Крюк настойчиво требовал ответа:

— Говорите прямо, я не из слабонервных. Можно ли мне надеяться?

— Вы же знаете, у меня есть муж и ребенок, — мягко сказала Марина Игнатьевна, чтобы хоть как-нибудь затянуть время. «Это ужасно. Надо сразу обрезать, не давать никакого повода. Что он может сделать со мной? У него, наверное, есть нож или пистолет…»- лихорадочно соображала Марина Игнатьевна.

— А какое это имеет значение! — воскликнул Крюк и схватил Марину Игнатьевну за локоть. — По твоему выбору: можешь оставаться с ним или уйти от него. Мне безразлично. Обеспечить я сумею.

Крюк держал Марину Игнатьевну за руку. Они стояли у калитки в полной темноте. «Крикнуть? Муж выскочить не успеет. Что же делать?»

И тут Марина Игнатьевна вдруг нашла в себе силы и, вырвав руку, сказала твердо:.

— Ну, вот что, нахал: прошу ко мне не являться, иначе будет плохо.

Она рванула калитку и вбежала во двор.

— А-а, стерва! — прошипел Крюк, — Ну, обожди, ты еще покаешься. Попомни!

Марина Игнатьевна вошла в комнату бледная, с сумасшедшими глазами, и долго не могла утихомирить дрожь во всем теле. Мужу она сказала, что за ней гнался какой-то пьяный мужчина.

— Бегом ко мне! — услышал Михаил в трубке голос Акрамова и, проверив, на всякий случай, в кармане ли пистолет, выбежал из кабинета.

У капитана сидел подполковник Урманов. На этот раз он при встрече не улыбнулся, торопливо сунул руку и, не пригласив сесть, приказал:

— Немедленно садитесь на мотоцикл и гоните, товарищ Вязов, в дом отдыха. Марина Игнатьевна в опасности. Туда приехал Крюк. Никакой инструкции не даю, ориентируйтесь на месте. Одно условие: Крюкова не брать, и действовать вы должны только как знакомый Марины Игнатьевны. Понятно?

— Понятно, — сказал Михаил. — Больше надеяться на свои кулаки.

— Вот-вот. Шутить не советую.

Подполковник молча и крепко пожал Михаилу руку в виде напутствия.

Михаил любил проехаться на мотоцикле с ветерком, он даже мечтал когда-нибудь принять участие в гонках мотоциклистов, хотя и знал, что это дело безнадежное — не выбрать ему времени для тренировок. Бывали, конечно, минуты, когда особо срочных дел не предвиделось, и Михаил дозволял себе помечтать. Прежде всего, ему хотелось поехать в Москву на учебу, и он надеялся, что там-то найдет время для гонок на мотоцикле и, может быть, для участия в секции боксеров. Заявления с просьбой отправить его на учебу он подавал дважды, но майор Копытов категорически возражал: «Сейчас не время сидеть за книгами». Михаил особенно-то и не настаивал: работы, действительно, было более чем достаточно, и старался только урывать время для чтения,

Кроме газет, журналов, художественной литературы, он несколько раз прочитал учебник по криминалистике и большую часть учебников по курсу юридического института.

Мотоцикл заливался стрекотно, и Михаил для интереса даже пытался, то уменьшая, то прибавляя газ, сочинить какую-то своеобразную мелодию поющего мотора. Горячий ветер хлестал лицо банным веником, дорога стелилась под колеса конвейерной лентой, и деревья на обочинах бежали навстречу вперегонки. За дувалами плыли зеленые массивы садов. Домики поселков, словно медленно поворачиваясь, следили за мотоциклом глазами окон. Михаилу хотелось запеть. В поселке Дюрмен постовой милиционер поднял руку, видимо, хотел остановить мчащегося с недозволенной скоростью мотоциклиста, но, увидев номер машины, приложил руку к козырьку и озабоченно зашагал вслед. «Молодец. Сообразительный», — отметил про себя Михаил.

Дом отдыха размещался на возвышенности. Дорога пошла вверх, петляя среди деревьев, росших вдоль арыков, потом вышла на ровную площадку с выгоревшей пожелтевшей травой и уперлась в ворота с массивной надписью «Добро пожаловать». Предъявив документ, Михаил въехал на прямую, чисто подметенную дорожку-аллею, в конце которой виднелось белое здание.

Марина Игнатьевна не успела прожить в доме отдыха и одних суток, еще не познакомилась как следует с двумя женщинами и девушкой, помещавшимися с ней в комнате, как получила от Крюка записку: «Приходи в четыре часа в конец сада. Встретимся в том месте, где за дувалами начинается хлопковое поле. Не придешь — пожалеешь. К».

Сжав в руках бумажку, Марина Игнатьевна устало опустилась на стул. Девушка, принесшая ей записку, сочувственно спросила:

— Дома что случилось?

— Да, — бессознательно ответила Марина Игнатьевна.

— Что такое?

— Ребенок заболел.

— Ах, как неприятно. Неудачно у вас получается. Вы что же, уедете? — соболезновала девушка. Марина Игнатьевна ее не слушала. На ручных часах было без четверти четыре.

— Идти или не надо? — решала она. — Откуда он узнал, что я здесь? Позвонить бы… Увидит, и тогда… Марина Игнатьевна почувствовала, как начало застывать в напряжении сердце, словно она опускалась в ледяную воду. Она понимала, какой страшной может быть месть людей, подобных Крюкову, и даже задала себе вопрос: а не дознался ли он о том, что она все рассказала Вязову? Но тут же поняла нелепость этого предположения и поднялась. Если не идти, то Крюков заподозрит неладное и может осуществит! свою месть. Сейчас же, возможно, еще раз пригрозит — и все. Не будет же этот зверь расправляться с ней среди бела дня, в таком многолюдном месте, как дом отдыха!

Сказав девушке, что она пойдет прогуляться по саду, Марина Игнатьевна вышла из здания и направилась в глухой угол усадьбы по узкой аллейке тополей-пятилетков. Когда же отстанет от нее злосчастный Крюков, когда она хоть день поживет спокойно? Ведь может случиться и так: посадят Крюкова, а он заставит какого-нибудь дружка, оставшегося на свободе, продолжать шантажировать ее, выматывать последние силы, держать в страхе и напряжении… Неужели всю жизнь она будет чувствовать за собой змеиный взгляд ледяных глаз Крюкова? Неужели нельзя от него избавиться? Поможет ли милиция?

Марина Игнатьевна прошла мимо отягощенных плодами яблонь, миновала полосу низкорослых персиковых деревьев с белесой, словно выгоревшей на солнце, листвой. Вот и дувал, в одном месте осыпавшийся. Прежде всего Марина Игнатьевна увидела глаза, холодные, блекло-голубые и неподвижные. На нее смотрел Крюков. Из-за дувала была видна одна голова. Марина Игнатьевна почувствовала озноб. Ноги у нее вдруг стали вялыми, и она пошла медленнее, тяжело дыша. Воздух был настолько горяч, что казалось, здесь жарко топится большая печь и в ней тушатся фрукты, издавая приторный медвяный запах.

— Нормальная обстановка для свидания влюбленных, — сказал Крюков, не меняя злого выражения лица и перескакивая через дувал.

— И здесь нашел… — проговорила Марина Игнатьевна.

— От меня не скроешься и под землей. — Он подошел. — Деньги! Быстро!

— Нет у меня…

— Врешь!

Крюков оглядел Марину Игнатьевну с головы до йог, и ей показалось, что он ощупал ее холодными и грязными пальцами. Перед ней стоял обыкновенный человек, внешне даже красивый, а сколько в нем было гадкого, сколько неистребимой злобы к людям. «И откуда берутся такие люди?»- подумала Марина Игнатьевна. Денег у нее не было, если не считать пятидесяти рублей, которые она взяла из дома на всякий случай. Но этой подачкой Крюков не удовлетворится.

— Где же я возьму? — спросила она.

— Мое дело маленькое. Но я вижу, ты начинаешь лебезить, вилять хвостом, как сука. Придется принять экстренные меры.

В это время Михаил побывал уже у директора дома отдыха и зашел в комнату, в которой жила Марина Игнатьевна. Девушка, читавшая за столом книгу, с любопытством осмотрела молодого человека в шелковой украинской рубашке, улыбнулась и сказала:

Марина пошла прогуляться по саду. Настроение у нее плохое.

— А что случилось? — спросил Михаил.

— Получила записку из дома, ребенок заболел. Подождите, она скоро придет.

— Нет, спасибо. Пойду поищу ее.

Девушка взялась за книгу, сказала обидчиво:

— Идите, если надо.