Причиной появления системы управляющих областями явилась необходимость надзора за зависимыми царскими владениями, т. е. за такими категориями людей и земельной собственности, которые заведомо стали выходить за рамки чисто местных интересов. Толчком к появлению системы послужили неудачи в Корее, связи с династией Сун, освоение Восточных земель (Тогоку), перемещение в области на побережье Внутреннего Японского моря важных торговых путей. Как и в случае с владыками округов, установление системы управляющих областями в Кинай и на периферии происходило, как мы видели, неодинаково. На ранней стадии режима Ямато масса общинников прямо не подпадала под действие аппарата угнетения режима. Этот недочет и должны были исправить системы округов и областей. Поскольку между этими двумя системами, зародившимися не одновременно, наметилось некое противопоставление, с конца V по начало VI в. наблюдалось сопротивление местной знати. Из пяти мятежей кланов, о которых говорит «Нихонги», выделяется случай с кланом Кэну, носившим звание кими, который создал независимое от Ямато владение в 454 г. [Уэда, 1959, с. 127–128, 136, 143, 149, 186–187].
Одним из несомненных внутренних факторов, сделавших возможными и необходимыми перемены, стало неуклонное нарастание реальной мощи правителей Ямато. Вплоть до ранних завоеваний и консолидации Японии с ее независимыми вождями под единым правлением Ямато представляло из себя конфедерацию кланов. Но в V в. правители Ямато в известной мере пресекли децентрализацию и приобрели влияние на местные дела. Примером этого могут служить командировки управляющих областями для упорядочения действий местных вождей. Об этом же говорит увеличение числа корпораций, находящихся под прямым контролем дома правителя Ямато. Среди них были корпорации из числа корейских и китайских переселенцев, тоже выполнявшие особую службу при правителе Ямато. Правители Ямато даже стали вербовать в личные военные отряды членов семей управляющих областями, в частности на северо-востоке страны.
Хотя появление владык округов и управляющих областями, казалось бы, предполагало введение округов (агата) и областей: (куни), т. е. территориального деления страны, вопрос этот не так прост. Исключительно важное значение для установления времени появления в Японии государственных институтов имеет вопрос о территориальном делении. В «Нихонги» последнее фигурирует как плод реформаторской деятельности Сэйму и возводится к 135 г. [Nihongi, VII, 39]. Именно тогда якобы были назначены управляющие в области и волости (кори), а инаги — в агата, мура и сато. Впрочем, «Кодзики» говорит о назначении лишь управляющих (мияцуко) в области, владык округов — в округа и об определении границ областей и округов [Kojiki, II, 77–10]. Как и во многих других случаях, источники удревняют события, наделяя их при этом значительной категоричностью. Возникновение самих наименований, возможно, относится к довольно раннему времени, но было постепенным. Поэтому-то применительно к VI в., когда они приобрели значение неких территориальных единиц, затруднительно установить их иерархию. Как и в случае с мерами веса, площади и т. п., возникшими в разных странах (и в Японии) на протяжении веков и в результате несопоставимых друг с другом, лишь очень приблизительно куни связывается с понятием области, агата — с округом, кори — с волостью, мура — с селом, сато — с деревней [Inoue, 1951]. Но говорить так — значит конструировать произвольно систему, которая не была, да и не могла быть завершенной. Территориального деления, как такового, не существовало, тем более деления, выработанного и введенного в жизнь центром. Существовали «земли» — клочки территории, находившиеся в сфере влияния режима; туда и посылали куни-но мияцуко. Есть сведения о том, что еще при режиме Ямато зародились ростки территориального деления — система «семи дорог» (ситидо). В нее входили Токайдо, Тосандо, Хокурокудо, Нанкайдо, Санъиндо, Санъёдо, Сайкайдо, но лишь после реформ Тайка их границы оказались четко очерчены.
До этой поры мы рассматривали развитие власти в ее гражданском аспекте. Однако военный аспект сыграл в истории древней Японии важнейшую роль и, естественно, стал одной из главнейших форм воплощения власти. Режим Ямато вел крупные войны с чужими народами: с эмиси на севере, с кумасо на юге, даже за морем — с корейскими племенами; проводил кампании по усмирению непокорных кланов, мятежников и т. п.; сами кланы воевали между собой и за главенство в конфедерации.
В IV–V вв. военные отряды представляли собой независимые дружины кланов, состоявшие из членов кланов и корпораций, даже если такие дружины выступали в поход, в котором был заинтересован режим Ямато в целом. Удельный вес зависимых в таких дружинах был преобладающим. Со временем наметилась известная воинская специализация: зависимые при клане Моно-нобэ, Кумэ превратились ri* ударную силу сводных отрядов, стали полупрофессиональными воинами, а это придало их хозяевам- кланам значение ведущих полководцев. С этого времени члены прочих корпораций превратились в своеобразный военный резерв. Такие отряды находились в полном распоряжении глав кланов; сам правитель Ямато во внутренних делах вынужден был либо обходиться отрядами своего клана, либо поручать те или иные задачи на усмотрение глав военных царских корпораций (томо).
Примерно с VI в. военная мощь правителя Ямато заметно возросла, а главное — наметилась дифференциация между силами режима Ямато, возглавляемого правителем, и личными отрядами, находившимися под его прямым контролем. До реформ Тайка и отряды «колчаноносцев» (югэй), т. е. лучников, и отряды ближних слуг (тонэри) составляли главную силу, находившуюся в распоряжении правителя Ямато. Но, по-видимому, в VI в. колчаноносцы все более превращались в общегосударственные военные силы, тогда как ближние слуги вливались в личные отряды главы режима [Naoki, 1962].
Положение самого царского дома как политической системы Ямато оказалось сложным. Пять японских царей, упомянутых в «Сун шу», уже выглядят монархами, по крайней мере в глазах китайцев и в военной сфере, применительно к V в. Хотя японские хроники тоже рисуют ранних японских царей абсолютными мо-нархами, в действительности дело обстояло иначе. Если царский дом и пользовался определенным влиянием среди прочих кланов, вожди последних сохраняли контроль над своими землями и со-родичами. Выдвижение так называемого царского дома или клана совпало с изменением положения в коллективах сородичей, в расстановке социальных сил, в порядке наследования (от старшего брата к младшему и от отца к сыну). Царь, как глава семьи или дома, как будто отказался от ограничений материнского дома или семьи и перешел к идее наследования его престола старшим сыном. С этой точки зрения очень интересны слова, с которыми обратился Киммэй к сыну [Nihongi, XIX, 60], говоря, что наступает его очередь наследовать.
Царская власть часто попадала в кризисное положение. Это отражалось и на порядке престолонаследия: с Одзина оно шло по прямой линии, но с Нинтоку внезапно пошло от брата к брату. Это говорит о внутренних противоречиях. Отсутствие сына у Сэй- нэя оказалось первой опасностью для дома царя, а отсутствие наследника у Бурэцу — второй. Вымирание той или другой линии клана тэнно имело немаловажное политическое значение: победа линии Нинтоку над линией Судзина означала победу партии воителей над сакральной. Такое положение длилось с V по VI в., но в первой половине VI в. наступило двоецарствие — следствие внутренних раздоров и корейской-войны [Нюмон…, 1968, с. 44–45].
Воин (ханива из преф. Гумма)
