……………………..

……………………..

……………………..

Этот строй, во всяком случае, уничтожится. Но неужели ждать для этого революций и, может быть, внешних разгромов? Не лучше ли сделать перестройку, пока это можно производить спокойно, хладнокровно, обдуманно? Не лучше ли сделать это при государственном человеке, который предан и Царю, и идее народного представительства?

Ведь если развал этого строя произойдет при иных условиях, мы, наверное, будем качаться между революцией и реакцией, и в обоих случаях вместо создания реформы будем только до конца растрачивать силы во взаимных междоусобицах, и чем это кончится — Господь весть.

Ваше высокопревосходительство не несете ответственности по созданию конституции 1906 года. Но вы ее всеми силами поддерживали, упорствуя до конца испытать средства вырастить на этих основах нечто доброе. Позвольте высказать без несвоевременных стеснений, что именно Вам надлежало бы посвятить хоть половину этих сил на то, чтобы избавить Россию от доказанно вредных и опасных последствий этой неудачной конституции.

Свидетельствую Вашему высокопревосходительству мое искреннее уважение, без которого я бы, конечно, не мог себе позволить такого письма. С пожеланиями счастливых вдохновений остаюсь всегда желающий Вам всякого добра

Лев Тихомиров

5-го июля 1911 г.

Брат покойного Петра Аркадьевича Столыпина опубликовал в Новом Времени (№ 12758 от 18 сентября) в высшей степени интересное заявление относительно пометки П.А. Столыпина на моем письме ему от 5 июля сего года, опубликованном мной в № 207 Московских Ведомостей. Привожу целиком статью г-на А. Столыпина, хотя значительная ее доля не нужна для читателей Московских Ведомостей. Он («Письмо Л. Тихомирова») пишет:

«Редактор Московских Ведомостей, г-н Л. Тихомиров, опубликовал письмо, посланное им в июле месяце этого года моему покойному брату. В этом письме он доказывал необходимость пересмотра законов 1906 года, утверждая, что на основе этих законов невозможно вырастить государственный строй.

Установив тезис, что безграничные учредительные права Верховной власти есть факт государственной природы, автор письма сводит вопрос об изменении Основных законов не к закономерности, а к целесообразности.

Коренные недостатки существующего строя г-н Тихомиров усматривает в противоречиях по внутреннему смыслу, порождающих борьбу не только партий, но даже самих государственных учреждений, и это потому: „что у государства отнято действие необходимой части механизма, последней решающей инстанции, то есть Верховной власти“. Далее же идут общие рассуждения о характере русской и инородческой политики и, наконец, автором высказывается его основное положение о необходимости такого законодательства, которое бы предусматривало моментальное создание диктатуры. Оправдывая настоятельность таких коренных перемен, г-н Л. Тихомиров указывает и на то, что „исправить законы есть дело удобоисполнимое лишь тем самым Императором, который санкционировал их“, так как преемник будет связан Волей своего предшественника.

Кончается письмо таким обращением: „Ваше высокопревосходительство не несете ответственности по созданию конституции 1906 года. Но Вы ее всеми силами поддерживали, упорствуя до конца испытать средства вырастить на этих началах нечто доброе. Позвольте вам высказать без несвоевременных стеснений, что именно вам надлежало бы посвятить хоть половину этих сил на то, чтобы избавить Россию от доказанно вредных и опасных последствий этой неудачной конституции“ (не имея под руками номера Московских Ведомостей, цитирую по подлинному письму).

Обнародование письма публициста, деятельность которого мой брат ценил и поддерживал, имеет большое значение не только как провозглашение личных мнений г-на Тихомирова, но и как возможность предположения, что эти мнения разделялись и могли бы целиком или частично лечь в основу новой политической программы. Поэтому я считаю нравственным долгом моим обнародовать также и пометку, сделанную рукой П.А. Столыпина на полученном им письме. Она гласит: „Все эти прекрасные теоретические рассуждения на практике оказались бы злостной провокацией и началом новой революции. 9 июля“. Я думаю, что к этим словам нужно отнестись очень серьезно: в них — след искренней мысли, работавшей в напряжении страшной ответственности перед Россией».

А. Столыпин

К этому исторически важному объяснению г-на А. Столыпина, видевшему, как он говорит, пометку его брата в подлиннике, я должен прибавить, что моя статья «У могилы П. А. Столыпина» в том же № 207 Московских Ведомостей за собственной моей подписью не оставляет никаких сомнений в полном и постоянном «разногласии» моем с покойным П. А. Столыпиным по предмету исправления конституции 1906 года. Итак, никакого «предположения», что эти мнения разделялись покойным, не могло возникать. Ведь половина моей статьи состоит из сожалений о том, что я никакого успеха в переубеждении его не имел… Но хотя опасения г-на А. Столыпина в том, что его покойного брата могут заподозрить в решимости на серьезную реформу наших учреждений, или в сознании необходимости этого, — ни на чем не основаны, тем не менее опубликование «пометки» весьма важно. Это документально закрепляет справедливость моих слов о том, что я никак не мог его убедить.

Замечу еще, что строки, замененные мной в опубликованном письме многоточием, приводятся г-ном А. Столыпиным также лишь в кратком изложении. В подлинном письме моя аргументация немного подробнее, но — то, что я мог писать в частном письме, не показалось мне удобным для публикации.

Что касается существа пометки покойного П.А. Столыпина, она показывает, что он до конца дней остался в том радикальном разногласии со мной, которое наполняло меня сожалениями все время знакомства с ним. Это, по моему мнению, очень печально, ибо как ни ценил я глазомер покойного П.А. Столыпина, но в этом пункте считал и считаю его глубоко ошибавшимся. Не умная и твердая реформа явно неудовлетворительных учреждений может сделаться «злостной провокацией и началом новой революции», а совершенно наоборот: упорная задержка безусловно необходимого изменения такой конституции, которая сама и неизбежно порождает борьбу за власть.

Но что станешь делать? Я был и остаюсь убежден в одном, он был и остался убежденным в другом. Только будущее — и, по моему мнению, на горе России — покажет, кто был прав.

Пятилетняя годовщина 17 октября 1905 года вызвала чрезвычайно разнородные оценки того, что было этим днем заложено в русскую жизнь и государственность. Но при этом ни «правые», ни «левые» не обнаруживают никакого довольства им. Довольны только октябристы, которые шумно праздновали 17 октября и в Москве, и в Петербурге. Однако и в их речах обнаруживается, что учреждения, ныне созданные, действуют неудовлетворительно и что, например, по мнению самих октябристов, Государственный Совет занят «не творчеством, а разрушением чужого творчества, то есть наших (октябристских) работ» (речь Н.П. Шубинского, Голос Москвы, № 240). Конечно, октябристы заявляют уверенность, что со временем все уладится. Но такую надежду, каждый на свой лад, имеют и другие. «Мы ни на минуту не сомневаемся, — говорят, например, Русские Ведомости (№ 239), — что провозглашенные в Манифесте начала рано или поздно одержат победу над противоборствующими течениями и воплотятся в соответственных определенных формах государственной организации». Но в ожидании будущего Русские Ведомости не могут «вычеркнуть из сознания пяти лет, которые потянулись вслед за ярким моментом всенародной (?) радости и которые привели нас к тому, что от этой краткой радости не сталось и следа». Только в будущем Русские Ведомости рассчитывают «вывести нас рано или поздно из современного тупика».