— Это потому, что он…

— Эванджелина, — сказал Лахлан, стремясь утихомирить ее.

Он немного успокоился, когда Бродерик тихо стал позади нее, а Фэллин и ее сестры с воинственным видом расположились по обе стороны от Эванджелины. Меньше всего ему хотелось, чтобы Эванджелина использовала против Бэны свою магию. Это принесло бы ее репутации больше вреда, чем пользы, несмотря на явную провокацию Бэны.

— Ты полукровка. Ты не обладаешь магией. Допустив похищение Иския, ты доказал, что не заслуживаешь трона. Но что еще более недопустимо, так это то, что ты сделал ее своей королевой.

Лахлан еще мог допустить оскорбления в свой адрес, но негодяй заплатит за то, что сказал об Эванджелине.

— Я с удовольствием убью тебя, Бэна. — Угрожающая улыбка медленно искривила его губы. — Буду ждать тебя с первыми лучами света.

— Нет! — Бэна бросил в толпу испуганный взгляд. — В середине… в середине дня будь на месте.

— Что, тебе нужно хорошо выспаться? Я встречусь с тобой в полдень и советую привести в порядок все свои дела. Стража! — Он кивнул своим людям. — Уберите его отсюда.

Лахлан повернулся спиной к Бэне, демонстрируя, сколь ничтожную угрозу тот для него представляет, и сделал знак музыкантам, чтобы они продолжали играть.

— Закончим наш танец, Эви?

— Нет.

Она прикусила нижнюю губу, ее лицо побледнело, и, пока она не успела отвести взгляд, Лахлан заметил у нее в глазах предательский блеск.

Он тихо выругался, поняв, что она считает себя виноватой в вызове Бэны.

— Эви, посмотри на меня. — Но она не послушалась, и тогда он пальцами поднял ей подбородок. — К тебе это не имеет никакого отношения.

— Это правда, Эванджелина. С момента смерти Аруона они оба все время искали возможность получить трон.

Не важно, что Фэллин была такой же занозой у него в заднице, как когда-то Эванджелина, Лахлан был благодарен ей за попытку поддержать его жену.

— Моя жена, кажется, сомневается в моем умении нападать и защищаться. — Он взял руку Эванджелины в свои и большим пальцем погладил ее по косточкам. — Я думаю, что наглядная демонстрация, вероятно, будет очень кстати.

При его замечании женщины с возмущением заворчали, а Бродерик рассмеялся.

— Я собирался утром вернуться домой, но, пожалуй, останусь на случай, если понадоблюсь тебе.

— Если ты уверен, что твой брат сможет еще один день обойтись без тебя, то буду благодарен тебе, Бродерик.

После того как покончит с Бэной, Лахлан собирался разобраться с Эруином.

— У Рэнда все будет прекрасно, а мы с Фэллин еще должны закончить наши переговоры.

— Я уже сказала тебе, что я… — начала возражать Фэллин, но Бродерик не дал ей договорить и, притянув к себе, присоединился вместе с ней к тем, кто вернулся на площадку для танцев.

Пока Лахлан вел жену через смущенную толпу, благодаря всех за поддержку, но не останавливаясь, Эванджелина тихо бурчала что-то о безмозглых горцах. Если его жена готовилась вправить ему мозги, то она не постесняется высказаться при всех, но Лахлан с удивлением обнаружил, что с нетерпением ждет ее тирады. Он предпочитал, чтобы она выплеснула свои возмущение и страхи на него, а не обратила бы их на себя.

— Лахлан, это дело серьезное, — сказала она, выйдя вслед за ним из душного зала. — И я не понимаю, как ты можешь так легкомысленно относиться к нему.

— Я…

Лахлану показалось, что он заметил какое-то движение за одной из мраморных колонн вестибюля, и он осмотрел освещенное факелами помещение, а потом решил, что это просто влияние Эванджелины и ему везде мерещится опасность.

— Что там?

— Ничего.

Он повел ее наверх по мраморной лестнице, не в силах избавиться от странного ощущения.

— Если хочешь, можешь делать вид, что не замечаешь мои тревоги, но ты знаешь, что я права.

Поднявшись на второй этаж, он внимательно осмотрел пустой вестибюль внизу.

— О чем ты теперь говоришь?

— О магии, Лахлан. — Она сердито засопела. — У Бэны есть магия, а у тебя нет.

Эванджелина направилась в их покои, и он последовал за ней, глядя на ее соблазнительно округлую попку. Когда она открыла дверь в их комнаты, он подошел сзади и потерся носом об изгиб ее шеи.

— Она была бы у меня, если бы ты дала мне свою.

Лахлан нахмурился, уткнувшись носом в мягкую ароматную впадинку. Проклятие, откуда только это взялось? Ведь он дал себе обещание больше не брать у Эванджелины кровь. Эмоции, всколыхнувшиеся внутри его, были столь же мощными, сколь и опасными, но воспоминанию о пьянящем потоке ее крови, об энергии и магии, которой она одарила его, было трудно сопротивляться.

— Ты хочешь мою кровь? — сдавленным шепотом спросила Эванджелина, входя в его покои.

Господи, Лахлан хотел отказаться — и боялся последствий, если этого не сделает. Он обхватил Эванджелину руками и прижал доказательство своего мужского желания к мягкой подушке ее ягодиц. Женский аромат одурманил его, на него напал неутолимый голод, и Лахлан проглотил отрицание, которое собирался произнести.

— Да. — Он слегка прикусил ей ухо. — Я хочу твою кровь, Эви. Она нужна мне.

В сердце Эванджелины разыгралась битва: желание сохранить свою магию было таким же сильным, как желание защитить Лахлана. Но когда он завладел ее ртом и крепко сжал в объятиях, все мысли о сопротивлении покинули ее. Если бы от его страстного поцелуя у нее не подкосились ноги, а мозг не превратился в кашу, она спросила бы себя, почему ее желание защитить Лахлана так же сильно, как желание сберечь свою магию. Никогда прежде Эванджелина не ставила никого и ничего превыше своей магии.

Погрузив пальцы ей в волосы, Лахлан терзал ее рот и терся возбужденным естеством о ее живот. Когда Эванджелина со страхом осознала его размер и мужскую силу, ее захлестнуло воспоминание о грубости, которую терпела от Аруона, и Лахлан, как будто почувствовав ее страх, отстранился и, прерывисто дыша, прижался лбом к ее лбу.

— Прости, я не хотел напугать тебя.

Нежность его больших рук, поглаживающих ее по спине, успокоила панику, и Эванджелина расслабилась в объятиях Лахлана. Он был совсем не похож на своего отца. Эванджелине никогда не хотелось, чтобы мужчина касался ее, но сейчас она мечтала о прикосновениях Лахлана. Она никогда не знала жара страсти, огня желания, которые заставил ее почувствовать Лахлан. Несмотря на то что он выводил Эванджелину из себя своим высокомерием и насмешками, его стремление оберегать и защищать ее вызывало в ней такое чувство, как будто он понимал ее, как никто другой.

У нее защемило сердце от воспоминания о том, как они обменялись улыбками в это утро у конюшен. Она ожидала от него гнева, а он вместо этого рассмеялся. Положив руку на его колючую от щетины скулу, она сказала:

— Ты меня не пугаешь.

Он пугал, но не в том смысле, как думал Лахлан.

— Нет? Это хорошо, потому что меня пугает голод, который я чувствую к тебе.

Ведя ее к кровати спиной вперед, Лахлан пожирал Эванджелину голодным взглядом янтарных глаз, а потом край плотно набитого перьевого матраца уперся ей под колени, и Эванджелина вместе с Лахланом, сплетя руки и ноги, опрокинулась на кровать. Он придавил ее тяжестью своего тела, и из Эванджелины со свистом вылетело дыхание, тогда Лахлан передвинулся, что-то острое царапнуло ее грудь, и Эванджелина болезненно вскрикнула.

— Что случилось? — Лахлан откатился с нее. — Что…

Его взгляд скользнул по выпуклости ее груди к выступившему пятнышку свежей крови.

— Твой символ, он, должно быть…

Эванджелина коснулась богато украшенной броши с солнцем в центре, и объяснение замерло у нее на губах — взгляд Лахлана был прикован к ранке.

Лахлан наклонил голову, так что его волосы защекотали особо чувствительную кожу, провел языком по царапине, а потом обвел им ее поднявшийся сосок, и Эванджелина выгнулась навстречу. Глубоко втянув в себя ее кровь, Лахлан спустил ей платье до талии, открывая своему жадному взгляду ее грудь, и от его восхищенного стона у Эванджелины в животе развернулась горячая спираль.