– Суд объявляет перерыв до десяти часов утра.

Я вошел в кабинет и рухнул на стул. Рубашка прилипла к взмокшей спине, по лицу тек пот. Немедленно из-за спины появились Джоэл и Алекс.

Джоэл внимательно осмотрел меня и решительно качнул головой:

– Тебе надо выпить.

Я закрыл глаза. Что ж, выпить, наверное, надо, хотя вряд ли от этого станет легче. Боже, как прожить еще две недели, пока Вито будет опрашивать своих свидетелей? У меня больше нет сил ни видеть ее, ни обвинять, ни судить. Боже...

Над ухом раздался деловой голос Джоэла:

– Возьми.

Я открыл глаза, взял стакан и залпом влил его в себя. Жидкость обожгла глотку. Увидев мою гримасу, Джоэл довольно хмыкнул:

– Отличное виски. Неразбавленное.

Я облегченно выдохнул:

– Слава Богу, на сегодня все закончено.

Алекс криво улыбнулся:

– Ты был хорош. Просто великолепен!

– Спасибо, но не надо мне льстить. Со своей задачей я справился неважно.

В разговор вступил еще один голос:

– Ну-ну, не скромничай.

Мы в изумлении посмотрели на дверь, я вскочил:

– Шеф!

В комнату, улыбаясь, вошел Старик.

– Ты выглядел отлично!

Джоэл и Алекс обменялись взглядами. Более высокой похвалы никто никогда от Старика не слыхал.

– Спасибо, сэр, за...

Он остановил меня жестом руки.

– Не торопись благодарить, процесс продолжается. Вито еще не использовал свой шанс. Мы победим только тогда, когда присяжные вынесут приговор.

Я подал Старику стул, и он осторожно присел. Это было его первое появление на службе после операции.

Джоэл быстро сориентировался:

– Вы прекрасно выглядите, сэр.

Я бросил на него быстрый взгляд. Лихо же он вошел в привычную колею! Впрочем, Джоэл всегда умел лебезить перед начальством. Старик воспринял его слова как должное.

– Я и чувствую себя прекрасно.

Он вынул пачку и небрежно сунул в рот сигарету. Алекс чуть не сломал палец, пытаясь опередить Джоэла и первым поднести шефу огонь.

Я усмехнулся. Все вернулось на круги своя, и эти двое уже забыли обо мне. От выпитого виски стало спокойно и тепло. Старик посмотрел на меня:

– Как думаешь, что собирается предпринять Вито?

– Не знаю, сэр.

– И я не знаю, но мне он сегодня не понравился. Уж очень спокоен.

Джоэл немедленно подал голос:

– Вито всегда спокоен.

Старик бросил на него испепеляющий взгляд:

– За двадцать лет моего знакомства с Генри Вито я хорошо изучил его повадки и сейчас могу сказать совершенно точно: у него припасена какая-то пакость.

Он жадно затянулся:

– Я бы с удовольствием разрешил вырезать мне еще один аппендикс, лишь бы узнать этот козырь.

Мы молча посидели, пытаясь сообразить, какой ход просмотрели. В конце концов Старик встал.

– Ладно, все равно ждать осталось недолго. Я думаю, завтра утром он нам врежет.

Джоэл спросил:

– Почему вы так думаете, сэр?

Старик молча пошел к двери и лишь на пороге обернулся.

– Вито не вызвал на завтра ни одного свидетеля. Ни единого.

Мы открыли от изумления рты, а Старик хитро блеснул глазами:

– Если бы, ребята, хоть один из вас знал свое дело, он не ушел бы из зала, не проверив планов защиты на следующий день.

И вышел в коридор.

Джоэлу удалось выразить наше общее невольное восхищение. Он с нежностью сказал:

– Вот сукин сын! Хоть и старый хрен, а любому молодому даст сто очков вперед.

В этот вечер я засиделся в кабинете до одиннадцати часов вечера. Еще раз просмотрел все материалы дела, проверил досье на возможных свидетелей защиты, вспомнил вопросы, которые Вито задавал свидетелям обвинения. Нигде ни малейшего намека на избранную им стратегию защиты. Наконец я надел шляпу, пальто и, заперев кабинет, вышел на улицу.

Спать не хотелось, но тяжелая голова соображала туго. Я решил немного проветриться на холодном воздухе и пешком направился в сторону Бродвея. В этой его части было темно и пустынно. Далеко впереди сквозь туманную мглу мигали щедрые огни Таймс-сквер, а здесь мрачно чернели немые громады заснувших офисов и банков. В нескольких окнах горел свет – там работали уборщики.

Сырой ветер пробирал до костей, поэтому пришлось поднять воротник пальто и прибавить шагу. Я прошел почти четыре квартала, когда заметил медленно ехавший за мной автомобиль. Лицо водителя было неразличимо в темноте. У следующего перекрестка машина обогнала меня и резко вывернула на тротуар. Чертыхаясь, я отскочил в сторону. Из машины послышался знакомый смех.

Я открыл переднюю дверцу – за рулем сидела Мария. В тусклом свете блеснули ее зубы, хрипловатый голос неуверенно дрогнул:

– Привет, Майк.

У меня екнуло сердце:

– Мария!

– Садись. Подвезу...

Поколебавшись пару секунд, я втиснулся в кабину. Она нажала на педаль, и машина рванулась вперед.

От этой женщины нельзя было оторвать глаз. Боже, как она прекрасна!

Мы остановились у следующего светофора, и Мария повернулась ко мне:

– Поздновато ты уходишь с работы. Я с шести часов жду тебя на улице.

Я усмехнулся:

– Откуда такое терпение? Если бы предупредила меня, не потеряла бы столько времени.

Она тронула машину с места и повела ее легко, со свойственной ей небрежной уверенностью.

– Ха-ха! Посмотрите на этого человека: он сошел с ума!

Я закурил. При вспышке спички ее волосы показались мне совсем белыми. Мария тихо улыбалась, а немного погодя, сказала:

– Майк, сегодня ты был неотразим!

Это прозвучало так искренне, будто судили не ее, а кого-то другого.

– Спасибо.

Она свернула в переулок, подрулила к тротуару и выключила зажигание. Потом достала из сумочки сигарету.

– Сколько лет, сколько зим, Майк.

– Помнится, я уже слышал эти слова.

Я поднес ей зажженную спичку и в дрожащем свете увидел ее глаза. В них мелькнула боль. Неужели она настолько ранима? Вот уж никогда бы не подумал.

Мария накрыла узенькой ладонью мою руку и мягко проговорила:

– Хватит воевать, Майк.

– Что значит – хватит? А чем мы, по-твоему, будем заниматься в суде? В игрушки играть? Нет уж, мы будем воевать до победы.

– Но война в суде не затрагивает наших с тобой отношений. Разве не так?

Мария посмотрела на меня долгим взглядом, и я снова утонул в немыслимой глубине темных глаз. Ничего не изменилось. Эта женщина по-прежнему нужна мне. Только она. Я наклонился, поцеловал ее теплые мягкие губы, но, почувствовав, что теряю контроль над собой, быстро отодвинулся.

С закрытыми глазами Мария нащупала мою руку и крепко ее сжала.

– Майк, почему у нас все получилось так нескладно?

Я затянулся, потом хрипло прошептал:

– Не знаю... Сам много раз об этом думал.

Ее глаза медленно раскрылись. Никогда раньше я не видел в них столько нежности.

– Спасибо, Майк... Спасибо за то, что не изменился.

Я ничего не ответил. Немного помолчав, она спросила:

– Как твои родители?

– Отец умер два года назад от инфаркта.

Она прошептала:

– Мне очень жаль, Майк. Я ничего не знала. А мать?

Я исподлобья бросил на Марию короткий взгляд, пытаясь понять, знает ли она об отношении к ней моей мамы. Да нет, конечно, не знает.

– Мама в порядке. Сейчас она за городом, приедет через пару недель.

Снова наступило молчание. Сигареты догорели, и я выбросил свою в окошко. Похоже, мы исчерпали все темы для разговора. Хотя...

– Я слышал, у тебя дочь?

Мария улыбнулась.

– Да.

– Она, наверное, очень красивая, ведь твой ребенок другим и быть не может.

В ее глазах мелькнула странная тень, но голос прозвучал ровно и спокойно:

– Ты угадал.

Мы опять замолчали. Я мог бы о многом ей рассказать, о многом спросить, но обстоятельства, при которых нас свела судьба, сковали мне язык. Я кашлянул.

– Что, Майк?

Эта неловкая ситуация начала меня тяготить.

– Я ничего не сказал.