Возвращаясь назад, увидел на берегу возле санатория толпу. Что случилось? Вытащив лодку на сушу, заметил, что тут были и основном работники дома отдыха. Оказалось, они собрались по тревоге. Считали, что я уже достался рыбам на завтрак.

Волоку лодку к привязи. Услышал уравновешенный, спокойный голос:

— Сам ходил?

Я оглянулся и узнал лейтенанта Супруна. Он носил тогда два кубика в петлицах. Его знали все, имя летчика-испытателя было прославлено на всю страну. На груди Супруна, видимо, у одного из всех, кто отдыхал здесь, был орден.

— Сам, — ответил я.

— Поплывем вместе?

— Думаю, не сейчас же?

— Когда угодно.

— Завтра — пожалуйста.

— Согласен! — Супрун помог мне вытянуть лодку.

На следующий день море было таким же неспокойным. Мы встретились с Супруном на берегу. Первая же волна подхватила нашу лодку и отнесла метров на десять.

Супрун сел на весла. Греб сильно, умело. Я наблюдал за ним. На ноге у него был большой шрам. Когда мышцы напрягались, мне казалось, что ему больно.

— Давай сменю.

— Обожди, Хочется поработать.

Далеко в море мы решили передохнуть.

— На каком летаешь? — спросил меня.

— Ни на каком...

— Шутишь?

— Вполне серьезно. Я — техник.

— Не верю. У тебя характер летчика.

Я открылся перед ним со своей давней мечтой. Супрун слушал с сочувствием.

— Ну я же угадал, что ты в душе летчик! — воскликнул он. — Мне тоже нелегко достались голубые петлицы. Вот вернусь в Москву, может быть, чем-нибудь помогу тебе. Главное — не теряй надежды. Будешь и ты летать, обязательно!

В море мы дали друг другу слово, что будем переписываться.

Прогуливаясь вечерами по набережной, мы много говорили об авиации. Супрун считал меня бывалым пилотом. Я снова и еще больше поверил, что добьюсь своего.

Когда разъезжались по домам, Супрун мне сказал:

— Стране потребуется много летчиков, и ты вскоре переучишься на пилота. Учти, пилот будущего — это не только храбрый человек. У нас уже сейчас десятки разных боевых машин, их надо знать досконально. А самолеты противника? Их тоже необходимо знать. На войне летчику придется пересаживаться с одной на другую. Вот тогда-то такие, как ты, бывшие авиатехники, будут чувствовать себя как боги!..

Возвратись в полк, я снова начал писать рапорты...

Мне предложили учиться в авиационной инженерно-технической академии. Это было резонно. Я просился на учебу — пожалуйста. И возможно, если бы я поступил в нее стал бы инженером, что мне и пророчили ровесники, возможно, проснулась бы во мне конструкторская жилка — я любил изобретать, колдовать над механизмами. Но я поставил перед собой цель: научиться летать! Прошел еще год. Произошли добрые перемены: авиатехникам разрешили переучиваться на пилотов. Меня послали в Качинскую школу, которая готовила летчиков-истребителей.

Через два года, закончив авиашколу, молодой летчик Александр Покрышкин прибыл в полк, что стоял в степном украинском городке.

В первом же полете его взору открылись яркие просторы украинских степей, степей, за которые он позже устремится в бой с врагом.

Тревожные раскаты военной грозы слышались то на востоке, то на западе. В боях на озере Хасан, у реки Халхин-Гол, в короткой, но тяжелой стычке на советско-финляндской границе наша авиация держала экзамен на зрелость, летчики прославляли себя мужеством, преданностью матери-Родине. Тот, кому было доверено оружие, кто понимал, какие назревают события, — готовил себя к великому и святому делу.

Старший лейтенант Покрышкин, полгода пробыв в полку, дал согласие ехать на курсы командиров звеньев. Странно, зачем ему снова целыми днями просиживать в классах? Он хорошо летал, досконально разбирался в теории — и опять становился курсантом.

Но у Покрышкина к этому было свое отношение. Он знал, что на полугодичных курсах обязательно встретится с летчиками, которые уже дрались с японскими истребителями, увидится с теми, кто на «чайках», на И-16 уже испытал каждый боевой маневр.

В начале мая 1941 года Покрышкин вместе со своими друзьями Константином Мироновым, Александром Мочаловым возвратился с курсов в бессарабский городишко Бельцы, где стоял их полк.

Аэродром встретил их сюрпризом: здесь не было ни одного самолета, а его поле было разрыто. Началась перестройка, покрытие бетонированными плитами. Только возле ангаров возились авиатехники, разбирая какие-то большие белые деревянные ящики.

Когда приблизились к ангарам, увидели, что из ящиков, словно из скорлупы, вылупливались новенькие самолеты. Покрышкин сразу узнал уже знакомый ему самолет МиГ-3, на котором он поднимался в воздух. Это была машина, о которой слышали все истребители, на которой мечтали полетать.

Самолет, легко посаженный на прочное шасси, остроносый, весь порывался в небо, в атаку.

В этот миг все услышали, что где-то высоко в небе гудел самолет. Его силуэт был едва различим на голубом фоне.

— «Юнкерс»! — воскликнул Покрышкин.

— И возле него два «мессершмитта»!

— Разведчик с прикрытием, — печально подытожил командир полка.

— Немецкий? — кто-то произнес с ужасом.

— Не первый и, видимо, не последний.

— Почему же мы их не сбиваем?! — резко и гневно вымолвил Покрышкин.

Командир полка не ответил, промолчал. Тяжелый, прерывистый рокот «юнкерса» доносился из чистой голубизны утреннего неба, угнетал.

— Немедленно отправляйтесь на новый аэродром! — приказал командир, продолжая свою работу. — Там уже есть пара «мигов». Сегодня же начинайте их осваивать. Будем сбивать обнаглевших «юнкерсов».

Они возвращались в город, чтобы взять на своих квартирах самое необходимое для отъезда. Миронов и Мочалов разговаривали между собой. Покрышкин задумчиво молчал. Ему и здесь, на спокойной улице города, слышался шум чужого бомбардировщика. Вспомнилось, как впервые услышал слово «юнкерс». Пальцы сами сжались в кулаки... Еще вспомнил, как на днях на аэродроме, где учились курсанты, вдруг появился неизвестный самолет и прямо с ходу пошел на посадку. На земле из него вышло несколько летчиков-югославов. Их глаза были полны страха, лица изможденные. Они объяснили на своем языке, что убежали от фашистского порабощения. Гитлеровская Германия, покорив всю Западную, Европу, напала теперь на Балканские страны.

Константин Миронов предложил зайти к знакомым. Покрышкин строго взглянул на друга:

— Ни на минуту!

Теперь он торопился. Торопился, ощущая, как нависает над нашей страной угроза. Все, что происходило в мире, усиливало тревогу в его душе, он становился еще собраннее в поступках и торопился. Торопился во всем.

Его звену поручили перегонять самолеты из Бельцев на полевой аэродром. Он охотно взялся за это дело, потому что на маршруте можно было «покрутить» фигуры высшего пилотажа, пройтись над самыми холмами и виноградниками, рассекая самолетом наплывающее пространство.

Он всегда стремился быть на передней линии соревнований, учебы, испытаний, боя. Он боялся, чтобы важные события не прошли мимо, не оставили его в «обозе». Но утром 22 июня 1941 года его друзья подняли свои машины по настоящей боевой тревоге без старшего лейтенанта Александра Покрышкина. Он в то утро сидел на соседнем аэродроме, где его несколько дней назад застала непогода.

Около полудня добрался до своего полка и сразу же попросился лететь в Бельцы. Начальник штаба сказал ему:

— Вы опоздали с этим вылетом, товарищ старший лейтенант. В Бельцах уже нет аэродрома.

Друзья объяснили, что это значило. Десятки бомб, сброшенных «юнкерсами», уже разрушили летное поле... Бензосклад горит...

В бою погибли Овчинников, Назаров...

Он сидел в кабине своей машины, ждал сигнала к вылету и думал. Нет, это не пограничный инцидент, а война. Большая и страшная. Пули, убившие Овчинникова и Назарова, летят дальше. Они ищут новой цели, ищут нас, живых. Война будет продолжительной и жестокой.