— Этот документ дает вам право на какие-то льготы?

— Обещают приравнять к ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС, но с выдачей удостоверения что-то не спешат.

Закончив отвечать на вопросы, Иван Рыбак начал размышлять вслух:

— В 11 лет фашисты угнали меня в Германию, превратив меня в донора крови. Пусть символически, с большим опозданием, но немцы передо мной повинились, выплатив 760 дойчмарок. Кроме того, имея статус малолетнего узника немецких концлагерей, я получаю 50 процентов надбавки к минимальной пенсии. А Родина-мать, сделав меня в 1954 году подопытным кроликом, подкосив мои ноги, заткнув мне на 25 лет рот, да так, что и я врачам не мог ни в чем признаться, — эта Родина-мать не то что помочь, но и повиниться передо мной не хочет.

— Так вы бы, участники Тоцкий учений, создали общественную организацию, которая защищала бы ваши интересы!

— Маленько опоздали с советом, — иронизировал Иван Петрович, протянув еще один документ.

«Временное удостоверение, выданное Рыбаку Ивану Петровичу Всесоюзным комитетом ветеранов подразделений особого риска, объединяющих в своих рядах бывших военных и служащих Советской Армии и ВМС, войск МВД и КГБ СССР, принимавших участие в войсковых учениях с применением атомного оружия в целях испытания этого оружия. Деятельность комитета направлена на решение медицинской, социальной и материальной реабилитации этой категории людей. Просим оказать содействие и помощь. Без оригинала подписи и печати недействительна». Подпись, дата — октябрь 1991 г.

Уповая на просьбу этого комитета, поехал Рыбак в Гомель в областной спецдиспансер радиационной медицины. Пожаловался на старый недуг ног. Уехал ни с чем. «Ваше заболевание не связано с радиационным облучением…» «Не связано» — и все тут. Не веришь — попробуй проверь… Обидно ветеранам подразделения особого риска. Обидно и нам за них.

(В. Бондаренко. В кромешном атомном аду // Республика. — 1995. — 4 августа.)

Рассказывает Дмитрий Борисович Соловьев, 1933 года рождения, житель г. Петрикова:

— В 1954-м я был авиамехаником в Закавказском военном округе. Наш авиационный полк располагался недалеко от Тбилиси, точнее — в г. Марнеули. В июне начальство получило приказ поднять на крыло 30 МИГ-15 и отправить их на всесоюзные учения. Куда — пообещали сообщить потом. Начали тщательно готовиться к отлету. Обслуга вылетела недели на две раньше. В воздухе нам сообщили: летим в Оренбургскую область на Тоцкий полигон.

Две дозаправки в пути, и мы садимся на аэропорт в десяти километрах от Тоцка. Он был сооружен на скорую руку — вымощен большими металлическими плитами. Здесь сообщили новость, которая всех проняла, что называется, до костей: мы будем участвовать в учениях с применением атомного оружия. Эпицентр взрыва километрах в 35 от аэродрома.

Разбили палатки, начали готовиться к приему наших самолетов. Когда они прибыли, пошли ежедневные учения по отработке полетов к эпицентру взрыва, обозначенного белым треугольником, имитацией бомбометания и обстрела ракетами цели с фиксацией ФКП — фотокинопулеметом. Было и такое задание: пролететь через облако атомного взрыва.

Хотя мы были на удалении от «передовой», тревога нас не покидала. Все помнили о Хиросиме и Нагасаки, были наслышаны о мощи и коварстве атомного оружия.

Официально не сообщалось, но наши летчики знали, и, разумеется, поделились секретом со своими механиками: бомбу понесет один из средних бомбардировщиков ИЛ-28 в сопровождении двух Истребителей. Эти самолеты располагались на нашем же аэродроме, но отдельно, взлетали с грунтовой дорожки. Они так же, как и мы, ежедневно отрабатывали свое задание.

О дате и времени взрыва атомной бомбы — между девятью и десятью часами — мы знали. Всем выдали светозащитные пленки к противогазам.

Утро 14 сентября. Накануне была жара до 40 градусов. Начавшийся исторический день прохлады тоже не предвещал. Было много работы. Все МИГи под завязку были заправлены горючим, загружены боеприпасами. На душе тревожно. В 9.20 поступает команда о начале учения. Вырулил и поднялся в небо со своей полосы с чудовищным грузом ИЛ-28, за ним — сопровождающие истребители. Летний состав всех подразделений начеку у самолетов.

В 9.34. — ослепительная вспышка. Мне показалось, что я почувствовал на щеке тепло. Тяжелым, сотрясающим душу громом ухнул взрыв, и через какое-то время до нас докатилась тугая волна воздуха. Не опрокидывающая (все же далековато от эпицентра), но ударная, дышащая раскаленным воздухом, пыльная. Я глянул в сторону взрыва и увидел атомный гриб, мощно разрастающийся в объеме, медленно подымающийся в небо. (Потом от летчиков мы узнали, что бомба сбрасывалась с большой высоты и взорвалась в трехстах метрах от земли, с отклонением от цели 200 метров). Тут же последовала команда нашего командира полка: «Запустить двигатели!» Самолеты один за другим пошли в небо.

Сразу после атомного взрыва послышался сплошной гул. Это молотила по эпицентру со всех видов оружия наземная техника. Потом аэродромный рокот заглушил другие звуки. Летчики рассказывали, что заходя на бомбометание, иногда сквозь пыль удавалось увидеть технику и сооружения, разбросанные, разбитые взрывом, наземными огневыми средствами. Поднятая пыль мешала точному бомбометанию, хотя и производилось оно с небольшой высоты.

Погода моментально испортилась. Откуда-то появились тучи, подул сильный ветер, поднялась пыльная буря. Она была настолько сильной, что один из наших МИГов, не видя полосы, вынужден был сесть, не выпуская шасси.

Кроме противогазов, никаких средств защиты не было. Между тем радиоактивного пепла и песка было столько, что их приходилось стряхивать с одежды и палаток. Кто из нас тогда знал, как они опасны?! Стоит ли удивляться, что у всех участников учений впоследствии появились характерные заболевания. Но, дав подписку о неразглашении военной тайны, мы не имели права раскрыть ее даже врачам.

— До или после взрыва вас медики проверяли?

— Ни нас, ни пехоту, насколько я знаю, не проверяли. А вот животных, помещенных в эпицентр, говорят, проверяли и до, и после. И хотя многие из нас дожили до седых волос, имеем семьи, детей (дай Боже, чтобы тоцкая атомная бомба не сказалась на наших внуках и правнуках), все мы, ветераны тех испытаний, приобрели с молодых лет характерные болезни, которые никому «не видны» лишь потому, что медицинская статистика ими не занимается, не анализирует. И раньше, и сейчас государству выгодно, чтобы о Тоцких учениях забыли напрочь. Раньше — по причине секретности, теперь — чтобы не разориться на льготах.

Сентябрь 1954-го. Трагедия и уроки. Уроки мужества, гражданской позиции и уроки равнодушия, фарисейства. Тот сентябрьский день породил святое и грешное. Затянувшийся грех — преемственный и взывает к государственному покаянию. И дай Бог, чтобы этот зов не стал гласом вопиющего в пустыне.

(В. Бондаренко. В кромешном атомном аду / Республика. — 1995. — 4 августа.)

Существует множество различных аттракционов на выживание, на проверку человеческого организма к моральной и физической адаптации в сложных условиях. Не удивительно, когда претенденты на полет в космос проверят себя во время изматывающих упражнений на земле, под водой и в воздухе. Зато весьма неестественно и, может, даже диковато выглядят те самоистязания, на которые добровольно соглашаются воины-спецназовцы, желающие сменить обычный форменный берет на краповый ярко-бурого цвета.

И так каждый новый период обучения, который начинается в Краснознаменной особой бригаде оперативного назначения внутренних войск Республики Беларусь с немного жутковатого ритуала сдачи экзамена. Мечтающие получить краповый берет — символ высокого профессионализма и отваги — бросаются в сущий ад, состоящий из трех тяжелейших кругов. У тебя есть прекрасная перспектива выйти оттуда с окровавленным лицом, перебитым носом и сломанными челюстями, с одеревеневшими мускулами на ногах и руках, можешь на довольно продолжительное время потерять способность логически соображать и нормально передвигаться. До конца подобные испытания проходят далеко не все. Сходишь с дистанции — повторяй эксперимент на выживание заново. Правда, охотников во второй раз попасть в мясорубку находится не много. Зачем все это нужно? Говоря высоким стилем, краповый берет доказывает твое право называться суперсолдатом, не чувствующим физической боли и душевного страха перед лицом опасности.