Воха припал к коротковолновому передатчику, а я теснее прижал к груди голову Рябова, чувствуя, что пульс Сережи начинает замедляться. Прикладываю руку к его ране, словно могу остановить этим кровь, и мелю в ухо раненого:

— Рябов, слушай меня, слушай, Сережка. Ты не уходи! Ты не можешь уйти. Понял, я не даю тебе этого права, скотина. Постоянно о моей охране заботишься, а сам… Стой, Сережка, мы еще устроим им вырванные годы. Ты слышишь меня, подонок, почему ты постоянно других заставляешь, а сам без бронежилета? Ты молчи, молчи, но слушай, потом будешь отвечать. Тебе еще рано уходить от меня, мы же всегда были вместе. Что тебе там делать, ты здесь должен быть, я же без тебя с этими гнидами не разберусь, слушай, ты должен сопротивляться…

Из груди Сережи вырвался слабый глухой хрип, и я, отпустив его голову, выбил локтем окно автомобиля. Саша и продолжающий командовать по рации Воха одновременно опустил стекла. Потоки ветра ворвались в салон.

— Ты здесь, Рябов, ты со мной, понял, только здесь и только со мной. Разве без меня ты сможешь что-то? А я без тебя, Рябов? Нам еще рано, слышишь, рано. Это потом, мы вместе научим креститься чертей в кипящих котлах, но не сейчас. Не уходи, Рябов…

Автомобиль влетел в раскрытые ворота больницы, и Саша затормозил у самого крыльца.

— Носилки, Воха, и в операционную, — скомандовал я, бросаясь в вестибюль.

Занявшая позицию за дверью со стеклянным окошком старая карга тут же щелкнула задвижкой, увидев меня и бросившегося следом Сашу.

— Не пущу! — строго гавкнула она. — Посещение закончилось. Завтра…

О том, что мне делать завтра, старуха так и не высказалась. У меня просто не было времени для объяснений, поэтому с короткого разбега бью плечом в дверь — и она тут же распахивает свои негостеприимные объятия. Старуха, отпрянув в сторону, заорала так, словно какой-то извращенец решил лишить ее невинности.

— Где кабинет дежурного врача? — рявкнул я, и ее сирена тут же смолкла. Дежурная ткнула пальцем вверх.

Мы шли по плохо освещенному коридору больницы без белых халатов. Наверное, только поэтому навстречу нам из-за столика, прижатого к стене, выскочила медсестра.

— Дежурный врач? — бросил я на ходу.

Девушка окинула взглядом мой костюм в пятнах свежей крови и заскользила по линолеуму в домашних вытертых тапочках. Так она шла, не задавая дурацких вопросов, впереди нас с Сашей до двери, выкрашенной, в отличие от других, коричневой краской.

За столом кабинета сидел молодой на вид парень, уткнувшись в книгу. Стоило мне захлопнуть за собой дверь, как он оторвался от чтения и без тени удивления окинул меня пристальным взглядом.

— Значит так, — начал я безо всяких предисловий, — сейчас в операционную принесли раненого. Вы хирург?

— Я терапевт, — спокойно ответил парень. Видимо, настоящий доктор, такого ничем не удивить.

— Это не имеет значения. Оперировать будет доктор Кононенко, — бросил я и заметил, что при этом врач посмотрел на меня с явным уважением.

— У меня к вам предложение, — заметил я. — Вы будете курировать этого больного. Нужна отдельная палата и все, что требуется.

Я бросил на открытую книгу тугую пачку долларов. Врач все так же спокойно перевел взгляд с денег на меня и тихо спросил:

— Вы уверены, что всех можно купить?

— Я не собираюсь этого делать, пусть у вашей совести не подскакивает давление. Только я знаю, что начнутся рассказы — нужны лекарства, нет того, сего… Короче, эта сумма для поддержания больного. И его охраны.

— Вы думаете, я буду бегать, искать лекарства? — чуть повысил свой голос и авторитет собеседник.

— Не думаю. Но при вас будет человек. Если нужно, он не только за лекарствами побежит, но и зад тебе вытрет. Ясно?

— Я бы вам посоветовал переменить тон, — бросил в ответ терапевт.

— Прошу прощения. Я немного нервничаю, сами понимаете. Значит так, отдельная палата, охрана постоянная, никого не пускать туда.

— Ранение ножевое?

— Огнестрельное.

— Мы обязаны предупредить милицию.

— Эту проблему я сам порешаю. И еще раз предупреждаю, никаких посетителей.

— А милиция?

— В его палату может войти только один мент. Начальник Управления по борьбе с организованной преступностью Вершигора. И никто другой. Впрочем, доктор, тут от вас мало что зависит, поэтому не стоит тревожиться. Никто другой просто не пройдет, это я гарантирую.

— Главврача нужно предупредить, — заметил терапевт. — И с отдельной палатой непросто.

— У вас ведь ведомственная больница. Значит, покои для руководства предусмотрены?

После моего заявления насчет Вершигоры парень стал смотреть на меня с еще большим уважением и, тем не менее, он промямлил:

— Но вы понимаете…

— Я все понимаю. И позвоню начальнику пароходства. Вы принимаете мое предложение?

— Это мой долг, в конце концов, — сухо заметил доктор.

— Хорошо. Ваш гонорар три тысячи долларов. Проведите меня в операционную.

Я шел следом за парнем в белом халате и накрахмаленной до синевы шапочке, думая только о том, что Рябов не имеет права меня подвести. Рана серьезная, но Сережа выкарабкается, другой мысли просто допускать нельзя.

У двери переминался с ноги на ногу в домашних тапочках генеральный менеджер.

— Вид у тебя вполне больничный, — бросил я, глядя на его пижамные брюки. — Кононенко привезли?

— Еще раньше меня, — мотнул головой в Сторону закрытой двери этот ходячий справочник по нужным во всех аспектах людям в нашем городе. — Я тебя предупреждал…

Не слушая его, я рванул на себя дверь и очутился в крохотном предбанничке, где, стоя ко мне спиной, не спеша мыл руки человек с копной седых волос.

— Вы Кононенко? — спросил его я, но доктор даже не повернулся. Наверное, только потому, что его серые глаза пристально изучали мое изображение в зеркале, висящем над мойкой. Он не спеша мыл руки так, словно собирался сесть за стол поужинать, а не резать человека. Выдержка стала изменять мне, потому что я чуть громче обычного повторил вопрос.

— Успокойся, сынок, — наконец-то повернулся ко мне хирург.

Сынок, ничего себе, сынок. Он может на пяток лет старше меня, а такое обращение. Впрочем, назови Кононенко меня не сынком, а дерьмом, ради Сережи я стерпел бы и такое обращение.

— Доктор, Бога ради… — начал я, но хирург уже снова повернулся ко мне спиной и начал ожесточено намыливать руки.

— Сейчас привезут моего анестезиолога, — бросил Кононенко. — Наш пациент — мужик здоровый. На вид, по крайней мере.

— Он не курит, не пьет, доктор, — начинаю убеждать хирурга, а больше самого себя в том, что Рябов просто обязан выжить. — Я ничего не пожалею для него, слышите, если вам нужна кровь, можете мою до капли высосать и Сережке влить. Доктор, сделайте это, я вас так отблагодарю…

В зеркальном отражении я уловил взгляд Кононенко и понял, что немного перестал себя контролировать, замолол лишнее. Тут другие отношения в ходу, и этот врач — далеко не мальчик из кабинета дежурного врача. Если Кононенко — лучший хирург города, он очень, состоятельный человек, его жменей долларов не удивишь. С ним нужно как-то по-другому.

В профессиональных способностях Кононенко мне еще предстоит убедиться, но его слова тут же доказали — доктор умный человек.

— Мне лично деньги не нужны, — заметил он, повернувшись ко мне, и поднял руки вверх, шевеля сильными пальцами. — Вот если бы ваша фирма помогла нашей клинике с новым оборудованием. Хотя бы часть средств на его приобретение, если, конечно, финансовые возможности позволяют.

Можно подумать, он в этом сомневается, учитывая уровень просьбы по поводу предстоящей операции.

— Оборудование дорогое? — делаю вид, что меня интересует цена. Да пусть оно хоть миллион стоит, жизнь Рябова куда дороже.

— Шестьдесят восемь тысяч, сынок. Долларов. Вот так-то. Нам таких денег железнодорожники никогда не дадут. А люди умирают.

— Вы их получите, доктор.

Хирург посмотрел на меня так пристально, словно увидел впервые секунду назад.