Статья 4 Основных законов 1906 года признает Верховную власть принадлежащей исключительно Монарху. По смыслу этого государственные учреждения, в которых нашли место так называемые «выборные люди» (по конституционной терминологии — «представители народа»), являются в сущности служебными, и, следовательно, отнюдь не могут ограничивать власти Верховной. Однако эти учреждения получили все-таки право ограничивать законодательную власть Монарха. Без одобрения «выборных людей» не может последовать никакой новый закон (статья 86 Основных законов), а статья 161 Учреждения Министерств гласит: «Никакое положение или дело, подлежащие предварительному рассмотрению и одобрению Государственной Думы и Государственного Совета на основании их учреждений, не представляется Его Императорскому Величеству помимо Совета и Думы». Таким образом, законодательные учреждения фактически как бы получили часть Верховной власти, хотя она по статье 4 предоставлена исключительно Монарху.
Этому ограничению подверглась лишь одна часть Верховной власти — законодательная. «Власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору» (статья 10 Основных законов). Что касается судебной власти, то она только осуществляется «от имени Государя Императора» (статья 22 Основных законов).
Таким образом, в общей сложности за Верховной властью оставлены в разных сторонах ее проявления в высшей степени неодинаковые права: иногда она имеет полную действенность, иногда почти лишена возможности действия. Это составило государственное построение, очень трудно формулируемое юридически и допускающее самые противоположные толкования, вследствие чего государственные учреждения легко приводятся к совершенно неодинаковому пониманию своих прав. Отсюда их столкновения и борьба. Так, весной 1911 года мы видели со стороны Совета Министров такое толкование статей 87 и 99[118], с которым не согласились законодательные учреждения, но которое было фактически осуществлено[119]. С другой стороны, все время существования Государственной Думы мы видим старания получить не данное законом влияние на правительство посредством данного ей права распоряжения бюджетными назначениями.
По самому характеру основных законоположений эта борьба учреждений по преимуществу сосредоточилась на старании подчинить правительство законодательным учреждениям. Понятно, почему объектом борьбы стало правительство. Как сказано, управление оставлено в полном объеме за Верховной властью. Это единственная отрасль Верховной власти, оставшаяся неограниченной. Если достигнуть ее ограничения еще и в этой области, то статья 4 Основных законов (о принадлежности Верховной власти Монарху) потеряет всякое реальное значение, и наша конституция будет доведена до обычного парламентского смысла.
Мы еще будем иметь случай разъяснить, что этот путь уничтожения Верховной власти Монарха не так еще надежен, как полагают наши парламентаристы. Но они идут именно этим путем и в настоящее время устанавливают для достижения цели новые, крупные меры. Об одной из них читатели видели (Московские Ведомости, № 177) разъяснения нашего сотрудника г-на Юрского. В № 178 Русских Ведомостей г-н Кокошкин выдвигает еще один, не менее крупный проект для подчинения правительства Думе.
Перед весенним роспуском Думой принято законодательное предположение об изменении бюджетных правил, именно: об отмене статей 6 (изъемлющей из ведения Думы расходы Собственной Его Величества Канцелярии), 9 и 10 (не дозволяющих Думе отменять расходы, основанные на существующем законе) и 17 (о 10-миллионном фонде правительства для самостоятельного употребления по неотложным надобностям).
Большая публика мало обратила внимания на это деяние Думы. А между тем превращение этого законопроекта в закон отдало бы во власть Думы не только правительство, но и Самого Монарха. Она может тогда, например, совсем не дать денег на жалованье военным или гражданским чиновникам. Она может измором взять Собственную Его Величества Канцелярию. Уничтожение же 10-миллионого фонда заставило бы правительство даже в самых своих неотложных или конфиденциальнейших потребностях все сначала открыть Думе и на каждый грош испросить ее дозволения. Принадлежность Государю Императору управительной власти с этим преобразованием стала бы пустым звуком, точно так же, как власть Его как Державного Вождя армии да и другие права. Ибо как объявлять, например, войну, не имея денег на содержание армии?
Этот переворот, поскольку дело зависит от Думы, уже совершен. Дума приняла законопроект. Он может быть отвергнут Государственным Советом или не утвержден Государем Императором… Но собственно Дума заявила свое намерение подчинить себе правительство и даже Верховную власть.
К той же цели ведет проект, излагаемый теперь г-ном Кокошкиным в Русских Ведомостях. Он изыскивает способы для вооружения Думы возможностью предавать министров суду. Путь для этого намечается такой. Собственно, об ответственности министров у нас говорится только в Основных законах (статья 123), но порядок, каким осуществляется эта ответственность (статья 124), указывается уже не в Основных законах, а в Учреждениях Совета Министров и Государственного Совета. Г-н Кокошкин и указывает, что если Думе не дозволено проектировать изменения Основных законов, то можно проектировать изменение законов, относящихся к высшим государственным учреждениям. А так как по свойственной законодательству 1906 года неясности статья 123 содержит лишь довольно неопределенное заявление об ответственности министров перед Государем Императором, то стоит лишь целесообразно изменить порядок привлечения их к ответственности, и они легко могут оказаться в полной зависимости также и от Думы. Действительно, в статье 123 Основных законов сказано, что министры «ответствуют пред Государем Императором», но не сказано, чтобы они не ответствовали еще перед кем-нибудь. Почему же кроме ответственности перед Государем Императором не подвести их еще под ответственность и перед Думой?
Это совершенно новое и довольно остроумное изобретение в борьбе Думы за власть.
Нет сомнения, что такое законодательное предположение не было бы утверждено, как не будет утвержден и проект бюджетных назначений. Но шум и гам поднимутся на весь мир. Демонстративное заявление «представителей народа» о якобы настойчивом стремлении этого «народа» к упразднению прав Носителя Верховной власти будет агитировать всю страну. А революционерам пока ничего более и не нужно для подготовления революционных вспышек и для дискредитирования престижа власти.
В общем предстоящая законодательная сессия третьей Думы, в которой власть думала найти трудоспособное государственное учреждение, содействующее успешному ходу законодательства, обещает нам, как видим, только новые волнения, новую агитацию, новое колебание устоев государства.
Парламентарная Россия
Опять провожаем мы наших законодательных представителей на летний отдых. Кончилась еще одна сессия, еще раз качнулся маятник часов «парламентарной» России, с каждой секундой удаляющей нас от великого прошлого к неизвестному будущему.
Слово «парламент» у нас официально не существует и даже иной раз отрицается лицами правительства. Но дело не в словах, а в характере эволюции учреждений. В этом же смысле мы, конечно, насаждаем у себя не только «зародыши», а могущественные корни парламентаризма. В развитии их и состоит доселе главная миссия третьей Думы.
Ее вообще называют «серенькой», и с еще большим правом ее можно бы назвать пестренькой. Но ни пестрота состава, ни серенький оттенок всех ее партийных цветов нисколько не ослабляют огромной роли третьей Думы в переводе России на новые рельсы парламентаризма. Напротив. Это, как выражаются в зоологии, «защитные цвета», естественным подбором вырабатываемые именно для успеха борьбы, для того, чтобы развивающийся новый вид мог лучше усыплять внимание противника, и, оставаясь им незамеченным, удобнее подкрадываться, отхватывая у него шаг за шагом все необходимое для своего торжества.
