Трансформация категории зависимых (и особенно рабов) в этих условиях проходила следующие стадии: развитие патриархальных отношений внутри общины — появление внутри общины зависимых и рабов, находящихся в общем владении, — переход общинных зависимых и рабов в состояние домовых, принадлежащих главе общины, — развитие категории патриархального домового рабства и зависимости.

Такие перемены происходили в социальном, политическом статусе семейной земледельческой общины, которая постепенно, но твердо становилась массовым самостоятельным производителем. Наиболее существенные признаки нового статуса такой семьи: ослабление общинно-клановых связей и усиление патриархально- семейного начала, выход семьи из-под действия прежних форм организации и подавления (клановых, общинных, примитивно-административных), ее относительная экономическая самостоятельность как собственника орудий и средств производства — все это находилось в вопиющем противоречии со всеми сторонами только что описанного общества Ямато.

Клановая система (система удзи) уже работала исключительно на самосохранение, рядовые члены кланов либо стали несвободными членами корпораций, либо создали собственные хозяйства. Главы кланов теряли патриархальную власть над членами кланов и превратились в лиц, на началах частной собственности владеющих зависимыми, рабами, землями и имуществом. Эти зависимые постепенно теряли корпоративную сплоченность. Владение ими ликвидировало последний налет былой патриархальности. Они откровенно принадлежали своим владельцам и обязаны были исполнять отработки и вносить дань произвольного размера и характера. Это не только вызывало их естественное недовольство, но и входило в противоречие как с декларированным, так и с реальным их статусом: они не считались рабами, но норма эксплуатации не была определена; они входили в ведение представителей центральной власти — управляющих корпорациями и областями, но на деле это сводилось к двойным поборам; несмотря на свое зависимое положение, они сохраняли право на личное хозяйство. Общественные группировки режима Ямато, разделенные различным отношением к орудиям производства и к земле (одни владели и тем, и другим на основах частной собственности, другие владели лишь личным имуществом, третьи не имели и этого и сами считались чьей-то собственностью), а также к личной свободе (одни обладали свободой и богатством, другие одной условной личной свободой, третьи не имели ни того, ни другого), все отчетливее приобретали черты классовых.

Структура управления, как бы она ни подновлялась, не оправдывала возложенных на нее задач. Она была рассчитана на использование полупатриархального авторитета местных вождей кланов в целях организации рядового и зависимого населения, но эти вожди в значительной мере растеряли этот авторитет. Возможности прямого вмешательства центральной власти в местные дела были ограниченны. Лишь к концу режима центральная власть частично включила общины (поселки) в сферу своего влияния, но не имела в своем распоряжении для руководства ими сколько-нибудь разветвленного аппарата (особенно местного). По сути дела, оставалось незыблемым (во всяком случае, в теории) положение о том, что рядовое население подчинено кланам и лишь последние — непосредственно царю и его окружению, причем на весьма расплывчатых и никогда не формулирующихся условиях.

Если эти формы организации и управления оправдывали себя в патриархально-родовом обществе, то в условиях вызревания классовых антагонистических отношений — между знатью и рабами, знатью, свободными и зависимыми, рядовыми свободными и рабами — они оказались явно непригодными. Прежний статус этих категорий населения решительно изменился, а вернее сказать, сложились совершенно новые категории, на иной, уже классовой основе. И для их управления и подавления требовались совсем другие формы власти.

Решительный отход от коллективных форм собственности (клановой, даже общинной), появление и укрепление личной и частной собственности отдельных лиц и семейств на орудия производства, имущество, землю изменили экономическую базу режима Ямато. Особенно важное значение приобрела перемена отношения к земле. Наряду с остатками общинных владений по всей стране распространились царские рисовые поля и владения; пахотные угодья знати, принадлежащие им на правах собственности; земли, оказавшиеся во владении управляющих областей, владык округов и храмов; наконец, участки свободных крестьянских семей, находящиеся, в их личной собственности.

Присвоение прибавочного продукта господствующими классами и центральной властью, однако, сохраняло прежние патриархально-клановые формы. Оно оставалось исключительно натуральным. Господствующие классы по традиции злоупотребляли непосредственным присвоением личного труда населения в форме отработок, не смогли создать дифференцированной шкалы продукции, сдаваемой в счет подати, оказались беспомощными при введении налога с полей. Последний появился, как представляется, сравнительно поздно, так как земля по традиции долго считалась общей и не подлежала прямому обложению. Налог не был детально регламентирован, несмотря на то что именно он должен был давать основную массу изымаемого прибавочного продукта. Не существовало и четких правил дележа изъятого между центральной властью, местным аппаратом и знатью. Иными словами, углубление классового расслоения и развитие частной собственности на землю и имущество вошли в противоречие с общественной системой, покоящейся на местных кланах, с организацией управления, рассчитанной на авторитет глав этих кланов, с экономической базой, знавшей один вид собственности — коллективный и одну основную форму изъятия общественного продукта — натуральную и нерегулярную.

Эти коренные противоречия общества Ямато проявлялись через события, связь которых с их корнями в ту эпоху либо не ощущалась, либо ощущалась опосредованно. За пределами страны, на Корейском полуострове, японское влияние катастрофически падало. Ямато не только утратило там свои владения, зоны влияния, своих союзников-«вассалов», но и стояло перед угрозой возможного вторжения. Связи с Китаем не приобретали ожидаемой стабильности. Внутри страны не прекращались неурядицы. Перед каждым новым царствованием начиналась схватка могущественных кланов. В 592 г. член одного из таких кланов — Сога — открыто, руками китайского иммигранта, осуществил убийство царя Судзюна и возвел на престол Суйко [Китаяма, 1962, Введение].

И без того слабая центральная власть оказалась дезорганизована непомерным усилением дома Сога. В 623 г. Сога Умако пытался захватить в личную собственность владения в Кацураги, принадлежащие царскому дому, но царица Суйко сумела устоять пе-ред домогательствами своего дяди. В 642 г. Сога Эмиси открыл собственный храм предков, стал возводить для себя и для сына усыпальницы, которые стали называться царскими. На работы при этом сгонялись и свободные, и зависимые из царских корпораций. В 643 г. дом Сога присвоил себе право жаловать звания, а в 644 г. построил себе дворцы царского типа [Asakawa, 1963, с. 143–145]. Дело подходило к смене династии.

Но суть кризиса заключалась не в смене династии, а в оживлении центробежных сил, в узаконенном существовании нескольких лагерей в стране, находящихся между собой в постоянной и ожесточенной борьбе. При слабости аппарата управления это приводило к глубокой и всесторонней дезорганизации общества. Лю-бое из ряда вон выходящее событие сразу же и надолго нарушало ритм жизни. Так, в 626 г., когда разразился голод, люди ели траву и умирали на дорогах, усилились разбойничество, которое не могли пресечь, бегство крестьян из сел [Murdoch, 1910, с. 128]. Недовольство охватило широкие и разные слои населения и, как полагают, отразилось в источниках в виде борьбы между вождями кланов [Конрад, 1937, с. 74], в еретических движениях. Примером последнего может служить случай, происшедший в 644 г. Некий Охофу-бэ-но Охо, т. е. человек по имени Охо из корпорации Охофу, живший в Тогоку, вместе со своими односельчанами стал поклоняться некоему насекомому, именуя его воплощением божества вечного мира. Своим последователям он обещал богатство и вечную молодость, и те стали бросать свое имущество, дома, скот, хозяйство, надеясь на скорое обогащение. Движение перекинулось на другие области и ставку царя. Как сообщает летопись, «потери и опустошения были чрезвычайны». Наконец, глава секты был убит одним из чиновных сторонников режима. Важно отметить два момента: прекращение трудовой деятельности и уравнительные идеи (хотя и в форме всеобщего обогащения), вызвавшие естественную ярость властей [Nihongi, XXIV, 20].