессудь.

— Да я как бы и не тороплю.

Уж пусть бы это тянулось вечно. Бойо вернулся в кабину звездолета. Он решился.

— Центру. Срочно. Есть основания считать, что у совершающего рейс Ганимед — Земля пассажирского лайнера будет столкновение с неопознанным космическим телом, прошу срочно изменить траекторию его торможения. Повторяю, пассажирский Ганимед — Земля потерпит аварию во время торможения, требуется срочное изменение траектории торможения.

Вот и все. Николай выключил передатчик. Через несколько минут до него начнут допытываться как там и что. Но, будем надеяться, траекторию полета пассажирского все же изменят. Так что колесо истории теперь будет крутиться немного по-иному.

— Колька, можешь отчаливать, — это опять научные работники. А где же Центр?

Бойо повел глазами по пульту управления. В самом углу одиноко моргает оранжевым лампочка блокировки основного излучателя антенны дальней связи. Потому что вблизи людей ею пользоваться нельзя. Черт! Какая непростительная ошибка! И как это Николай не учел такой простой очевидной вещи? Или просто опять все так предопределено?

— Хорошо, отхожу, но не прощаюсь, — пилот осторожно отчалил от шлюза, выполнил несколько маневров для выхода из окружавших его астероидов на относительно свободное пространство и увеличил тягу.

«Надо будет повторить сообщение, как только автоматика даст разрешение включить излучатель».

— Внимание, всем кораблям, получен сигнал бедствия от рейса UN3245 Ганимед-Земля, отказ силовой установки, координаты… Бортам номер AX657 и GH57643 немедленно скорректировать курс для оказания помощи, всем остальным, находящимся в зоне с координатами… приостановить движение.

Это был голос аварийного диспетчера. А, стало быть, Бойо опоздал со своим сообщением. И, учитывая удаление пассажирского борта, опоздал как минимум часа на полтора. Это уже произошло, когда он только разгружался.

Николай достал из нагрудного кармана карточку, ввел координаты в компьютер своего транспортника. Да, это совсем недалеко, всего час при разгоне в пределах полутора «же», и он — герой, он спаситель. Но потом, дальше не будет ничего. Это ведь просто триста с лишним человеческих жизней и капитан Майоров, который когда-то пожалеет его сына, его самого. И сын, то есть он сам, который будет гордиться своим отцом, самим собой. И этот переход назовут его именем. Но зачем ему все это сейчас? Ведь лично его уже больше не будет…

Бойо дал подтверждение изменению курса, ТДК-39 повернул к переходу.

— Тридцать девятый, вы ушли с траектории, — его тут же одернули со станции, которую он только что покинул.

— Мне так удобнее, — «А интересно, ответил ли что-нибудь мой отец на этот запрос? Наверное, ответил, ведь он — это я».

Ведомый бездушной автоматикой транспортник все убыстряя свою скорость направлялся к точке, отмеченной на карточке Николая. На корабле нет антиперегрузочной камеры, а, чтобы все прошло нормально, надо войти в переход с неимоверной точностью, только вот приборы старого ТДК-39 не обладают для этого достаточной чувствительностью.

«А может быть еще повезет и обойдется, может быть я нахожусь в параллельном мире и здесь все наоборот? Жалко Жанну…»

Отец тогда сделал все правильно, оставив записку на случай своей гибели. Не надо, чтобы жена с сыном хоронили его, так рано их покинувшего и не сумевшего даже дожить до расцвета своих лет. Пусть уж лучше в бесконечности космоса, тогда он останется для них как бы живым.

Бойо взялся за клавиатуру, он тоже оставил подобную запись в бортовом журнале своего тридцать девятого.

А теперь ждать и надеяться. Вот так же, наверное, надеялся и верил в несбыточное его отец…

Навалилась перегрузка. Николая резко отбросило на спинку кресла, затем также хлестко вперед, в сторону пульта. Далее нарастающей тяжестью прижало к подлокотнику. Корабль зацепился за переход, но входил в него далеко не так плавно, как когда-то это делал «Ассоциативный». Внезапно мотануло еще несколько раз и только привязные ремни не дали возможности разбить лицо о находящуюся впереди панель управления. Заныло в груди. Наверное, сломал ребро, а может быть и не одно.

Наконец броски прекратились, ТДК-39 подхватила и потащила мощная струя перехода. Тяжесть усилилась. Она росла непрерывно, и, казалось, что уже невозможно терпеть, но давление все увеличивалось и увеличивалось. В сознании маленьким облачком промелькнуло, что надо еще затормозить и остановиться при выходе. Это невозможно, но раз это сделал отец, значит, смогу и я.

Потом будто отдушина. Практически ничего не видя перед собой, Бойо потянулся к рычагу аварийного стопа. Он даже не почувствовал, удалось ли ему достать этот маленький красный переключатель, но перед тем как окончательно погрузиться в черную неизвестность Николай был уверен, что у него получилось…

— …В результате исследования причин сбоя нами установлено, что он стал возможен в связи с перегруженностью главного процессорного блока функциями контроля, а также из-за наличия конфликта автоматического аппаратного определения местоположения и системы сплошного временного мониторинга, — с экрана на собравшихся в небольшой комнате для брифингов смотрело морщинистое лицо Айсберга. Спокойное, напрочь лишенное даже малейшего намека на эмоции. Голос также. Уверенный, жестко отчеканивающий каждое слово, каждую букву. — В качестве временной меры научной группой экипажа предложена принудительная перезагрузка всех процессов непосредственно перед началом перехода. Учитывая необходимость проверки правильности решения сокращаем протяженность следующего прыжка с двенадцати до трех парсек. Данные с головного компьютера, а также всех периферийных систем прилагаются, — лицо Альберта застыло, передача закончилась.