Изменился Гунар заметно. Раньше он бы Яковлев. А теперь — Яковлеве. Лично мне эта внезапно прилепившаяся буквочка «с» в конце его фамилии напомнила позабытую лакейскую привычку добавлять звук в конце некоторых слов для большего уверения в совершеннейшем почтении к барину — «чего изволите-с». Может быть, сам Гунар и понимает истинную цену приставшей к его фамилии буквы, хотя вида не подает. А ностальгию по распавшемуся экономическому пространству он испытывает. В этом я тоже убедился, когда в его кабаке началось эротик-шоу.
На сцену выплыли девушки в абсолютно одинаковых туфельках, однако головные уборы у них были разными — кокошник, тюбетейка, венок из цветов с лентами. Видимо, на танцовщиц влияли призывы о всеобщей экономии, потому что их одеяния ограничивались туфельками и головными уборами. Кокошник нацепила здоровенная девица с гигантской грудью, как нельзя лучше символизирующей имперские устремления России. И тем не менее основную идею танца я понял во время его кульминации, когда на сцене остались две девушки, продемонстрировав воссоединение Белоруссии и России. Прибалтийские республики в спектакле задействованы не были, что лишний раз подчеркивало нежелание этих стран поддерживать с государствами бывшего Союза хотя бы экономические отношения.
Тогда я окончательно решил, что прерванные с Прибалтикой связи восстановлению не подлежат, и, минуя Гунара, сам вышел на его западных клиентов. Гунар, правда, попытался брызгать слюной — порядочные люди так не поступают, на что я справедливо заметил: принимаю к вам меры экономического воздействия только из-за нарушений прав русскоязычного населения. И. с удовольствием процитировал ему Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда». Так что будь здоров, Гунар с лакейской в новых исторических условиях приставкой «с», я с людьми, теряющими собственное лицо, дел не веду. А будешь вякать, по отношению к уже бывшему партнеру такие экономические санкции приму, что тюбетейки стриптизерок покажутся средневековым костюмом рядом с твоим голым задом. Новоявленный Яковлеве прекрасно знал о том, что ни фамилии, ни привычек я не меняю, а потому тут же решил не предъявлять мне нот протеста перед разрывом дипломатических отношений.
Жаль, конечно. Потому что Яковлев-Яковлевсом, а информацию, нуждающуюся в проверке, приходится отбрасывать. Но и других стран мне пока хватит. Тех, у которых со мной прочный союз, несмотря на старания пигмеев, возомнивших себя крупными политиками. Лично мне все равно, кто дурью занимается — московское руководство или его бывшие шестерки республиканского значения. Несмотря на потерю прибалтийского рынка, появление независимых стран я только приветствую — работать легче стало и больше состоятельных клиентов появилось. Хотя все экономисты высказываются о тяжелых последствиях после разрыва экономических связей, а сколько богатых людей появилось именно благодаря этому событию, даже не догадываются.
Один из них Ляхов. Я бы сказал, человек новой формации. Бывший покойник, способный превратиться в серьезного инвеститора. Только меня сейчас интересует не состояние его дел. И даже не просто состояние Ляхова, хотя кое-какая информация есть. Любопытно другое — какими методами трудилась группа Лавренко во времена застоя, изменились ли производственные навыки банды Покровского во время перестройки, а о том, что сейчас вытворяет Ляхов я и без подсказок компьютера знаю.
В том, что Лавренко не менял образа жизни, став Покровским, с трудом, но верилось. Подделывал документы, получал за это аж рублей триста, полная секретность — разве это для Покровского жизнь? Вдобавок партнеры оставались. Не те, конечно, что хаты бомбили и правами торговали, другие. Те самые, благодаря стараниям которых я и выделил из информационных сообщений и копий уголовных дел ключевую фразу — «неустановленное следствием лицо».
Разные города и теперь уже страны, в которых происходили бомбежки коллекционеров. Некоторые дела до сих пор находятся в подвешенном состоянии, другие в категорию «висячек» не попали. Нашли преступников, грабивших собирателей. Уголовники свою вину полностью признали, раскаялись и оказали следствию максимальную помощь. Один вор до того сознательным оказался, что с повинной явился. Только вот незадача — ни одного похищенного произведения искусства владельцам не вернули. Потому что во всех делах присутствовал ключ, давший мне понять технологию работы этой группы. Все похищенное сходу продавалось «неустановленному следствием лицу». Но ведь это частность. Преступление раскрыто, вор пошел в колонию на перевоспитание — вот что самое главное.
А воры какие, как на подбор. То рецидивист в театре плащ с вешалки стянет, то в дачном домике бутылкой водки разживется, а в перерыве между этими преступлениями успеет подломить хату крупного коллекционера, вытащить оттуда пару чемоданов с ценностями, продать их неустановленному следствием лицу по цене трех бутылок коньяка. Так что хоть вора нашли, а коллекционеры на вопрос о своих вещах могли получить ответ, только купив билет на шумевший в то время боевик о проклятущей итальянской мафии «Следствие закончено — забудьте».
О том, что у нас есть мафия, в недавние времена можно было без опасений утверждать, лишь сидя на дурдомовской койке. Но в отличие от широкой общественности, прекрасно помню, как внезапно менты воспылали любовью к прекрасному. Наверное, только потому, что их министр требовал повышать культурный уровень. И если по заказу советского министра внутренних дел совершались ограбления, то неужели другие менты оставались бы равнодушными к таким полезным начинаниям?
Уж кто-кто, а я знаю — не оставались. Данных об этом — три дискеты. И память. Память хранит некоторые подробности надежнее любой техники. Потому что менты не только о своих нуждах думали, но и о родном Советском Союзе беспокоились. Помню, как часто заходил в картинную галерею старик Плавко, истинный коллекционер, а вовсе не антиквар, вроде меня. И любовался Плавко скульптурой «Афродита». Наверное, только потому, что привык смотреть на нее, когда эта мраморная богиня жила в его квартире.
Плавко обвинили в спекуляции произведениями искусства и, пока велось следствие, «Афродита» уже перекочевала в музей. Самое интересное, что спекуляцию Плавко все-таки не пришили, в дело вмешался первый секретарь горкома, которому в свое время старик давал рекомендацию для освобожденной партийной работы. Видимо, секретарь не хотел, чтобы кто-то мог узнать: гнусный спекулянт в свое время наставлял его на путь истинный. Но все-таки тверд был секретарь горкома и компромиссов не признавал. Даже когда речь зашла о другом партийном вожаке.
Секретарь парткома нашего порта коллекционировал старинные монеты. И как-то продал двум деятелям два серебряных полтинника за двадцать пять рублей, строго по цене каталога, ни копейки больше. А покупателями этими были до того хорошие ребята, что менты тут же стали шить коллекционеру спекуляцию. Правильно, а кому ее еще шить, мне что ли? Только когда менты заглянули в каталог, поняли, что ошиблись, нужно было зафиксировать цену на монеты рублей, этак, тридцать. Всего пятерка, мелочь какая, а дело о спекуляции прошло бы.
Когда это дошло до первого секретаря горкома, он тут же поступил, как требовала партийная принципиальность — приказал выгнать коллегу с освобожденной партийной работы. Потому что, хотя спекуляция не доказана, вожак коммунистов не имеет морального права продавать старинные монеты, пусть по государственным расценкам.
Так что, хотя эти два дела не прошли, бывший секретарь парткома порта получил уникальную возможность быть еще ближе к народу и вернуться к профессии грузчика, а старик Плавко — любоваться своей собственностью исключительно в стенах музея. Старику пояснили, чтобы он не трепыхался, иначе тут же почувствует справедливость поговорки — был бы человек, а статья найдется.
Чтобы реабилитироваться по части произведений, искусства менты блестяще раскрыли одну из самых дерзких краж в Южноморске. Операция по изъятию коллекции старинных монет была проведена безукоризненно. Коллекционер Ци-киновский вместе с женой отсутствовал в квартире полтора часа. За это время было разобрано чердачное перекрытие и из трех комнат, набитых всевозможным антиквариатом, со вкусом отобрана самая дорогая коллекция. Это же надо, столько ценностей на виду, картин дорогих, статуэток небольших, а тут такое рвение к старинным монетам, лежавшим в тайнике, известном, как казалось хозяину, только ему одному.
