— Садык! — вполголоса воскликнул Михаил. — Этот платок мой. Будем искать Костю.

Собака, понюхав платок, сразу взяла след и натянула поводок. Михаил и Садык, готовые действовать без промедления, держались недалеко от проводника, зорко всматриваясь в темноту, в лохматые тени кустарников, в проемы дувалов. Долго шли по узким пыльным улицам. Но вот собака вышла на более широкую, освещенную улицу и остановилась у заасфальтированного троту* ара. Проводник дал ей понюхать платок, и она, покружившись на месте, вдруг побежала назад.

— Кружат, — сказал Михаилу Садык.

— Теперь я уверен, что Алексей тащит за собой Костю. Только бы он не успел прикончить паренька, — выдохнул Михаил и сказал проводнику:- Не придерживай собаку, давай бегом.

Собака свернула в первый же переулок, и опять следы повели по узкой дороге, стиснутой дувалами. Над дувалами нависали редкие ветки высоких орешин. На лунном небе четко выделялись верхушки тонкостволых тополей.

Рассвет подкрался незаметно, бледный свет неба, отраженный на железных крышах, стал блекнуть, а запятая месяца теперь плыла в небесном океане, обмытая и чистенькая.

Пробежав небольшую рощицу шелковицы с обрубленными ветками, собака вывела проводника на темно-зеленое клеверное поле. За ним была бахча. Проводник раздавил дыню, и по земле пополз сладкий запах. Дальше был пустырь, заросший полынью и серой колючкой, в конце которого виднелись развалины заброшенной кибитки.

Собака добежала до широкого и глубокого канала и остановилась. Проводник вглядывался в противоположный берег-мокрые следы уже можно было бы различить. Но следов не было. Подошли Михаил и Садык.

— Уплыли? — спросил Садык.

— Надо полагать, — ответил проводник. — Мы можем увидеть, где они вылезли. Берег-то сухой.

Михаил осмотрел откос: беглецы спускались осторожно, и все же на волглой глине хорошо были заметны отпечатки туфель. Один из беглецов поскользнулся и прочертил у самой воды полосу.

— Течение быстрое, против него плыть трудно, далеко не уйдешь, — сказал Михаил. — Поэтому вы идите по

течению, а я все же пройдусь немного в ту сторону.

Садык и проводник с собакой медленно пошли по берегу. Михаил осмотрелся. Метров на сто поблизости не было никаких укрытий, кроме развалин одинокой кибитки и нескольких кустов джиды, росших на берегу. К этим кустам и пошел Михаил, держа наготове пистолет. Но не успел он пройти и нескольких шагов, как услышал неистовый крик Кости:

— Михаил Анисимович! Мы здесь…

Из-за развалин Костя был виден по грудь. Рубашка на нем была мокрая и грязная, волосы прядями спадали на лоб. Бледное лицо и почерневшие губы.

— А, мразь! — раздался из-за развалин хриплый голос, и Михаил увидел поверх головы Кости широкий лоб, страшные белые глаза Старинова и руку с коротким блестящим ножом.

Михаил прицелился. Медлить нельзя, но и стрелять опасно. Надо попасть в эти белые глаза, которые на вершок от головы Кости, или в широкий лоб. Малейшее отклонение — можно убить Костю…

В этот момент Михаил пережил что-то ужасное, что потом не мог восстановить в памяти. Каким-то сумасшедшим напряжением нервов он заставил остановиться сердце, заставил каменно застыть мышцы и только одному пальцу разрешил нажать на курок. Раздался выстрел. Михаил на мгновенье закрыл глаза, а когда открыл их, ни Старинова, ни Кости не было видно.

В несколько прыжков Михаил добежал до развалин и вскочил на груду огромных комков глины. Старинов лежал в яме вверх лицом, с раскинутыми руками. Со лба у него стекала струйка крови, белые глаза с ярок злостью уставились в синее небо. Костя сидел под обрывом, облокотившись на комок глины, и смотрел на Михаила испуганно. Рубашка на спине его покраснела от крови.

Михаил бросился к нему.

— Костя, ты жив?

— Жив, Михаил Анисимович, — неожиданно твердо ответил Костя. — Он меня немного задел. Только испугался я…

— Милый ты мой, братишка… — прошептал Михаил пересохшими губами и почувствовал, как сразу обмякло тело и горячие радостные слезы обожгли глаза.