— Например?

— Фактов можно привести много. Вот хотя бы мои личные отношения с Гаем.

— Ты, наверное, на бюро горкома частенько его критикуешь?

— Не так уж слишком, но кое-что не стесняюсь замечать…

— Продолжай. Я слушаю.

— Да как сказать. Яснодольск — не Москва. Тут на одной стороне чихнешь, на другой — слышно. А если к этому прибавить еще обстоятельство…

— Какое?

— Химкомбинат — крупнейшее предприятие в округе. У меня, как у руководителя, больше шансов оказывать, так сказать, практическую помощь людям.

— Тебя за это упрекают?

— Да нет. Я, так сказать, к другому подвожу.

— Интересно, — приподнялся в кровати Вереница.

— Есть у русского народа мудрая сказка о берлоге и двух медведях…

— Так-так-так…

Андрей Карпович, опасаясь крутых поворотов, решил действовать с удвоенной осторожностью:

— Одни руководители правильно понимают свои задачи, другие, сами того не замечая, не желают мириться… Как бы точнее сказать? Честное слово, и выражения подходящего не найду. Понимаешь, Акимушка, все это чертовски сложно… Тут, как говорится, наскоком не объяснишь. Тут надо не только ухватиться за ниточку в клубочке… Все это, дорогой, очень сложно…

— А ты не старайся усложнять.

Осокин, уловив в голосе Акима Сидоровича призыв к откровенности, немного смутился, но сдаваться… Дудки! Сдаваться он не собирался. Наоборот, им овладела неукротимая страсть выгородить себя в глазах друга, и он решил продолжить разговор в излюбленной форме: правду не открывать и туману слишком много не напускать.

— Ты вот побудешь здесь, Акимушка, и уедешь. Сделаешь, так сказать, оргвыводы, соберешь материал для доклада на коллегии… А я… Мне, как еще дело обернется, здесь жить и работать. Время, дорогой, удивительно меняет людей…

Аким Сидорович, выслушав Осокина, возмутился:

— Андрей, я тебя не узнаю! По-твоему, мы только тем и живем, что стремимся подсидеть, очернить один другого? Если ты устал, отдохни хорошенько. Тебе не кажется, что ты заболел близорукостью? А может быть, маешься другим недугом?

— Каким?

— Болезнью роста.

— Это как понимать?

— Человек возомнит о себе, что он умнее всех, талантливее, дальновиднее… И начинает ему казаться, что его недооценивают, обходят повышением, стараются спихнуть с должности…

— Мы, Акимушка, смотрим на жизнь с разных вышек. Тебе приходится заниматься перспективностью, масштабностью…

— Интересно, — насупился Аким Сидорович. — Ты, может быть, убедишь меня в несоответствии теории с практикой?

Осокин понял, что свернул на опасную тропинку, и с нарочитой бесшабашностью ответил:

— Неужели, Акимушка, нас с тобой надо агитировать за Советскую власть? Дела-то, сам понимаешь, какой оборот принимают.

— Какой?

— Осокин зажимает Задольного. По вине Осокина чуть не случилась авария. Осокин не может достижения научно-исследовательских институтов поставить на широкие рельсы производства…

— Забыл еще одно.

— Именно?

— Подумай хорошенько.

— А если не вспомню?

— Значит, плохо знаешь себя. Или еще хуже — боишься.

— Себя? Неужели, Акимушка, встречаются такие люди?

— Есть. Мы, правда, как-то не придаем этому значения, и плохо делаем.

— А ты лично встречал таких типов?

— Ну, Андрей, пора и соснуть немного.

Вереница прикрыл голову одеялом и, едва смежив веки, Забылся. Осокин из спальни направился в свой кабинет. У огромного, во всю стену, зеркала он остановился и не поверил сам себе. Бесцветные глаза человека с серым лицом изучающе смотрели на него. Андрей Карпович отвернулся от Зеркала и со страхом подумал: «Неужели так можно постареть за одну ночь?»

Осокин прилег на диван. Домашний уют и тишина ему показались гнетущими, настороженными. Он закрыл глаза и начал считать до десяти. Один раз сосчитал, второй, третий… Сон обходил его стороной. Вместо приятного забытья, ему до мельчайших подробностей вспоминались выступления Задольного, Гая, реплики Глыбы… Он старался критически оценить свои поступки, нащупать слабое звено в цепи событий и, замышляя ее разорвать, завязывал узелки на память.

Первый узелок — рапорт Задольного. Второй — попытка обхитрить Пилипчука. Третий — трусость…

«Все это знаю только я один, — самоутешался Осокин. — Никто документально не докажет степень моей вины. За неимением улик по нашим законам человека освобождают даже из-под ареста…»

Минут на десять Осокин забылся и вздрогнул от пришедшей в голову мысли:

«Если человек пугается своих поступков, он терпит поражение до начала сражения».

Подложив кулак под щеку, Андрей Карпович припомнил разговор Акима Сидоровича с Игорем 3 а дольным и снова начал себя упрекать:

«Болван я неотесанный! Этот юнец у меня под носом разрабатывал новую технологию выпуска минеральных удобрений высокой концентрации. Если я еще могу как-то отстаивать идею выпуска таких удобрений, то против готовенькой технологии не попрешь. А как можно было сыграть на этом! Эх, недаром говорят: счастье приходит на порог, да не каждому в руки дается. Новой технологии хватило бы и на диссертации, и на Государственные премии… Если не поддержит Акимушка — крышка!»

Андрей Карпович, чувствуя во всем теле небывалую разбитость и страшную лень, закрыл глаза, но уснуть ему не пришлось. В кабинет вскоре вошла Мария Антоновна, постояла минуты две у дивана и тихим голосом прошептала:

— Вставай, Андрюша. Акимушка уже поднялся. Вы опять на комбинат поедете?

— Надо, милая. Вернемся часикам к шести.

— Не задерживайтесь. Я приготовлю божественный ужин.

Осокин из кабинета вышел немного посвежевшим, но в его глазах по-прежнему таился испуг.

— Как отдохнул? — поинтересовался Вереница, помешивая серебряной ложечкой чай в стакане. — Врачи говорят: сон — лучшее лекарство.

— Немного соснул.

— А я даже забыл, что в гостях. Проснулся и жену зову.

Андрей Карпович позвонил на комбинат и приказал диспетчеру подать машину.

— А может быть, на своих двоих прогуляемся? — предложил Вереница. — Морозцем подышим, город посмотрим…

— Завтра будем знакомиться с городом.

— Нет, мне послезавтра надо быть в Федеративной Республике Германии. Фирма «Лурги» нам предлагает купить новые блоки разделения воздуха…

— Гостя неволить грешно. Но водитель уже выехал за нами.

— А мы его отправим обратно. Сколько километров от твоего дома до комбината?

— Тут недалеко. Почти рядом.

Морозный, солнечный день жил обыкновенной суетой: по шоссе, надрывно рыча, катили тяжелые грузовики, автобусы, бесшумно проносились юркие такси… Аким Сидорович, оглядывая новые дома, восхищался:

— Молодцы архитекторы! Ваш Яснодольск многим похож на Ленинград! За пять лет отгрохать такой город! Это же, Андрей, надо не только уметь, но и располагать огромными средствами. Благосостояние любого народа можно узнать по строительству страны.

Вереница любовался Яснодольском с каким-то юношеским задором и той неподдельной искренностью, которая незаметно передается другим, заставляет их совсем иначе взглянуть на свой город.

— А мы как-то к этому уже привыкли, — меланхолично произнес Осокин. — Тебе, Акимушка, конечно, легче сравнивать. Ты бываешь во многих городах страны, частенько выезжаешь за границу…

У нового гастронома с огромными стеклянными окнами Аким Сидорович остановился и предложил Осокину посмотреть ассортимент продовольственных товаров. Андрей Карпович вначале хотел отказаться, но, сообразив, что Аким Сидорович, как заместитель министра, интересуется снабжением химиков, согласился:

— Я с удовольствием, Акимушка!..

Два гастронома, три промтоварных магазина, две столовые, кафе, ресторан, четыре парикмахерские… Вереница за час заглянул в такое количество мест, которые Осокин не успел посетить за три года.

— А зимний плавательный бассейн в Яснодольске есть? А турбаза? А профилакторий?..

— С меня, как с директора, прежде всего спрашивают план.