Дюма снова откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул:

   — Впервые в жизни чувствую какую-то странную усталость.

   — Я позволяю вам прилечь отдохнуть, — сказал Лёвен, — и покидаю вас.

Александр, взяв лампу, пошёл проводить друга, освещая широкую лестницу с резными деревянными перилами и стены, увешанные картинами. Он уже не мог сдержать слёз.

   — Не мучайтесь, — обратился к нему Лёвен. — Ваш отец слишком любит жизнь, чтобы в нужный момент не пойти на попятный. Ему нравятся драматические ситуации, но в последнюю минуту он, рискуя жизнью, найдёт способ спасти великого Дюма!

Возмущённый намёками друга на то, будто его отец ломает комедию, Александр тем не менее задавался вопросом, есть ли ещё возможность избежать поединка. После того как отец сравнил себя с Пушкиным, стреляться на пистолетах он не может. Но, сражаясь на шпагах, он не сумеет защититься от Мирекура. Что же делать? Отказаться от дуэли? Но в последнем случае отец будет опозорен; все его предыдущие дуэли начнут вызывать подозрение.

Вдруг Александра осенило: будучи сыном, он имеет право драться на дуэли вместо отца. Приняв это решение, он почувствовал прилив нежности к своему толстому папе и, не способный уснуть, написал об отце стихотворение, проникнутое любовью и почтительностью; много лет спустя, в 1872 году, Вильмессан[123] опубликовал его в «Фигаро». Александр также написал письмо матери, которое следовало отослать лишь в случае его смерти; в нём он просил у матери прощения за то, что уделял ей так мало любви.

Закончив свои дела, Александр поднялся из-за стола и, выглянув в окно, заметил, что в маленьком домике, где часто работал отец, горит свет. Он прибежал туда и закричал:

   — Папа! Тебе необходимо лежать!

   — Лежать? — со смехом возразил Дюма. — А как же четыре газеты, которые ждут продолжения моих «фельетонов»? Ты волновался обо мне? — растроганно спросил он.

   — Я не мог уснуть, — ответил Александр.

   — Я тоже. Но я не спал из-за моих читателей. Я сказал себе: «Если потребуется, завтра ты умрёшь, но пока продолжай трудиться... для человечества».

   — Послушай! — воскликнул Александр. — Но ведь ты не должен драться завтра.

   — Ты прав, мой мальчик. Это очень неравная дуэль: ведь у этого негодяя есть возможность убить человека, а я могу лишь раздавить червя. Но если я откажусь от поединка, общество не поймёт моих резонов. Меня раздавят, и прежде всего пострадает твоя репутация.

   — Разреши мне драться вместо тебя, папа! Пусть этот поединок станет моей первой дуэлью!

   — Твои чувства делают тебе честь, но о подобной глупости и речи быть не может.

   — Прошу, папа...

   — Ни слова больше. Позволь мне писать до тех пор, пока кровь течёт в моих жилах. Возьми вторым секундантом Маке и отдай необходимые распоряжения, — сказал Дюма и, расцеловав сына, с нежностью выпроводил его из кабинета.

Александр не пошёл к Маке. Он сел на первый утренний поезд в Париж. На бульварах уже разгуливали люди, продающие сенсационный номер журнала «Силуэт», где анонсировалась книжка «Фабрика романов: Александр Дюма и Компания».

Александр ворвался в редакцию «Силуэта» и, прежде чем ему успели помешать, смел своей тростью со столов бумаги и чернильницы, разбил лампы и опрокинул стулья. Служащие разбежались, чтобы не попасть под руку этому сумасшедшему; Мирекур, приоткрыв дверь своего кабинета и прикрываясь ею, как щитом, прокричал:

— Сто франков тому, кто его скрутит!

Один из сотрудников редакции швырнул графин с водой в голову Александра, который сумел увернуться так удачно, что тот разбился о стену; другой сотрудник кинулся на него; потом все, кто был в редакции, накинулись на Александра; вскоре двое из них схватили его и скрутили, заломив ему руки за спину. И тут в комнате появился Мирекур.

   — Я пришёл бросить вам вызов! — крикнул Александр.

   — Но я в ссоре с вашим отцом, — с усмешкой возразил Мирекур. — Эта дуэль — часть доклада, который я сейчас готовлю для Общества литераторов; за всё золото мира я не хотел бы её упустить.

   — Я заставлю вас драться со мной, — заявил Александр.

   — Иначе говоря, великий Дюма вместо себя прислал сына?

   — Нет! Вы лжёте! Я сам не желаю позволять ему драться.

   — Ему всё-таки придётся драться, иначе он будет опозорен.

   — Нет! — взревел Александр и плюнул Мирекуру в лицо. — Ну что, теперь будете драться со мной?

   — Да, и тем же оружием — слюной, с дистанции в два метра, — отпарировал Мирекур и тоже плюнул в Александра. — Что ж, вы получили свою дуэль... Выставьте его вон! — вытирая лицо, крикнул Мирекур своим сотрудникам.

   — Я не уйду! — вскричал Александр. — Я найду оскорбление, которое вынудит вас драться со мной.

   — Для этого вам достаточно сказать мне, что в моих жилах течёт африканская кровь. Для меня это будет худшее из оскорблений.

   — Да, в ваших жилах — кровь негра, — сказал Александр.

   — За это оскорбление вы ответите жизнью, — вскричал Мирекур.

   — Я готов к этому, — ответил Александр. — Где могут встретиться наши секунданты?

   — Присылайте их сюда в любое время.

Александр немедленно попросил двух своих друзей быть его секундантами, и уже через час дуэль была назначена на восемь часов утра завтрашнего дня в Сен-Мандэ; оружием выбрали шпаги.

Почти весь день Александр просидел в одном маленьком кафе, где пил только воду, пытаясь успокоиться. Ибо теперь его неотступно преследовала одна мысль: действительно ли отец намеревался участвовать в поединке? Не была ли сцена с рассказом о тринадцатой дуэли лишь первым актом комедии, а сцена в рабочем кабинете — актом вторым?

Александр снял комнату в отеле, но уснуть не мог и отдыхал, не раздеваясь, в кресле.

Утром он с секундантами первым явился в условленное место; через несколько минут в фиакре приехали Мирекур и его секунданты. Для проформы предприняли короткую попытку помириться, потом согласовали условия дуэли и выбрали шпаги.

Тут из фиакра, привёзшего Мирекура, выскочил мальчик, крича: «Папа! Папа!»

   — Не обращайте внимания, — сказал Александру секундант. — Этот старый трюк преследует цель воздействовать на противника. Мирекур не имел права брать с собой ребёнка; забудьте о том, что у него есть сын.

   — Забуду, — пообещал Александр, но, растрогавшись, уже не чувствовал в себе желания убить, воодушевлявшего его несколько минут назад.

   — Папа! Папа! — снова начал кричать мальчик; Александра парализовали, вывели из равновесия воспоминания о собственном детстве и родном отце.

Противников привели на небольшую поляну, указали, где им занять позиции; и секунданты велели ждать сигнала к началу поединка.

Именно в эту минуту мальчик (ему было лет восемь-девять) подбежал к отцу и, показав пальцем на Александра, воскликнул:

   — Он дерётся вместо своего отца! Почему я не могу сражаться вместо моего?

И, выхватив из рук отца шпагу, которую Мирекур уступил без особого сопротивления, мальчик развернулся и начал размахивать ею, угрожая Александру.

Секунданты Александра попытались вмешаться, но им не дали этого сделать секунданты Мирекура, явно выбранные за их силу и умение воспользоваться ею в нужный момент. Мирекур стоял в стороне, со смехом наблюдая эту сцену.

Что касается Александра, то сначала он даже не пользовался шпагой; ему и в голову не приходило обратить смертоносное оружие против восьмилетнего мальчика; он лишь прыжками увёртывался от выпадов явно натренированного малыша, который атаковал Александра, словно злая оса; в свои атаки он вкладывал такую ярость, что мог не только ранить, но и убить. Опасность заставила Александра воспользоваться своей шпагой, правда, исключительно в целях защиты. Мальчик, понимая, каким надёжным щитом служит ему возраст, проявлял неистовую смелость, и Александр, всё яснее сознавая, что подвергается риску быть убитым, решил, что ему необходимо вырваться из гнусной западни, устроенной Мирекуром, прежде чем произойдёт катастрофа.