Главные положения доклада были немедленно подхвачены и поддержаны теми, кто танцевать не умел: Степой Морковкиным, Карпом Судаковым, Федей Стояновым… Они немедленно обвинили танцующих, и прежде всего Петю Столбова и Мишу Дайлера, в «танцевальном уклоне» и почти сознательном отвлечении пролетарской молодежи от главнейших задач момента… Крик у «халупы-малупы» стоял такой, что пришел Атарьянц, послушал, о чем кричат, так ничего не понял, сплюнул и сказал:

— Ва! Нэужели, кагда я был маладой, был такой же ишак? О чем кричите? Вот уж правду у нас гаварят, что лучше с умным камни таскать, чем с дураком пировать!.. Пачему плохо танцевать?! У нас на Кавказе гаварят, что ум бывает в голове, руках и ногах! Танцуй, пажалуйста! А нэ хатите — слушайте этого ишака!..

И ушел… А крик продолжался. Впрочем, докладчик, оказывается, вовсе не был узким теоретиком. Он обещал на следующий же день обучить пролетарскую молодежь пролетарским танцам.

На следующий день все с нетерпением ожидали прихода инструктора. Юра Кастрицын взгромоздился на скамейку в палисаднике и важно сказал:

— Как общественный заместитель инструктора по общественно-массовой работе предлагаю вам привести свой скелетно-мышечный аппарат в конституциональную готовность… Сейчас под идейным руководством Степана Тимофеевича Морковкина и при непосредственном участии Карпа Ершевича Судакова по-польски вы будете заряжаться бодростью духа…

Но тут все перестали слушать Юрин треп, потому что к «халупе-малупе» подошел сам инструктор. И не один. С ним был еще один человек, который нес в руке футляр невиданной формы с блестящими замками. Он осторожно раскрыл футляр и вынул невиданную, ослепительной красоты гармонь. У Романа, при всей его выдержке, механически открылся рот… Гармонист перекинул на плечо ремень и лениво пробежался по бесчисленному скоплению перламутровых кнопок. Певучий, многоголосый, отдаленно знакомый мотив выскользнул из глубины инструмента. Инструктор действовал загадочно. Он положил на скамейку кусок железа, затем достал из кармана два самых обыкновенных слесарных молотка. Даже самые иронически настроенные ребята затаив дыхание смотрели на проповедника пролетарских танцев.

А проповедник предложил всем танцующим, «не подразделяясь на полы», стать двумя шеренгами друг против друга. Ибо будет исполняться «танец машин». Инструктор долго и занудно объяснял, какие движения следует делать, чтобы было похоже на работу станка. Когда он будет стучать молотками, то все участники пролетарского танца должны стучать ладонями по ладоням товарища, стоящего напротив… После долгих объяснений гармонист заиграл «Мы кузнецы». Ребята стали изображать станки… Инструктор время от времени стучал молотками по куску железа, и все начинали с ожесточением хлопать по ладоням товарищей.

Юра Кастрицын первый вышел из шеренги и, отдуваясь, сел на скамейку. Сразу же рядом с ним сел Дайлер.

— Миша! — не глядя на Дайлера спросил Кастрицын. — Тебе нравится «не подразделяться на полы»? Насколько я понимаю, из твоих частых наездов в подшефную деревню, ты все же признаешь деление полов… В частности, в танцах. А я не хочу танцевать как машина! И пусть Степа меня изобличает в кошмарах оппортунизма и ревизионизма, но я люблю смотреть, как ты с Ксенькой откалываешь «цыганочку»… И чего ребята там мурыжатся?..

Но ребятам от «машинного» танца стало непроходимо скучно. На скамейку к Юре и Мише подсела Ксения Кузнецова и авторитетно подвела итог:

— Занудство!

И на этом, собственно, кончилась дискуссия о «танцевальном уклоне», и инструктор так же незаметно исчез, как и появился.

Новые ветры, штормы и ураганы проносились над комсомольской «халупой-малупой». Будущим ее историкам можно было бы узнать немного о ее жизни, если бы им удалось найти измазанные краской и чернилами листы, что время от времени появлялись в коридорчике «Общежития №13», как значилась в бумагах Атарьянца комсомольская бытовая коммуна.

На другой день после выборов совета коммуны Юра Кастрицын подошел к Антону и сказал:

— Горемыка! Есть секретный деловой и ответственный разговор! Как ты думаешь: надо нам бороться с пережитками собственничества у членов коммуны, с бюрократизмом нашего совета, а?

— Надо! — солидно согласился Антон, простив Юре свое прозвище.

— Правильно. А как бороться? С помощью такого острейшего оружия, как печать! Давай с тобой выпускать стенную газету, и там мы покажем всем этим феодалам, технократам и бюрократам силу общественного мнения!

— И, Юрка, назовем нашу газету «Комсоглаз»!

— Силен ты, Горемыка, на названия! Ну что ж, название вполне подходящее!..

Стенная газета комсомольской ячейки Волховстроя с боевым названием «Даешь ленинскую стройку!» тоже выходила при самом активном участии Юры. Но та газета была солидной и красивой. Статьи переписывались на пишущей машинке, которую для этого притаскивали из конторы. Юрка навострился стучать на ней почти так же быстро, как «мадам фря» — так неприязненно называли ребята машинистку Аглаю Петровну. Газета была обильно украшена рисунками, которые Юра вырезал из «Крокодила», «Бегемота», «Смехача», «Красного перца», «Прожектора» и еще других журналов. Да он сам рисовал карикатуры почти не хуже тех — журнальных…

«Комсоглаз» ничем не напоминал эту огромную цветную простыню. Писался он от руки на разноформатных листках бумаги, выдранных из общей тетради, или же на обороте афиш, которые Юра утаскивал из клуба. Вместо красочного заголовка небрежная надпись наверху утверждала, что это действительно «Комсоглаз», в подтверждение чего в правом углу читателю подмаргивал хитрый, прищуренный глаз. Никаких сроков выхода не было. Иногда «Комсоглаз» не выходил по нескольку недель, иногда же — в периоды острых внутрикоммунных событий — выпускался чуть ли не ежедневно. Постоянными и главными авторами были члены редколлегии Юра и Антон. Впрочем, задетые читатели нередко выступали с язвительными ответами.

«Комсоглаз» пользовался успехом не только у жителей «халупы-малупы». Ребята и девчата из ячейки, приходя в коммуну, немедленно бежали в коридорчик посмотреть, висит ли свежая газета. И Гриша Варенцов, приходя к ребятам, спрашивал:

— Ну, что сегодня новенького в вашей подпольной газетенке?

Потому что действительно в каждом номере «Комсоглаза» можно было узнать, чем жили, интересовались, над чем смеялись комсомольцы на Волховстройке.