Его слушали затаив дыхание. Дмитрий отмечал сам про себя, что ему еще никогда в жизни не приходилось быть таким необходимым для других, как сейчас, что никогда, еще люди так не проникались его весьма обычными мыслями. По их вздохам, переглядываниям, одобрительным возгласам он видел, что его простые сведения впечатляли слушающих. А командир как наклонился, опершись локтями о колени, так и не поднимал головы, даже когда Дмитрий посматривал на него.

Расспрашивали, какую форму носят наши офицеры, кто командует всей армией, издается ли газета «Правда». Уже кое-кто вышел из землянки на воздух, уже обсуждали то, что сказал лейтенант, но все равно прислушивались к его голосу, который доносился из-за двери. Дмитрий так и стоял, окруженный тесным кругом.

Кум продолжал сидеть молча на табуретке, прикрывшись полами полушубка, накинутого на плечи. Он был очень недоволен тем, что в землянку набилось столько народу, что все держат себя так, будто его, Кума, здесь вовсе нет. Даже его ординарец вытягивает свою длинную шею, тянется к летчику, что-то для себя выспрашивает. Видали, куда зашло!..

Кум уже хотел было прикрикнуть на Зайца за то, что он аж наступает лейтенанту на унты, но в это время в землянку вошел поджарый пожилой мужчина и, расталкивая всех, пробрался к летчику.

— Ну-ка, дай свою руку, сокол! Очень рад, — промолвил он интеллигентно, неторопливо и трогательно. Дмитрий сразу же обернулся к нему. — Когда я смотрел на тебя, повисшего на парашюте, ты казался мне лялечкой, оказывается, вот какая лялечка!

Все засмеялись.

— Убежал, значит, от эсэсовских овчарок? Это главное, все остальное — второстепенное. Меня тоже сбила с боевого курса война. Всю жизнь, как вы в небе, так я по земле, путешествую по бездорожью. Меня интересуют только нехоженые пути. Меня и война застала среди леса. Перед вами — доктор наук, партизанский кулинар, лекарь, винокур, ветеринар и все, что хотите. — Он зачем-то показал свои руки, в которых была старая вытертая шапка.

— У меня кроме шапки уцелел планшет, — сказал Дмитрий с уважением.

— У Кузьмича тоже есть папка с травой, — отозвался Бондарь, фамильярно похлопывая его по плечу.

— Не с травой, Алексей, а с редчайшими экземплярами желтозелья североукраинской флоры, — словно продиктовал для записи Кузьмич.

Кум рывком поднялся с табуретки.

— После расскажешь о своих папоротниках, — оборвал он разговор. — Пора спать.

Кто чувствовал себя лишним, вышел. В землянке остались Дмитрий, Бондарь и Шевцов, приземистый молчаливый блондин в кубанке, с коротенькой удобной плеткой за голенищем. Кум прошелся — под ним жалобно скрипнули половицы. Он задержался возле порога, докуривая цигарку, прислушался. За дверью было тихо. Остановился перед лейтенантом и вопросительно посмотрел ему в глаза.

— Гнались за тобой?

Дмитрий ожидал этого вопроса. Он сказал, что перед ним выпрыгнул из самолета штурман, и немцы, видимо, удовлетворились тем, что поймали его.

— Так, так, — размышлял Кум, теребя пальцами кожу своих упитанных щек. — Идите, хлопцы, спать. — Он посмотрел на Шевцова и Бондаря. Они начали собираться.

— Разрешите мне пойти с товарищем Бондарем, — сказал Дмитрий, беря свои вещи со стола.

Кум кинул взгляд на Бондаря, и у него над левым глазом задергалось веко. «Значит, Бондарь уже говорил с ним о ночевке», — догадался Кум. Он не допускал в отряде никаких группировок, везде у него были свои люди, которые доносили ему обо всем, что и где говорилось. Он, конечно, не допустит, чтобы лейтенант на виду у всех сразу же сблизился с Бондарем. Не допустит! Все же, когда сам просится, пускай идет. Не посоветовался ни о чем, не поговорил, как надо. «Видимо, Бондарь уже настроил его против меня. Пустое! Переспит ночку-другую, зачислим в отряд, тогда увидим, кого будет слушать». Так думал Кум, выпроваживая всех за дверь. Вдогонку сказал Бондарю, чтобы прислал к нему Зайца. Когда тот через несколько минут появился, Кум внимательно, посмотрел в его бегающие, вороватые глазки, помолчали сказал тихо:

— Хотел сходить в Белицу?

— Мать передавала, Данила Иваныч... Просит очень.

— Пойдешь послезавтра... А сегодня, гляди мне, не проспи разговоры. Дошло?

— Понял, Данила Иваныч.

— Катись!

Заяц и повернулся и вышел не так бодро, как вошел. То, что он задержался возле двери и дольше обычного надевал шапку, не понравилось Куму. Оставшись один, Кум намеревался в постели обдумать, что нового внесет в жизнь отряда появление лейтенанта, но, как и всегда, только коснулся подушки — уснул и захрапел на всю землянку.

Вьюга не утихала. Лес шумел, вверху мело. Дмитрий и Бондарь задержались перед входом в землянку. Обоим хотелось побыть немного на воздухе, поговорить.

— Крупный у вас командир.

— Гулливер! Да что толку. Бывало, в школе всем классом вылепим из снега здоровенного Деда Мороза, еще крупнее, чем Кум, а первоклассник возьмет да и повалит.

— А как он стал командиром?

— Говорят, заранее назначенный. К тому же приказ командира — закон для подчиненных. Многим нравится.

— Ну, ясно. Тишина, дров много.

— Кислым молоком на каждое похмелье обеспечен.

Заяц почти наткнулся на них.

— Погоди, Игнат! — остановил его Бондарь. — На твоей постели сегодня будет спать лейтенант. Пристройся у Кузьмича.

Тот засмеялся:

— Мне завтра рано вставать. Не хотелось бы старого...

— Игнат! — повысил голос Бондарь.

— Ну, пожалуйста! — сразу согласился Заяц. — Ты ж меня знаешь, Алексей. Другой бы, конечно, а я, пожалуйста. — Он захохотал и подался дальше.

В землянке все спали. Лежали подряд на нарах, застеленных брезентом; каждый укрывался своей одежиной. На голых вытертых земляных стенах торчали обрубки корней, В пирамиде стояли винтовки. Воздух был спертым и затхлым от испарений грязных портянок.

Раздеваясь, переговаривались между собой шепотом. Снимая сапоги, Бондарь вдруг посмотрел на Дмитрия и застыл: давно не видел такой белой рубашки.

— Где б это ты сегодня спал, если бы с тобой не стряслось такое?

— Где? — Дмитрий расправил брезент возле укрытого с головой человека, прилег, потянул на себя замасленное, похожее на ватную попону, покрывало. — Ночевал бы, друг, как дома... Но не в этом дело. Ждут меня, ежеминутно ждут... Товарищи и еще кое-кто. Эх, далеко, очень далеко! Не дойти ногами, не достать руками.

Бондарь не ожидал, что лейтенант может так расчувствоваться, и посмотрел на него с удивлением.

Дмитрий лежал, положив руки под голову, и смотрел в потолок — на круглые бревна, солому и ветки дуба с ржавыми листьями.

Сергей сразу же за хутором сбился с дороги и провалился в глубокий ров. Выкарабкавшись оттуда, пошел в направлении Гутки на лай собак, на человеческие голоса, которые ему послышались. Потом, найдя дорогу, не раздумывая, опять подался в лес.

Если бы юноша, которого часовые привели в землянку командира, был бы совсем немым и не мог бы сказать ни слова, то все равно по его виду нетрудно было бы догадаться, что за вести принес он сюда. Он рассказал о том, что видел, но его расхристанная, голая грудь, видная из-под кожуха, застывший в глазах ужас, следы пота на щеках говорили о чем-то большем.

Кум слушал, о чем говорил Сергей, и одевался, обтягиваясь ремнями. Он был уверен, что появление немцев в Гутке и расправа над Марией прямо связаны с розысками летчика. Теперь, думал Кум, отряду не избежать открытой стычки с врагом, не усидеть больше на одном месте. Надо готовиться к переходу, немедленно посылать кого-нибудь в далекую разведку, возобновлять утраченные связи... Куму по душе были всякие авральные, спешные работы, он загорался по-настоящему, когда надо было действовать недолго, но во всю силу и немедленно. Но чувство нависшей над отрядом опасности раздражало его.

— Чего стоишь — уши развесил?! — крикнул он Зайцу, который и впрямь беззаботно стоял у двери и, видимо, думал о своем доме, о матери, во всяком случае не о том, что принес знакомый ему Сергей. — Зови Бондаря, Шевцова!.. Собирать отряд по тревоге!