— Как я могу знать, не является ли пьеса Бро лучше, а вы с помощью влиятельной особы стремитесь к тому, чтобы предпочтение отдали вашей?
— Вы можете прочесть обе рукописи и сами составить о них суждение, — ответил Дюма.
— Нет, в этом нет необходимости, — возразил господин де Броваль, — а вам лучше снова заняться работой переписчика.
Через несколько дней газеты сообщили, что трагедии драматурга Бро о королеве Кристине отдано предпочтение перед всеми пьесами, трактующими ту же тему.
Трагедию сыграли перед пустым залом и быстро сняли с афиши. Сам Бро до премьеры не дожил.
Но хуже всего было то, что пьесы о Кристине теперь действительно сыпались как из рога изобилия. Кроме пьес других авторов в театре «Одеон» рассматривали и пьесу Сулье о Кристине. Дюма порвал рукопись, но это был жест лицемера, ибо свою пьесу он помнил наизусть до последней строчки. «Неужели это конец моей карьеры драматурга?» — в отчаянии спрашивал он себя. Нет, быть того не может! Невзирая на своё горе, Дюма грезил только о пьесах для театра, и его ум был постоянно поглощён поисками темы.
Как-то вечером Дюма допоздна задержался на работе в секретариате, у него кончилась писчая бумага, и он стал искать её на столах уже ушедших домой служащих. На одном столе он заметил том из многотомной «Истории Франции» Анкетиля[89]. Дюма наугад раскрыл книгу и прочёл первую фразу, на которую упал его взгляд: «В этой руке, мадам, у меня кинжал, который должен пронзить ваше сердце; а в другой руке у меня бокал с отравленным вином. Выбирайте сами способ, каким вы хотите умереть в наказание за вашу измену».
Дюма взял книгу и жадно прочёл всю страницу. Кто произносит эти слова? Герцог де Гиз? А к кому они обращены? К его жене Екатерине Клевской? Но почему герцог их произносит? Потому, что она была влюблена в Сен-Мегрена? А кто этот Сен-Мегрен? Фаворит французского короля-гомосексуалиста Генриха III[90].
Какая сцена! К сожалению, Анкетиль больше ничего не рассказывал об этом эпизоде. Но ведь наверняка существуют другие историки, которые сообщают об этом больше подробностей. Кого спросить? Сулье? Нет, Сулье нельзя. Может быть, Нодье? Нет, Нодье тоже нельзя. Сулье был соперником Дюма, а Нодье принимал у себя слишком много писателей. У кого же спросить совета?
За несколько дней до этого Дюма встретил на улице маленькую, худую, темноволосую женщину, на вид очень нервную. Дюма так пристально её разглядывал, что она повернула голову в его сторону, и он увидел её глаза, пылающие таким мрачным огнём, что казалось, они вот-вот выскочат из орбит.
Дюма заметил, что женщина вошла в старинный особняк на улице Вожирар, и удостоверился, что она здесь живёт. Он узнал, что её зовут Мелани Вальдор, что у неё муж — пехотный капитан, служивший где-то в провинции. Потом он выяснил, что у неё маленькая дочь, что Мелани Вальдор не слишком хорошо ладит с супругом, предпочитая жить с отцом, господином де Вильнавом, в доме на улице Вожирар, куда, как увидел Дюма, она и вошла.
Господин де Вильнав всю жизнь занимался собиранием старинных книг, автографов, древних манускриптов. Уже полвека всё время и все деньги он тратил только на свою коллекцию; все лавочники и содержатели общественных туалетов — короче, люди, покупающие старые бумаги, — знали, что господин де Вильнав даст хорошую цену за старые письма, старые документы, если только на них будет стоять подпись какой-нибудь особы, сыгравшей роль в истории Франции.
Именно такой человек, решил Дюма, сможет назвать мне книги, которые необходимо прочесть, чтобы всё узнать о Сен-Мегрене и его эпохе. Но как к нему попасть? Разумеется, надо прийти с автографом.
Дюма располагал всей перепиской своего отца с Наполеоном. Автографы императора, разумеется, стоили недёшево. Он попросил у матери бумаги отца и быстро отыскал то, что ему требовалось.
После этого Дюма без церемоний постучал в дверь господина де Вильнава. Открыла ему толстая кухарка.
— Передайте, пожалуйста, господину де Вильнаву, что я хочу предложить ему подлинное письмо с подписью Buonaparte. Не забудьте уточнить, что в подписи есть буква «и».
Кухарка скоро вернулась и попросила Дюма соблаговолить подняться на верхний этаж, в рабочий кабинет господина де Вильнава.
Это был удивительный дом! Дюма просто не мог себе представить другого дома, более приспособленного для жизни молодой женщины с пылающими, как раскалённые угли, глазами. Почти все окна были заделаны досками, на которых были расставлены книги! Дом этот напоминал настоящий лабиринт, ибо каждую комнату разделяли высокие, до самого потолка, книжные шкафы, и эти комнаты, похожие одна на другую, образовывали какие-то ходы, обложенные книгами, которые стояли так плотно, что между ними нельзя было просунуть даже лезвие ножа.
Дюма поднимался по лестнице между рядами книг; несколько раз он в растерянности задерживался на лестничных площадках, где книжные шкафы не позволяли разглядеть следующий проход. Ему почудилось, будто в конце длинного тоннеля из книг, за углом мелькнула женская фигура.
Это была она! Дюма замер с бьющимся сердцем. Ему показалось, будто он попал в дремучий лес и на миг заметил дриаду!
Когда Дюма достиг просторной мансарды и между книжных полок протиснулся в то место, где мог дать знать коллекционеру о своём присутствии, он увидел приветливого старика с белыми как снег волосами, тщательно завитыми на папильотках. Дюма было предложено присесть в ожидании, пока хозяин дома закончит разговор с другим посетителем; но повсюду, даже на стульях, были разложены книги, и Дюма остался стоять.
Старик, очевидно, вёл разговор с подрядчиком или архитектором, и тот втолковывал ему:
— Нет, сударь, я не буду надстраивать в вашем доме ещё один этаж. Ваша жизнь меня не волнует;
вы — не человеческое создание, вы просто книжный каталог, хотя я очень люблю и уважаю вашу семью. Неужели вы не понимаете, что в этом доме не осталось ни одной стены, которая не дала бы трещин, которую мне не пришлось бы заделывать и укреплять подпорками? Неужели вы не отдаёте себе отчёта, что фундамент дома весьма ненадёжен, несмотря на все наружные опоры, какими я его подкрепил?
— Но, дорогой мой друг, я же должен размещать новые поступления; сами видите, книги складывают на пол, и мне нужно больше места.
— Перестаньте покупать книги.
— Может, вы прикажете мне и жить перестать? Вы хотите, чтобы я умер? Будь мне суждено прожить ещё полвека, я всё равно не устал бы коллекционировать.
— В таком случае, постройте другой дом.
— Это обойдётся слишком дорого. Я растранжирю деньги, необходимые мне на покупку книг.
— Господин де Вильнав, ваша проблема превосходит способности бренного архитектора. Я вручаю вашу судьбу в руки Бога, лишь он способен разрешить подобные архитектурные трудности.
С этими словами визитёр ушёл, а господин де Вильнав, повернувшись к Дюма, спросил:
— Верно ли, молодой человек, что вы располагаете автографом Буонапарте?
— Да, сударь. Это письмо, адресованное моему отцу, генералу Дюма.
— Вот как! Покажите-ка... Да, оно датировано фримером[91]! Чудесно! Вы ведь понимаете, насколько это важно? Это письмо даст возможность точно установить, когда генерала Бонапарта охватило честолюбивое желание стать императором Франции; именно тогда он начал опускать в своей фамилии букву «и», которая напоминала о его итальянском происхождении, а генерал опасался, что оно станет препятствием к достижению им верховной власти над нашей страной. Да, мне необходимо это письмо. Какую цену вы за него просите?
— О, я и не думаю его продавать, — сказал Дюма.
— Я вас понимаю, молодой человек. Это ценный автограф. Я тоже никогда не продаю ничего ценного.
— Но согласитесь ли вы принять его в подарок? — спросил Дюма.
