— Пожалуй, следует подождать до возвращения. Дождаться, пока все закончится.
— Я не хочу ждать. Возможно, мы не…
Она прикусила зубами нижнюю губу и повернула голову на подушке, чтобы спрятать от него взгляд, но Лахлан все же успел заметить влагу, собравшуюся у нее в глазах.
— Нет. Я никому не позволю обидеть тебя, моя очаровательная жена, никогда.
Он покрывал поцелуями нежную линию ее подбородка, решив прогнать ее страх и своими ласками и своим телом показать Эванджелине, как много она для него значит.
Глава 29
Эванджелина дожидалась, пока Лахлан повернется к ней спиной, чтобы выбраться из постели. Она не хотела, чтобы он увидел, как она слаба — а она едва могла пошевелить руками и ногами. В глубине души Эванджелина знала, что Иский прав, ее магия не вернется.
Решив не предаваться печали, она посмотрела на мужа: уже одетый в штаны и рубашку он, поставив ногу на кресло и нагнув голову, тщательно прятал в сапог свой кинжал. Огонь камина освещал его мистическим светом, как будто напоминая Эванджелине, что главное — это его безопасность, а все остальное не имеет значения. Она знала, что ее жертва не была напрасной. Лахлан будет хорошо защищен, и Ламон и Урсула не смогут использовать ее, чтобы открыть дверь в преисподнюю.
Медленно передвинувшись к спинке кровати, Эванджелина обхватила пальцами толстую дубовую стойку спинки и с трудом встала, но ноги у нее подкосились, и она, испуганно вскрикнув, упала на пол.
Злобно выругавшись, Лахлан быстро подошел к ней, помог подняться и, усадив на кровать, положил ладони ей на щеки.
— Мне хотелось бы иметь время, чтобы ты хоть немного восстановила силы, но у нас его нет.
Взмахнув рукой, он одел Эванджелину в штаны и рубашку.
— Когда мы вернемся в Острова, ты целый месяц будешь оставаться в постели, — пообещал Лахлан.
— Одна? — улыбнулась Эванджелина.
Ее тело все еще пело от удовольствия, которое Лахлан доставил ей раньше. Она мечтала о его ласках и о той уверенности, которую нашла в его силе. Эванджелина была удивлена, что, несмотря на утрату магии, она получила не только удовольствие от его всепоглощающей страсти — ее мысли были взбудоражены, ее страхи взяли над ней верх, но Лахлан смог прогнать их. Теперь она доверяла ему больше, чем кому бы то ни было другому.
— Нет, Эви, ты больше никогда не будешь одна.
— И ты тоже.
Теперь они были вдвоем.
Лахлан потянулся за своим мечом, но она остановила его, накрыв рукой его руку.
— Я думаю, тебе лучше оставить меч здесь. Нельзя, чтобы он попал к Ламону или Урсуле.
— Я этого не допущу. — Он многозначительно поднял бровь, но потом провел пальцами по рукояти и уступил. — Да, ты права. Последнее время мой клинок демонстрирует свои цвета, как он делал это для Сирены. Я не возражаю, но это не помогает, когда нужно ночью схватить кого-то, оставаясь незамеченным. — Склонив к Эванджелине голову, он провел по ее губам подушечкой большого пальца. — Я заметил, что когда он так светится, ты улыбаешься. Почему?
— Меч усиливает твои эмоции. Только недавно он давал знать…
Эванджелина замолчала. Ей не хотелось напоминать Лахлану, почему он замкнулся в себе.
— Понимаю, — отозвался он, поразмыслив над ее ответом, и, сжав одной рукой отделанную драгоценными камнями рукоять, другой привлек Эванджелину к себе.
Слегка касаясь, он потерся губами о ее губы, а потом прижался к ним обжигающим душу поцелуем.
— Что это означает? — спросил он, подняв перед ней свой меч.
— Это означает, что ты счастлив, — ответила она, проведя пальцем по золотому свечению клинка.
— Нет, если бы он правильно отражал мои чувства, то это было бы не счастье, а любовь: Я люблю тебя, Эви. Если чему-то суждено случиться, я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю.
Ее сердце наполнилось радостью, но одновременно и тревогой.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что может что-то случиться? В твоем мизинце больше силы, чем у всех фэй вместе взятых.
— Да, ты права, — засмеялся Лахлан.
Сдержав слезы, Эванджелина взяла в руки его лицо.
— Я не могу даже выразить, как люблю тебя, Лахлан Маклауд, люблю больше, чем ты можешь себе представить.
— Давай на этом закончим, чтобы ты могла изложить все причины, по которым полюбила меня. Я уверен, их много, а сейчас у нас нет на это времени.
Лахлан перенес их на холмы рядом с Лох-Нессом.
— Опусти меня, — настойчивым шепотом потребовала Эванджелина.
Но Лахлан медлил. Было бы лучше, если бы Урсула и Ламон не догадались о ее слабости, но было трудно не заметить ее бледность.
— Господи, Эви! — вскрикнул он, когда Эванджелину ущипнула его за предплечье.
— Мне просто нужно было привлечь твое внимание, — раздраженно выдохнув, объяснила она. — И кроме того, это совсем не больно.
— Слова всегда лучше, — проворчал Лахлан и осторожно поставил Эванджелину на ноги.
— Я говорила, но ты не обращал на меня внимания, — отозвалась она, осматривая серебристые березы, росшие на крутых склонах. — Помни, ты не должен беспокоиться обо мне. Как только заберешь сына, сразу же отправляйся с ним в Армадейл, а за мной вернешься потом.
— Это мне решать, а не тебе. Если я смогу одновременно забрать и тебя, и ребенка, я так и сделаю. Нет, — сказал он, когда Эванджелина попыталась возразить, — чем меньше времени ты проведешь в их руках, тем лучше.
Лахлан не собирался оставлять ее, но сейчас не хотел с ней спорить. У него на затылке волосы встали дыбом, и он, отреагировав на предупреждение, потянулся к мечу, который взял вместо меча Нуады.
— Ну, ну, ну, никакого оружия, — приказал Ламон.
У Эванджелины вырвался испуганный вздох, и Лахлан быстро взглянул за нее. Ламон в черной кожаной маске, скрывавшей его лицо, приставил ей к спине острие своего клинка. Лахлан постарался взять себя в руки, чтобы не наделать глупостей. За его действия придется расплачиваться его сыну.
— Отойди от нее, — скомандовал Ламон.
— Убери меч от ее спины, и я подумаю.
Из темноты появилась Урсула с его сыном, и у Лахлана по коже побежали мурашки.
— Лахлан, делай, что он говорит.
Эванджелина удерживала его взгляд, словно хотела заверить, что с ней все будет хорошо.
Он неохотно подчинился. Стараясь стоять прямо, Эванджелина стиснула в кулаки опущенные по бокам руки и крепко сжала зубы. У Лахлан болезненно сжалось все внутри, и он с трудом поборол настойчивое желание выхватить у Дамона клинок и всадить его в черное сердце этого человека.
Жестом велев ему отойти дальше, Ламон достал из-под накидки цепь и со злорадным смехом махнул железными звеньями в сторону Лахлана.
— Выглядит знакомо? — язвительно поинтересовался он и обмотал цепь вокруг шеи Эванджелины.
Если бы Эванджелина предостерегающе не покачала головой, Лахлан набросился бы на него. Выразительно посмотрев на его сына, она напомнила Лахлану, что ему следует держать себя в руках и следовать плану.
— Я сделал, что ты сказал. Отдавай мне моего сына.
— Урсула, ты его слышала? Он хочет получить своего сына.
Целиком сосредоточившись на Эванджелине, Лахлан даже не заметил, что Урсула подошла к самому краю утеса. Когда, не обращая внимания на испуганные всхлипывания ребенка, она оторвала его руки от своего платья, у Лахлана в груди громко забилось сердце, и он сделал шаг к ним. Урсула перехватила его взгляд и со злобной улыбкой схватила мальчика за руки.
— Нет! — крикнул Лахлан и бросился к ней, чувствуя, как пульс стучит в его висках.
Но было уже поздно. Женщина сбросила его сына с обрыва.
Борясь с паникой, он подбежал к краю утеса, а потом повернулся к Эви с намерением помочь ей, прежде чем отправится вслед за сыном, и поднял руку, собираясь разделаться с Ламоном, но тот, как щитом, прикрылся Эванджелиной.
Бросив последний страдальческий взгляд в ее сторону, он прыгнул с утеса в темные мрачные воды внизу. Тяжелая одежда затягивала его все глубже и глубже в ледяные глубины, но Лахлан, задержав дыхание так, что его легкие грозили разорваться, пробивался к бледному свету наверху. Вырвавшись на поверхность, он вдохнул воздух и, стряхнув воду с волос и убрав их с лица, попытался сориентироваться.
