— Хачатуряна? — подхватила Вера. — Ди-ди-ди-ди, ди-ди-ди-ди, у-а-у, у-а-у, — почти точно воспроизвела Вера мелодию и неожиданно добавила:-Мальчишеский танец.

— Пусть, — согласился Костя. — Зато здорово представляешь себе это,

— Верно. А Венский лес разве не представляешь^ Ты картину о Штраусе видел? Нет? Ох, и много потерял! Знаешь, Костя, мне иногда очень хочется быть артисткой, а иногда просто мальчишкой. Не веришь? Даю честное слово!

— Верю, — засмеялся Костя.

— Тебе кто из поэтов нравится? — спросила Вера.

— Мне? — Костя подумал и ответил:-Маяковский.

— Нет… Из тех, кто сейчас пишут.

Костя опять подумал.

— Я люблю поэму «Василий Теркин».

— А мне — Щипачев, — призналась Вера. — У него такие задушевные стихи…

Михаил не прислушивался к их разговору. Вдруг в полосе света он увидел Надю. За несколько секунд он успел рассмотреть ее. Как она похудела! И все же она осталась прежней, хоть и появилась в ней какая-то легкая стремительность. «Остановить? Нет». Сердце у него забилось учащенно. «Милая Надя! Сколько же времени ты будешь тревожить меня, сколько еще я буду мучиться, пока не успокоюсь, не забуду тебя? Может быть, вообще не забуду?»

Михаил шел теперь с опущенными руками, полный горьких мыслей и тревожных чувств. Поднялся ветер, покачивались деревья и фонари, перемещались на тротуаре светлые пятна, и Михаилу показалось, что и он качается на ходу.

Его окликнули. Михаил поднял голову и увидел, что прошел домик Додоновых, не заметил, как свернули к нему Костя и Вера. Они смеялись, а ему стало нестерпимо грустно.

— Задумались, Михаил Анисимович? — спросила Вера.

— И со мной бывают такие ненормальные явления, — через силу пошутил Михаил.

Михаил пожал Вере руку, и они с Костей пошли в обратную сторону.

— Нам попалась навстречу Надя, — сказал Костя, — мне неудобно было ее остановить. Вы ее не заметили?

— Заметил, Костя, заметил, — проговорил Михаил таким грустным голосом, что Костя с недоумением взглянул на него, потом отвернулся с улыбкой.

— Вы бы поговорили с ней, — посоветовал он.,

— Говорил уже… — Михаил спохватился, помолчал и сказал строго:-Ты, Костя, в эти дела не вмешивайся. Сам как-нибудь разберусь.

Костя сказал Михаилу, что Махмуд пригласил его на вечеринку. Он не знал — отказаться или согласиться. У Кости еще не зажила рана на голове, и Михаил, разглядывая братишку, долго ничего не говорил.

Они сидели за столом, завтракали. Костя покручивал в руке вилку и прятал глаза. Вначале Михаил хотел категорически запретить встречаться с этой компанией, шалопаи могли сыграть злую шутку, но ему в голову вдруг пришла интересная мысль, и он попросил Костю обождать, пока кое-что выяснится.

После завтрака Михаил отправился к подполковнику Урманову.

Несмотря на то, что было еще раннее утро и работа в учреждениях не начиналась, подполковник уже сидел в своем кабинете. Михаила он встретил радостно, усадил, предложил закурить, а, выслушав, сказал:

— Риск, конечно есть. Но предполагать, что с Когтей случится что-нибудь серьезное — нелогично. Скорее всего, они будут стараться втянуть его в свою компанию. Мне бы тоже очень хотелось узнать подробности этих вечеринок. Признаться, я не знал, как это сделать. Круг участников они не расширяют. Посоветуйтесь все же с капитаном Мелентьевым, он занимается этими шалопаями.

Из управления Михаил вышел расстроенный. Капитан высказался очень осторожно, не хотел брать ответственности за Костю, однако и не возражал. Тут-то по-настоящему и почувствовал Михаил, как он привязался к Косте, как стал дорог ему этот упрямый, своевольный мальчишка. «Что они могут с ним сделать?»-тревожил его один и тот же вопрос.

Костя сидел у окна. Его мучил тот же вопрос: «Зачем Виктор и Махмуд меня приглашают?» Если бы они хотели с ним расправиться, то не тащили бы на вечеринку — поколотить можно в любом месте. Костя почесал больное место на голове. И все же он окончательно решил идти. Надо знать, чем Виктор и Махмуд занимаются, тогда легче будет припереть их к стенке, заставить признаться, скажем, в райкоме, убедить. Сделать это надо во что бы то ни стало. «Я буду не товарищем, а подлецом, если не выручу их…»-думал Костя.

Пришел Михаил.

— Ну, вот что, — сказал он, — на вечеринку ты пойдешь и считай это первым своим оперативным заданием.

Костя вскочил и подбежал к Михаилу:

— Я сделаю все…

— А теперь слушай внимательно, — Михаил опустился на стул и усадил рядом Костю.

Они сидели долго. Михаил инструктировал Костю подробно: если драка — не вступать, горячий спор — возражать осторожно, стараться вино не пить, танцевать не отказываться. Слушать разговоры внимательно и запоминать. Кое с чем соглашаться. Самое же главное, в случае безвыходного положения, выскакивать из дома. На улице он найдет надежную защиту.

— Все предусмотреть нельзя, я надеюсь на твою сообразительность и осторожность, — под конец сказал

Михаил и обнял Костю за плечи, — Помни, я буду волноваться.

— Постараюсь, — прошептал Костя. Так они сидели несколько секунд. После того, как под бомбежкой погибли родители Кости, никто и никогда не обнимал его, никогда он не слышал так близко стук чужого сердца. И то, что Михаил обнял его, отдалось в его душе радостной болью, неизведанным счастьем, он почувствовал, как на глаза навернулись слезы, с усилием глотнул подступивший к горлу комок, хотел отбежать, скрыть слезы и не мог оторваться, даже шевельнуться. Ему хотелось сидеть так долго-долго, ощущать тепло сильного тела, широких ладоней Михаила.

Михаил услышал стук сердца Кости, понял состояние паренька и порывисто прижал его голову к своей груди, провел ладонью по волосам. Тревога и радость нахлынули и на него, ведь и сам он много испытал, большая часть жизни его прошла в тревогах и борьбе с преступниками — борьбе напряженной и опасной. Хотя он был молод, он знал уже, как воют бомбы и снаряды и как свистят пули в мирное время.

Они сидели притихшие, взволнованные и не ощущали духоты. И горячий воздух, и жаркие лучи солнца, бьющие в окна, как лучи прожектора, они ощущали по-иному, чем минуту назад, все вокруг стало мягко-светлым в тесноватой холостяцкой квартире.

Михаил первый стряхнул с себя навалившуюся грусть и сказал:

— Эх, Костя, Костя!.. Трудная у нас с тобой жизнь выдалась, тяжелая. Но мы с тобой крепкие парни. Выдюжим? Как это у Маяковского:

И они засмеялись, глядя друг на друга.

Костя ушел еще засветло. Михаил ходил из угла в угол, дымя папиросой, и, как ни старался отогнать тревожные мысли, они липли паутиной. Вдруг что-нибудь случится с Костей? Неизвестно, кто там собирается. Может произойти драка, а в потасовке плохо разбираются, кто прав и кто виноват. Правда, капитан Мелентьев держит дом под наблюдением, его люди там и сейчас. И все же…

На улицу Михаил вышел, когда смеркалось и деревья стали пестрыми. Густой, настоенный на бензине воздух был синим, и Михаилу казалось, что он плывет в водяных сумерках.

Тупичок зарос деревьями, кустарником и травой, хотя и находился очень недалеко от центра города. В Ташкенте немало таких уютных тупичков. До них не долетает звон трамваев и шум автомашин, здесь меньше пыли и прохладнее, чем на магистральных улицах. Весной здесь много цветов: белеют урюк, вишня, белая акация. Заборы высокие, редко встретишь ворота, вход во двор через маленькие калитки. Так и кажется, что люди в этих закоулках отгородились от мира. Михаил остановился у калитки, покрашенной грязноватой охрой. Убедившись, что он находится у того дома, который ему нужен, Михаил отошел на противоположную сторону улицы, где особенно разросся декоративный кустарник. Прислушался. Тихо: ни прохожих, ни машин. Интересующий его дом находился в глубине закрытого деревьями двора, оттуда слабо доносились звуки джаза.