Хотя сепаратный мир заключен не был, эти маневры императрицы важны, так как показывают, на что она была готова пойти, чтобы уравнять возможности сторон в войне; она совершенно игнорировала общее посредничество (в котором она официально являлась одним из участников) и даже не соизволила назначить для переговоров особого посланника. Какое-то время своими действиями она озадачивала других монархов. Когда наконец до Петербурга дошло известие о том, что всеобщий мир — цель, к которой так долго стремился Панин, — был на время достигнут, то императрица пришла в ярость. Согласно Харрису, «императрица сожалеет, что наши переговоры удались, и чтобы не упоминать об этой теме никому из посланников иностранных государств, появляется на людях как можно реже, в противоположность своему обычаю во время карнавала[289]»{803}.[290] Верак тоже отметил странное поведение Екатерины II, а также Потемкина и Безбородко. Лишь великий князь Павел Петрович, бывший воспитанник Панина, нашел повод поздравить посла{804}.[291] Потемкин пожаловался прусскому послу на то, что западные державы теперь смогут вмешаться в планы России{805}. Императрица, Потемкин и Безбородко вполне могли демонстрировать недовольство; в результате завершения Войны за независимость Америки они были вынуждены отложить на неопределенный срок «греческий проект» и хорошо поразмышлять, можно ли вообще аннексировать Крым без постороннего вмешательства[292].{806} Как мы видели, на ранних этапах Американской революции российская внешняя политика, курс которой определял Никита Панин, не была направлена против обретения северо-американскими штатами независимости и даже пыталась способствовать ее достижению через посредничество. Но «Северная система» Панина и его пассивная внешняя политика получили дурную славу. Советники, которых императрица выбрала на замену Панину, в особенности Потемкин и Безбородко, сходились в том, что Россия и Австрия разделят Турецкую империю. Чтобы это осуществить, необходимо было, чтобы остальная Европа была отвлечена на что-то другое. Для императрицы, чьим девизом было: «Вся политика заключается в трех словах: обстоятельство, предположение, случайность»{807}, Война за независимость Северной Америки стала идеальным обстоятельством. Панинским посредничеством, нацеленным на общее прекращение войны, его преемники стали всячески манипулировать, чтобы продлить войну[293]. Это не означает, что в новой политике не оставалось места для поддержки стремления Америки к независимости. Если бы можно было заключить сепаратный мир между Англией и Америкой, то у Англии было бы намного больше шансов продолжать противоборство с Францией и Испанией. Но это должен был быть сепаратный мир, а не прелюдия к всеобщему урегулированию[294]. Вот здесь и расходилась программа Панина с программой императрицы, разработанной ею в самом начале второй половины ее царствования. Предпосылкой существования «Северной системы» был мир и поддержание status quo, а новые экспансионистские планы Екатерины II, принятые в конце 1780 и начале 1781 года, требовали скорее военного равновесия, чем всеобщего мира. Разница в отношении к американцам при Панине и после его падения отражает эту перемену в российской внешней политике. Американская дипломатия и переговоры о торговле с Россией, 1780–1783 годы
Самой неудачной миссией американской дипломатии во время Войны за независимость была миссия Дейны 1781—1783 годов в Санкт-Петербурге. Два года Фрэнсис Дейна, направленный Конгрессом заключить договоры о дружбе и торговле, жил при русском дворе, непризнанный и нежеланный. Два года он страдал и терпел, ожидая официального признания. Он так и покинул российскую столицу, не имея ни малейшего понятия о том, почему его миссия оказалась столь безрезультатной. Глядя из современности, историки обычно находят гладкие, но неубедительные причины неудач Дейны. Из наиболее часто предлагаемых — неприязнь российской правительницы к американским революционерам{808}, сложная будуарная политика, в которой Дейну обошел более гибкий английский посол{809}, и то, что французский посол не оказал Дейне дипломатическую помощь[295]. Ни одно из объяснений не выдерживает исторической критики, поскольку, как мы далее увидим, Екатерина II не имела идеологической неприязни к американцам, будуарная политика была всего лишь любопытной, но не слишком важной стороной придворной жизни, а французский посол в действительности сделал все возможное, чтобы помочь миссии. В чем же тогда причина неудачи? Найти ее можно в противоречии основных целей двух государств. Россия, которая начиная с XVII века очень много заимствовала у Запада, чтобы с ним конкурировать, считала себя неотъемлемой частью системы политического равновесия в Европе. И в качестве таковой она в союзе с Пруссией в первую половину царствования Екатерины преследовала традиционные цели в Польше, а затем в 1781 году заключила с Австрией союз против Османской империи{810}. В обоих случаях союз заключался в расчете на непосредственную военную помощь, которую можно было ожидать от второго участника. Что касается Соединенных Штатов, они не имели возможности оказывать существенную военную поддержку потенциальным союзникам. Но этот внешне очевидный недостаток считался ничтожным по сравнению с тем, что могли предложить бывшие британские колонии — торговлю с ними. Колонисты предлагали другим странам революционную систему свободного обмена товарами — основу всеобщего мира и процветания. Эта система основывалась на посылке, что каждое государство самой природой приспособлено производить определенные товары, которые можно обменивать на те товары, которые это государство производить не приспособлено. Каждая страна, независимо от ее военной мощи, имеет в международном сообществе надежное положение, обеспеченное самой природой. Такая концепция предполагала, что свобода торговли находится в согласии с естественным законом вселенной; и утверждение этой свободы возвестит о наступлении эры дружбы и сотрудничества народов. Свободная торговля, если говорить коротко, должна была упразднить устаревший принцип политики силы. Такому взгляду сопутствовало презрительное отношение y. ancien régime («старому порядку») и его традиционным дипломатическим моделям. Соперничество между странами, блоки государств и меркантилизм были объявлены противоестественными — коростой на гражданском обществе, мешающей продвижению к всеобщему счастью. Соединенные Штаты заявляли, что не хотят иметь ничего общего с этими порочными традициями и будут поддерживать естественную гармонию интересов; политика их будет не тайной, а открытой; они будут обращаться к коммерческому эгоизму народов — если надо, то через голову существующих правительств, — чтобы привлечь их на свою сторону. А заодно эта «новая дипломатия» поспособствует разрушению британской торговой империи и обретению Америкой независимости{811}. вернуться То есть, Масленицы. Имеются в виду известия о заключении предварительного мирного договора в Париже 20 января 1783 г. между основными европейскими странами-участницами конфликта: Францией, Испанией и Великобританией; Версальский мирный договор от 3 сентября 1783 г. объединил предварительные мирные договоры, подписанные США и их союзниками с Великобританией (30 ноября 1782 г. и 20 января 1783 г.). — Примеч. науч. ред. вернуться До этого Харрис отметил, что «невозможно, чтобы императрица искренне желала восстановления мира между нами и нашими врагами, так как для успеха ее планов на Востоке непременно нужно, чтобы Бурбоны были полностью заняты своими делами; так что она не может быть искренна в своих действиях в качестве посредницы»: Харрис — лорду Маунтстюарту. 14, 25 октября 1782 г. (Malmesbury H.J. Diaries and Correspondence. Vol. 2. P. 5 (курсив оригинала)). Комментарий, свидетельствующий о разочаровании, которое испытал Потемкин в связи с известием о соглашении между державами, см.: Ibid. Р. 23. вернуться Находясь в 1781 г. в Вене, великий князь Павел Петрович, решительно отвергая экспансионистские взгляды своей матери, похвалил американцев за их «внутреннюю силу и национальное достоинство» (Morris R.B. The Peacemakers. P. 187). вернуться Екатерина II — Иосифу II. 7 апреля 1783 г. «Поскольку общее положение вещей в Европе не столь благоприятно, как год назад, для осуществления великого замысла, который я предложила тогда для блага наших монархий, благоразумие, похоже, ограничивает его в данный момент планом менее обширным и следовательно менее способным возбудить ревность и деятельность наших уважаемых соседей» (Joseph II und Katharina von Rußland. S. 197). вернуться С.Ф. Бемис, ведущий специалист по истории дипломатии периода Американской революции, ошибается, подчеркивая, что тщеславие Екатерины II было таким, что оно перевешивало государственные интересы России (The Diplomacy of the American Revolution. Bloomington, 1957. P. 179): «Лучше всего было бы императрице позволить Франции и Англии, естественным защитникам турок, обескровить себя, а самой тем временем тщательно продумать свои явные планы покорения Константинополя… Удачное посредничество между западными державами, воюющими на море, могло принести ей авторитет защитницы всей Европы. Привлеченная такими абстрактными и эфемерными надеждами на славу, она пренебрегла своими настоящими интересами на Востоке и попыталась добиться еще одного мира в Европе». Этот упрек можно было адресовать Панину, но только не императрице, после того как появилась возможность разделить Османскую империю между Россией и Австрией. Еще сильнее вводит в заблуждение Д.П. Крессон, который в книге «Francis Dana: A Puritan Diplomat at the Court of Catherine the Great» (New York, 1930) объясняет российскую внешнюю политику «фаворитизмом и шантажом» (Р. 183), «личным обаянием» (Р. 184), «стремлением к наслаждению» (Р. 211), «непостоянством» (Р. 223), «необъяснимыми отклонениями, свойственными женскому полу» (Р. 250) и т.д. Следует добавить, что у Крессона единственный ориентир в истории России — Казимир Феликсович Валишевский, поляк-эмигрант. вернуться Дейна, который сделал довольно мало проницательных наблюдений во время своего пребывания в Петербурге, охарактеризовал ситуацию правильно (неверно интерпретировав только экспансионистскую политику императрицы, приписав ее лишь антигалликанству), когда написал: «Русские министры в большинстве антигалликанцы, и с уходом графа Панина стараются разобщить или ослабить врагов Великобритании. Отсюда и самые невероятные поступки с целью привести или, скорее, принудить Соединенные Провинции к сепаратному миру с Великобританией… и отсюда все терпеливое согласие в ее попытке заключить отдельный мир с Соединенными Штатами… Думаю, они наверняка были довольны не только тем, что их частичное пристрастное посредничество между Голландией и Великобританией имело успех, но и тем, что Соединенные Штаты как независимое государство заключили свой собственный мир с Великобританией и оставили ее соперничать с одними Бурбонами» (Дейна — Ливингстону. 14 октября 1782 г. (Revolutionary Diplomatic Correspondence. Vol. 5. P. 813–814)). Можно добавить, что российская внешняя политика во второй половине царствования Екатерины Великой является довольно последовательной. В 1791 г., например, императрица решила не вмешиваться во французские дела и переключить на французов внимание Пруссии и Австрии, чтобы самой иметь свободу заниматься турками: «У меня много предприятий неоконченных, и надобно, чтобы они [венский и берлинский дворы] были заняты и мне не мешали». См.: Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. Т. 1–15. СПб., 1874–1909. Т. 2: Трактаты с Австрией. 1772–1808. СПб., 1875. С. 196. Цит. по: [Храповицкий А.В.] Дневник А.В. Храповицкого с 18 января 1782 года по 17 сентября 1793 года / Ред. Н. Барсуков. М., 1874. С. 386 (запись от Мдекабря 1791 г.). Репринт: Храповицкий А. В. Дневник. 1782–1793 // Екатерина II: Искусство управлять / Сост., послесл. А.Б. Каменского. М., 2008. С. 9–243, цитата — с. 216. вернуться Миф о двуличности французов возник во время самой Войны за независимость, и его принимают за чистую монету те историки, которые некритично прочитали бумаги Адамса, Дейны и других антигалликанцев. Мерси Отис Уоррен в своей работе (Warren М.О. History of the Rise, Progress and Termination of the American Revolution. Boston, 1805) неудачу миссии Дейны объяснила «интригами Британии, хитростью Франции и мудрой политикой петербургского двора». Явно намекая на Бенджамина Франклина, заклятого врага антигалликанцев, она добавила: «Предполагалось также, что двурушничество некоторых уважаемых американцев послужило неудаче переговоров и не дало заключить договор между одной из выдающихся европейских держав Европы и Соединенными Штатами Америки» (Vol. II. Р. 304–305). Хотя с Франклина вину сняли, французов по-прежнему обвиняют. См.: Hildt J.C. Early Diplomatic Negotiations of the United States with Russia // Johns Hopkins Studies in Historical and Political Science. Baltimore, 1906. P. 15–18, 24; Renaut P.P. Les relations diplomatiques entre le Russie et les États-Unis (1776–1825). Catherine II et les insurgés. La mission Dana (1776–1783). Paris, 1923. Vol. I. P. 179; Болховитинов Н.Н. Становление русско-американских отношений. С. 82, 87; Старцев А.И. Американский вопрос. С. 461. |
