Ни к одному человеку кличка не приставала так быстро и прочно, как к ученику слесарной мастерской Антону Перегудову! Чуть ли не на второй день появления его в ячейке рыжий насмешник Юрка Кастрицын почему-то прозвал его Антоном-горемыкой… Потом выяснилось, что есть книга такая про мужика при царизме. Антон Перегудов горемыкой не был, и никто его таким не считал. Наоборот, был он счастливый из счастливых. В счет ученической брони попал не куда-нибудь, а в слесарную мастерскую, где его обучал не какой-то хлюст, вроде этого Юрки, а самый известный и опытный на всей Волховстройке слесарь и машинист. Петр Иванович Куканов был человеком суровым и зря слова на ветер не бросал.

А сказал, что из Антона выйдет толк, то есть настоящий слесарь.

Беда была только в том, что он сказал не Антон Перегудов, а Антон-горемыка… Потому что все без исключения стали его так звать. А однажды в списке на получение прозодежды было написано: «Антон Горемыкин». И кладовщик не хотел выдавать Антону брезентовый фартук потому, что Антон упрямо твердил, что он не Горемыкин, и что он будет жаловаться самому Омулеву на безобразие и еще про это напишет в Москву в «Комсомольскую правду»… Кладовщик фартук выдал, но сказал, что такой упрямый пацан, как этот Антон-горемыка, еще узнает почем фунт лиха!..

И действительно, через некоторое время Антон вдруг понял, что знакомства с фунтом лиха ему не избежать.

После жизни в Дубовиках, где он никогда не видел на руках у отца больше пяти рублей, он, Антон, стал получать целых двадцать два рубля в месяц! Это были деньги огромные, неслыханные, невиданные. В первую получку он далее не понял, что же с ними делать и куда эту прорву денег девать! Тем более, что и за квартиру платить не надо было: в общежитии он как ученик ничего не платил и еще бесплатно было ему выдано одеяло, две простыни и наволочка, которую он набил тонкой-претонкой стружкой. И за все это — ни одной копейки из своих двадцати двух рублей!

Антон не переставал радоваться за себя и товарищей, и, когда в ячейке возникла большая буза с конторой насчет сдельщины, он насмерть и почти на всю жизнь поссорился со своим товарищем Пашкой Кореневым. Но тут надо объяснить, что это была за буза и кто такой был Пашка Коренев.

Учеников в слесарной мастерской было девять ребят. Конечно, были ученики и в столярке, и на бетоне, и на монтаже — везде действовал закон: обязаны брать учеников, учить их и еще платить им за это деньги. Целых двадцать два рубля — больше двух червонцев!.. Настоящий слесарь с разрядом — тот зарабатывал и пятьдесят и шестьдесят, а то и больше рублей. Кто сколько выработает, потому что они работают на сдельщине, а ученики на ставке. Двадцать два — сколько бы не сделал. И вот контора задумала ребят перевести на сдельщину. Конечно, Антон свои двадцать два рубля может выработать запросто. И не двадцать два, а поболее. А вот Пашка Коренев и без разряда мог бы выколачивать все тридцать. А то и сорок… Ничего не скажешь — самый лучший ученик Пашка! И руки у него золотые! Только душа жадная… Ведь остальные-то ученики — и Степка, и Федя, и Гриша, и другие ребята — им-то свои двадцать два рубля никогда не выколотить! Только-только научились напильник и молоток держать в руках, куда им!.. И справедливо, что держат учеников на ставке. Ячейка подняла бузу против конторы. Сначала в самой ячейке бузили. Пашка и еще несколько ребят выступали за сдельщину — дескать, скорее научатся, за деньгами будут тянуться, и государству выгоднее. Режим экономии это называется… Но экправ Степа Морковкин доказал, что никакой это не режим экономии, а зажим молодежи. К го же пойдет учиться на девять рублей? Выходит, что кто пошибче, тот и будет сверху — как при капитализме!.. Нет, пусть будет у всех ставка, а как научатся, пожалуйста, сдавай пробу, получай разряд и зарабатывай себе на сдельщине сколько навтыкал!..

Крик был в ячейке страшный. И не столько в ячейке, как потом, когда уходили с собрания. Антон на собрании не горазд выступать, только с места кричал. А когда кончилось собрание, сказал Пашке Кореневу, что он, Пашка, подлипала, подпевала и во времена царизма таких обормотов, как он, на тачке с завода вывозили… На тачку — и в канаву с грязью! В ответ Пашка двинул ему в ухо… Ребята их растащили, и с тех пор они не разговаривают, хотя и живут рядом в общежитии и в мастерской тиски их рядом…

Но Гриша Варенцов и Степан Морковкин ходили в рабочком к Степану Григорьевичу. И Омулев сказал, что не допустят они нарушение советского закона. И пришла бумага из Ленинграда со строгим запретом нарушать закон. Плати ученику двадцать два рубля и давай ему бесплатно койку, и одеяло, и две простыни, и наволочку, потому что это молодой рабочий класс и он еще себя покажет!

Но вот получает Антон свои двадцать два рубля и вдруг начинает ловить себя на мысли — ужасной, шкурной и стыдной мысли, — что ему этих громадных денег не хватает!.. И не один, не два раза Антон на клочке бумаги начинает считать свои доходы и расходы.

Значит так.

Больше всего денег уходит на обед — девять рублей и шестьдесят копеек в месяц. Завтрак и ужин — это подешевле: восемь рублей и сорок копеек. В столовую уже не ходишь, перекусил колбасой или молоком или варенец на рынке купил, да булка еще теплая — и сыт всегда, и недорого это стоит. Теперь, в комсомол двадцать две копейки… И столько же в кассу взаимопомощи. Каждый месяц — на помощь безработным — пятьдесят одну копенку. Каждый может попасть в беду, стать безработным — тут тебе и помощь станут выдавать, не пропадешь с голоду, профсоюз не даст… Теперь в МОПР гривенник. Это святые деньги, идут на помощь тем революционерам, что в тюрьмах у капиталистов сидят. Антон на это не пожалел бы и больше, но членский взнос в МОПР одинаковый для всех — десять копеек. Еще Антон состоит членом Общества друзей воздушного флота — тоже десять копеек. На культурную жизнь — газеты, книги, кино — уходит у Антона целый рубль. Не надо думать, что это маленькие деньги! Нет! Библиотека в клубе на Волховстройке набита книгами. Антон читает там прямо собраниями сочинений. Прочел собрание сочинений Джека Лондона, прочел собрание сочинении еще такою заграничного интересного писателя Джозефа Конрада, начал читать собрание сочинений Свирского. Это наш писатель, но тоже пишет про необыкновенное: приключения там, тюрьмы и жизнь ну просто ужасную! И журналы в библиотеке берет — «Мир приключений», «Вокруг света»… Газет — полно! А «Комсомольская правда» и «Смена» так всегда в ячейке лежат. Конечно, когда кино в клубе — надобно платить гривенник. Но это когда как… Бывает частенько, что и так смотрит — есть такой у Антона секрет в клубе… Словом, рубля на все это вполне хватает. Сколько же потрачено? Двадцать рублей. И остается еще два рубля. На «прочее»…

Вот это самое «прочее» и есть самое трудное. Оказывается, что человеку, которому вполне хватает денег на то, чтобы быть сытым, сознательным и культурным, ему еще требуются деньги! Антон не курит, так иногда стрельнет у кого… Но ведь он уже взрослый парень, все кругом курят по-настоящему, а он что же, хуже других? А самые дешевые папиросы — «Трезор» пли «Тары-бары» — шесть копеек пачка… Опять же уже два раза на маевку ездили. В складчину. Хотели с него как с фабзайца полтинник взять, но что же он, бедный? Рубль дал, как все! Но самое главное в «прочем» — это одежда…

Антон — парень аккуратный. Работает в прозодежде, бережет ее, огорчается, если пятно поставит. Хотя как ты на работе убережешься от масла? Свою одежду сохраняет и бережет. Штанов, двух рубашек, ботинок ему хватает на год, а то и больше. Но опять же, не маленький он, а взрослый рабочий. Вечером с Лизой Сычуговой шли из клуба — смотрели новое кино «Минарет смерти», — и она спросила:

— Не холодно тебе. Антон, в рубашке одной?..

Спросила по-хорошему, это Антон точно знает. Но ожгло его как огнем! Ведь она его только в синей сатиновой косоворотке и видит, никогда ни в чем другом. И решил Антон купить себе толстовку — быть человеком, как все…