— Сильные были люди.

— А те, что вчера подняли красные столбы, разве не такие?

— Факт!

— Там и железо горело.

— Только не мы это сделали.

— «Де проїдуть — земля горить»... Вот сказано!

— А ну-ка, лейтенант, про Гонту.

— Сказать и мы умеем. Разговоров было много, но пришла весна — и все с водой сплыло.

— И Ямпольский аэродром уже как ветром сдуло.

Бондарь отстранил рукой тех, кто стоял позади, протиснулся в круг, Шевцов за ним. Красноватый слабый свет костра упал на них.

— Хватит, друзья, жевать старую жвачку.

Партизаны вскочили, словно по команде. Бондарь прошел к Дмитрию. Дмитрий поднялся навстречу ему, бледный, исхудавший, придерживая на плечах накидку.

— Ну наконец-то, Дмитрий, ты с нами. Очень рад!

— Спасибо. А чем ты нас порадуешь?

— Лучшим, чем вы меня.

Партизаны потеснее обступили командира. Бондарь осмотрелся вокруг.

— Выступаем, товарищи, сегодня ночью, — промолвил он ровным, строгим голосом. — Для нас еще хватит врагов. Рассчитаемся и с Кумом и с карабабами. Сил у нас для этого хватит своих, и знаем, откуда взять. Где Оксана? Командиры взводов, Оксана, разведчики, Кузьмич через десять минут должны собраться у меня.

Бондарь, пронизываемый напряженными взглядами, оборвал речь. Почувствовал, что должен сейчас же обдумать с друзьями, все проверить, осмотреть собственными глазами. Наконец-то настало время действовать, действовать, как того хотел, как все того ожидали. Он энергично пошагал в направлении землянки. Горячим лицом ощущал влажную прохладу лесной низины.

В эту ночь скрипучие, тяжело груженные подводы рано всполошили синюю предрассветную мглу Гутчанского леса, конские копыта рано сбили с молодой травы глухих дорог холодную росу.

За передним возом шли дружной группой Бондарь, Сергей, Оксана, Глонти. Правил лошадьми Лука. Дмитрий сидел на возу в шапке и в пальто.

Через час езды, когда уже рассвело, передний воз вдруг остановился на скрещении дорог. Остальные тоже остановились. Сергей показал, куда поворачивать: колонна начала огибать передний воз. Вот последняя подвода поравнялась с ним. К Бондарю бойко подошел подпоясанный ремнями и от этого будто ставший еще стройнее и подобраннее Шевцов.

— Ну, до встречи! — пожал Шевцову руку Бондарь. — Несмотря ни на что — держитесь маршрута.

— Есть! Желаю вам... — сказал Шевцов, окидывая всех взглядом и задержавшись на бледном, с глубоко запавшими глазами лице лейтенанта.

Разъехались. Оглядывались, кое-кто махал фуражкой. Скрылись за буграми.

На глухих утренних дорогах снова дремала тишина.

Оксана держала руку Сергея в своей и шла рядом, посматривая на него нежными, улыбающимися глазами, еще и еще раз припоминала, рассказывала.

Позавчера, в субботу, Оксана мыла на кухне большие термосы. В них брали еду, когда команда выезжала поднимать самолет, который приземлился где-нибудь не на аэродроме, на «брюхо», или когда инженерная группа выезжала подыскивать новый аэродром. На кухню зашел комендант. Он поздоровался с поваром, затем, наколов на вилку горячую сардельку, дуя, начал жадно есть и вдруг увидел Оксану.

— Карош и еще карош немножко. — пролепетал он, следя, как она оттирала стенки термоса.

— Уже гут, — ответила Оксана, выпрямляясь. Комендант жадно рассматривал ее разрумянившееся лицо.

— Не карош, — сказал комендант. — Господин полковник будет сам посмотреть. Господин полковник любит чистота...

— О, кто же ее не любит? Солдат тоже любит.

— Украинец не понимает чистота, — сказал комендант и проглотил остаток сардельки.

— Тогда берите и мойте сами! — шутливо подала она тряпку коменданту.

— О нет, Оксана — карош украинка! Оксана поедет послезавтра с нами в Тесмань. Ты знайт Тесмань? В машине полковника поедешь, обед будешь подавайт. Карош?

Оксана знала, что с Ямпольского аэродрома группа самолетов должна была вот-вот перебазироваться на какой-то другой. Об этом были разговоры сразу же подле того, когда сюда прибыл новый полк дальних бомбардировщиков. Говорил об этом и повар, который уже успел отослать туда часть девушек из прислуги. И вот теперь она слышала про это уже вполне определенно. Оксана намекнула коменданту, что она уже давно не была дома, что по ней соскучилась старая мать. Немец погрозил Океане пальцем, ущипнул за руку и, удовлетворенно захохотав, ушел.

Девушки уже пользовались доверием у охраны аэродрома и могли уходить в город на короткое время. Оксана сразу же решила оповестить своего дядю-часовщика. Окончив мыть термосы, она вышла посмотреть, в самом ли деле техническая служба готовится к отъезду. Да, солдаты повсеместно укладывали вещи, паковали. Комендант говорил правду. Послезавтра перебазируются. Поездка с полковником Торманом ничего хорошего Оксане не обещала. Кроме того, если она немедленно не свяжется с партизанами, дело, которое они вынашивали, останется неосуществленным.

Оксана отпросилась под вечер сходить в городок. Не сказав ничего девушкам, она оставила общежитие и в нем свои вещи. Ей казалось, что в последнюю минуту ее обязательно задержат, не пустят. Собрав все свое мужество, она как-то удивительно спокойно прошла мимо часового.

За ночь Оксана прошла степью и лесом к явочной квартире в Гутке, а оттуда утром в отряд. Это она посоветовала ехать в направлении Тесмани возам, нагруженным лопатами и узлами. Этот план сразу был одобрен — Дмитрий и Бондарь сами видели, как в сторону Тесмани вчера тянулись подводы с землекопами. Так и сделали: прикрыли всяким лохмотьем и узлами винтовки, гранаты, ручной пулемет и поехали, условившись о месте встречи с отрядом.

Все, что пережила Оксана в день прихода в отряд, не улеглось в ее душе до сих пор. Ее благодарили, пожимали руки. Девушка то и дело ловила на себе благодарные взгляды, чувствовала, что она сделала что-то необычное и важное, и это ощущение наполняло ее сердце радостью. Оксана думала о том, что сможет вот так пройти со всеми сотни километров, пойдет плечо к плечу с Сергеем всюду, куда бы ни послали ее старшие, особенно Дмитрий, такой непохожий сейчас на того, которого она запомнила. Девушке не сказали, что в Дмитрия стрелял Кум, она думала, что летчик ранен в бою, и потому его бледность, его слабость еще больше усиливали ненависть к тем гитлеровским молодчикам, которых она недавно видела, слышала. Оксана шла за возом, перебрасываясь словами со всеми, шутила. Но стоило ей на минуту умолкнуть, как где-то в глубине души снова оживала и разрасталась тревога. В такие минуты Оксане становилось тяжело идти, она бралась рукой за перекладину.

— Ох, Сережа! — вздыхала она.

— Что с тобой? Устала?

— Садитесь, Оксана, — приглашал Дмитрий, подвигаясь вперед и предлагая место рядом с собой.

— Нет! Пошли, пошли! — мотала она головой.

Но тревога снова переполняла ее сердце.

А дорога все тянулась и тянулась зеленой, безмолвной степью, уже пыльная, с сухими комьями, порезанная колесами и гусеницами тягачей.

Группа Бондаря, засев у дороги, весь день ждала немецкие автомашины, но по направлению к новому аэродрому тянулись только обозы грабарей и согнанные из сел колхозники с лопатами. Обратно от аэродрома за весь день прошел лишь один человек. Его тут же окружили партизаны, выбежав из-за кустов. Он так испугался вооруженных людей, что заикался несколько минут, ничего не мог толком сказать, только тыкал каждому в лицо раздавленной, кое-как закутанной в тряпье рукой. И когда наконец понял, что за люди стоят перед ним, рассказал, что происходит на аэродроме: там уже стоят самолеты, грабари делают для них защитные насыпи и устраивают подъездные пути; солдаты бьют людей, подгоняя в работе, так как завтра должно прибыть высокое начальство.

Поздним вечером группа Бондаря передвинулась поближе к аэродрому, выбрала еще более выгодные позиции, окопалась, замаскировалась по всем правилам, как это делалось обычно на занятиях, и стала ждать утра. В каждом из окопов, расположенных вдоль дороги, перед мосточком и в самой балке, расположилось по два человека; подводы попрятали на некотором расстоянии в глубоком яру, возле них остались Кузьмич, Лука, Оксана.