Андрей Карпович на горячность Задольного не обращал внимания, стараясь этим подчеркнуть незыблемую власть и высокое положение.
«А он, этот мальчишка, — взвешивал события Осокин, — настаивал опыт Гришина передать химкомбинатам всей страны, морочил мне мозги о какой-то техучебе аппаратчиков…»
Припомнился Осокину и приезд Гая на химкомбинат. Текучка не давала времени Андрею Карповичу задуматься над причиной ежедневных визитов Ивана Алексеевича в партком. Правда, однажды он проявил интерес к приезду Гая и, услышав, что тот «вытягивает жилы» из Полюшкина за квартальный план работы, с усмешечкой подумал: «Так Полюшкину и надо!»
Не будь Осокин слишком самоуверенным, он бы сразу заметил перемену в поведении Артема Максимовича. После каждого приезда Гая на химкомбинат Полюшкин бегал по цехам, беседовал с аппаратчиками, мастерами, инженерами… Все недостатки и «тормоза» записывал в блокнот, советовался, как «раскусить» тот или иной орешек, светлые мысли вносил в отдельную записную книжку и, как только Гай появлялся в парткоме, все выкладывал на стол.
Иван Алексеевич с помощью членов бюро вникал в самую суть неотложных дел и, кратко сформулировав задачу, вносил ее в план работы парткома. Такой подход к делу помог через месяц составить перспективный годовой план, выполнение всех задач распределить между знающими и надежными людьми.
Осокин, ожидающий со дня на день решения коллегии, не знал и о том, что Гай лично знакомится с командирами участков и подолгу с ними беседует. Во время таких разговоров Гай безошибочно оценивал способности людей. Некогда было Андрею Карповичу поразмыслить и над тем, почему Полюшкин в механических мастерских всю работу начал перестраивать по-своему: завел графики предупредительного ремонта оборудования по цехам, журналы учета быстровыходящих из строя деталей, личное клеймо слесаря, токаря, фрезеровщика…
Телефонный звонок, как сигнал об опасности, заставил Осокина вскочить с дивана.
— Андрюша, Москва на проводе, — подтвердила Мария Антоновна и вежливо попросила телефонистку минутку подождать.
Андрей Карпович, почесывая волосатую грудь, приложил трубку к уху. Писк морзянки, какие-то шорохи, похожие на шуршанье книжных страниц, еле-еле слышный голос надрывающейся певицы. Все это раздражало Осокина. И он, тихонько чертыхаясь, ждал Москву. Шорохи в трубке наконец исчезли, и чистый голос спросил:
— Квартира Осокина?
— Я у телефона!
— Даю Москву.
Голос телефонистки умолк. Андрей Карпович подождал пять, десять секунд и подул в трубку.
— Это ты, Карпыч? Ты хорошо меня слышишь?
— Заждался твоего звонка.
Свой человек из министерства на другом конце провода прикрикнул на кого-то и, подчеркивая личную озабоченность рядом сложных обстоятельств, начал их усложнять еще больше. Андрей Карпович с нетерпением ожидал, когда свой человек перестанет хныкать о министерских делах и обострившихся отношениях с «самим». А свой человек один факт дополнял другим, делал «глубокие» выводы, жаловался, как он в буквальном смысле «горит» в работе, и очень осторожненько зондировал почву, как бы своих деток после школы отправить в пионерский лагерь Яснодольского химкомбината.
— Сделаем! Как там коллегия?
Свой человек добивался своего. После утряски вопроса с отправкой детей в пионерский лагерь он начал тревожиться о жене. Она, судя по его словам, совсем свалилась с ног. Единственный и самый надежный способ «поставить супругу на ноги» свой человек видел в отправке благоверной месяца на два в дом отдыха химкомбината, который благодаря радениям Осокина вырос на берегу Черного моря.
— Просто беда, Карпыч! — со слезинкой в голосе тужил свой человек. — Только на тебя надежда. Как себя чувствую? О себе я молчу!..
Свой человек минут десять перечислял какие-то заковыристые диагнозы, которые совсем положили его на лопатки, проклинал отсутствие мужества на все плюнуть и хотя бы диким образом вырваться на море.
— Правильно сделаешь! В нашем доме отдыха для тебя всегда найдется свободная комната.
Свой человек тяжело вздохнул. Андрей Карпович снова посоветовал ему плюнуть на все дела и немедленно приезжать на поправку.
— Прости, Карпыч. Век буду обязан. Честное слово — век!
— Брось печалиться о пустяках. Мы же свои люди…
— Спасибо, дорогой! Я, пожалуй, так и сделаю.
— А как там коллегия? И, вообще, куда ветер дует?
— Коллегия, — закашлялся свой человек, — закончилась в пять вечера. Кто делал доклад? Аким Сидорович…
— Понимаю… Понимаю…
— Ты же меня сто лет знаешь, Карпыч! Я никогда не таил от тебя секретов. Что сам сказал?.. Предложил этого самого…
— Задольного?
Свой человек рассказал Осокину об утверждении Задольного главным технологом химкомбината, докладе министра «верхам» о новой технологии выпуска минеральных удобрений высокой концентрации, средствах, отпущенных на строительство обогатительной фабрики… Андрей Карпович, слушая новости, проклинал себя за оплошность: «Близок локоток — не укусишь! Теперь Задольный — богатырь!»
— Коллегия, прямо скажу, прошла отвратительно, — сообщал Андрею Карповичу свой человек. — Доклад Акима Сидоровича был построен не совсем в твою пользу. Но ты духом не падай. Я тут для начала уже принял кое-какие меры…
Осокин ожидал чего-то конкретного, но свой человек все ходил вокруг да около, заверял его в поддержке «нашими ребятами»…
— Какие, так сказать, меня ожидают неприятности? — поставил вопрос ребром Осокин. — Коллегия, очевидно, приняла какое-то решение?
— Я не хотел раньше времени тебя расстраивать…
— Все ясно! — пробормотал Осокин. — Мы не дети и все понимаем.
Андрей Карпович хотел повесить трубку и уединиться в кабинет, но свой человек попросил его послушать еще одну новость, которую Осокин обязан хранить в строжайшем секрете и, заручившись обещанием, шепотком поведал:
— Аким Сидорович Вереница второй день уламывает министра, чтобы тот дал согласие на перевод в Яснодольск…
— Да ну?
— Так и говорит: «Хочу перед отставкой годика два-три тряхнуть стариной в Яснодольске. Тянуть министерский возок тяжеловато…»
— Кого предлагает на свое место?
— Выдвигает тут одного скороспелого. Ходит слушок, что он ему зятек.
— Последнее — чушь! У Акима Сидоровича четыре сына.
— Ну тогда своячок, — попытался убедить Осокина свой человек. — Я, правда, не очень-то верю этим слухам. Но, очевидно, в них что-то есть.
— Ты лучше толком о Веренице расскажи.
— Зашел я к министру, а Вереница говорит: «Поработаю года два-три на комбинате, подготовлю замену и тогда с чистой совестью в отставку». Министр, правда, долго не соглашался… Дня через три жди их в гости.
— Спасибо. — Осокин повесил трубку и, направляясь в кабинет, пробурчал: — Спета моя песенка!
Мария Антоновна дважды предлагала Андрею Карповичу поужинать. Он молчал, а когда супруга присела рядом, упавшим голосом сказал:
— Теперь времени на обеды и ужины будет достаточно.
— Ты это о чем?
— Оставь меня одного. Я дьявольски устал и хочу хорошенько выспаться.
* * *
Артем Максимович Полюшкин в кабинет вошел радостным и, забыв поздороваться, скороговоркой произнес:
— В два бюро. Прошу, Андрей Карпович, не опаздывать.
— Бюро?
— Ровно в два.
— Какие вопросы будем решать?
— Вы разве не знаете?
— Пока не осведомлен.
— Эх, Андрей Карпович! — не переставал улыбаться Полюшкин. — Вчера же было бюро горкома партии…
— Надеюсь, нас оно не касалось?
— Именно нас!
— Нас? — переспросил Осокин. — Какой там решался вопрос?
— Разбирали заявление Ивана Алексеевича Гая.
— Он подал на бюро заявление о случае в цехе аммиака?
— Да нет! Гай три часа уламывал бюро, чтобы его освободили от работы в горкоме.
— Я ничего не понимаю.
— Первый после болезни приступил к работе. Гай попросил бюро освободить его от обязанностей второго.
