Но Лизу не смутил вопрос знаменитого в ячейке насмешника. Она — как та девица, что играет в картине «Крест и маузер», — сначала низко опустила глаза, потом подняла их, посмотрела на Юрку так, будто только что увидела, потом отвернулась и тихо, но так, чтобы все услышали, прошептала:

— Там, где я бываю, ребята — не тебе чета!.. — И презрительно добавила: — Профессорский сынок….

Парень, которого Лиза однажды в ясный и светлый летний вечер привела в «халупу-малупу», действительно был не чета ни Юрке Кастрицыну, ни одному из волховстроевских комсомольцев. Если бы не знать, что знаменитого бандита ленинградские чекисты уже схватили, можно было подумать, что сам Ленька Пантелеев пожаловал в комсомольскую коммуну. Небрежно прислонясь к крыльцу, глубоко заложив руки в карманы невиданно расклешенных штанов, стоял парень, как будто выскочивший из любимого стихотворения Лизы: светлый чуб, под которым синели наглые глаза; тельняшка в широко распахнутом вороте; перстень на длинном пальце…

Мишка Дайлер, рассказывавший последние новости, услышанные в сделанном им радиоприемнике, замолчал, ребята вопрошающе взглянули на Лизу. Лиза затянулась, выпустила аккуратное кольцо светлого дыма и небрежно ответила:

— Это Адик из Питера. Может, на Волховстройке будет жить… Трави дальше, Мишка!..

Но Дайлеру не захотелось дальше вести свой рассказ под нагловатым взглядом синих глаз, под еле слышное насвистывание Адика. Он замолчал, сел на перила крыльца и мечтательно продекламировал:

— А, Лиз? Правда это?

Но за Лизу ответил Адик:

— Пойдем, Лизок. От этого политзанудства у меня сразу зубы стали ныть… А ты еще мне тискала, что здесь клевые ребята… Вшивые тут бобры живут…

Побелевший от злости Асланбеков скатился с крыльца:

— Тут нет бобер, тут комсомол есть, катись отсюда, раз тебе не нравится!..

— Ай, вай, — насмешливо закивал головой Адик. — На Капказе есть гора, под горой малина… Чэм рэзать будэшь? Хинжалом?

Амурхан и впрямь хватался за пояс, будто на нем висел его родовой осетинский кинжал. Но спокойный Рома Липатов встал между ним и красавцем с Лиговки.

— Топай, топай, парень, — рассудительно сказал он. — Тут тебе не светит, мы в деревне таких, как ты, и свинопасами не брали… А уж на стройке и вовсе!

Не вынимая рук из карманов, Адик повернулся и спокойно ушел. Побледневшая Лиза растерянно посмотрела на посуровевших ребят и бросилась за ним.

— Мишка, ты ее зачем дразнил? — недовольно спросил Варенцов. — Она же с этим шпаненком не в ресторан пришла, а к своим ребятам, к комсомольцам. Может, ей захотелось, чтобы он другим стал, работать начал, человеком стал… И чего вы его испугались? Ты, Амурхан, чего его испугался?

— Как ты, Гриша, такое говорить можешь? Да я таких и на Владикавказе не боялся, и в Москве не боялся, и здесь не боялся! Я его без кинжала разорву!..

— «Разорву»! Тигр какой нашелся! Я не про то, что ты его забоялся вот так… А просто мы все здесь чистенькие и пачкаться не хотим. А кто же Сычуговой поможет, ежели что… Да и среди шпаны попадаются всякие ребята, не пропадать ведь им навечно! Не знаю, ребята, не знаю, а кажется мне, что не так мы что-то делаем!..

— Знаешь, Гриш, — сказал Дайлер, на этот раз уже без всякой насмешки, — насчет Лизы ты прав. Жалко, может и пропасть девка, если связалась со шпаной. Только он пришел к нам искать не таких, как мы, а таких, как он… Все-таки, ребята, у нас гармошка, у нас клуб, и «халупа-малупа» наша… Он и думает найти себе союзничков — пьянку устроить, в картишки перекинуться, слабеньких запугать… Увидишь!

Питерскому Адику, видно, удалось найти подходящую компанию. Он ходил по берегу реки, окруженный заглядывавшими ему в глаза ребятами из бетонного цеха и подсобных мастерских. Папироска ловко торчала у него во рту и не мешала рассказывать. А рассказы, видно, были интересными, потому что их всегда сопровождал почтительный смех. Когда в клубе было кино или танцы, Адик и его «адъютанты» стояли у входа и комментировали проходящих девчат… Правда, делали они это, когда вблизи не было комсомольцев. А когда подходила комсомольская компания, Адик со своими новыми товарищами лениво и презрительно отходил от клуба, и они шли на обрывистый берег.

Амурхана, когда он видел Адика, начинала бить дрожь, он сжимал кулаки, ребятам приходилось оттирать его от питерского гастролера, с нахальной улыбкой шедшего впереди своей компании. Да, у Адика уже была своя компания, и не его, а вот этих ребят внимательно и задумчиво провожал глазами Гриша Баренцев. Многие были ему знакомы — обыкновенные ребята, с которыми ходил на демонстрацию, на воскресники, сидел в клубе. Чего они пошли за этим хлюстом? Что в нем нашли интересного?

Правда, была в руках Адика притягательная и обволакивающая сила. Это была самая обыкновенная гитара. Та самая, которая — с нежным бантом на грифе — висела во многих комнатах волховстроевского городка. Жалкий и презираемый ребятами инструмент, символ мещанства, штука, приспособленная для всяких там романсиков… Никогда она не была конкурентом гармошке Романа Липатова, а гитарные песни и не пытались спорить с теми, с комсомольскими…

А вот тут, в руках у этого полублатного или блатного паренька, тихая и безобидная гитара стала совсем другой — дерзкой и опасной. Она была нахальной даже тогда, когда Адик извлекал из нее знакомый мотив «цыганочки» и бархатным голосом призывал семиструнную гитару поговорить с ним, потому что душа его чем-то там полна, да и ночь лунная, и все такое прочее. И уж вовсе гитара становилась незнакомой, когда Адик пел свои любимые песни. Он в них представлялся отчаянным, ни на кого из волховстроевских ребят непохожим.

Да, вот у него была такая судьба и ничего в ней нет страшного, потому что не может страшить тюрьма такого человека, как он, Адик, — питерский лихой парень…

Вокруг Адика ходили самые обычные здешние ребята и как завороженные слушали эту муть, эту унизительную и глупую муть! Гриша Варенцов еще мог понять там глупых девчат — ну влюбились, как курицы какие, как бедняга Лиза Сычугова, в эти наглые синие глаза, в эту светлую челку… А вот что же в нем находят рабочие ребята?..

Однажды расстроенный Саша Точилин позвал комсомольского секретаря:

— Посмотри, Гришка, какие пакостники у нас появились!

Комсомольская стенгазета, висевшая в коридоре клуба, была перечеркнута жирной черной краской. Внизу той же краской была выведена таинственная надпись «СХМ».

— Фью-ть!.. Скажи на милость, на какой спор пошли! — пробормотал Варенцов, рассматривая испоганенную газету…

— Это вредительство! Это самая настоящая организация! Надо немедленно принять меры и сообщить в Гепеу! Пусть немедленно займутся!..

— Да, да, побеги в Гепеу, поплачься, пожалься, что тебя обидели, пусть накажут, кто тебя обидел, маленького…

— Да послушай, это же политическое дело! Понимаешь — по-ли-ти-ческое!

— А мы, Саша, какая же организация — увеселительная, что ли? По-моему, мы и есть политическая организация. Конечно, это хулиганство какое-то не простое, что ли… Политическое хулиганство. Так ведь и мы политики, чего нам бояться, сами как-нибудь разберемся и справимся. Слушай, Точилин, скажи лучше: почему за этим Адиком ходят наши ребята? Смотри, всего десять дней назад его привела к нам Лизка Сычугова, а теперь у него во-он какая компания! И есть там неплохие ребята. Вот эти — Поводырев с бетонки, Крылов с подсобки да и другие. Ведь не хлюсты, не блатные, а самые рабочие ребята! Чем он их приманил? Неужто только гитарой да песней? Вот о чем нам, Сашок, думать надо, а не наложив в штаны, от страха бежать в Гепеу жаловаться!