Предложение Голицына неизбежно проникало в самую суть проблемы — институт крепостного права, вопрос, который старательно обходили все поборники государственной реформы: «…пока существует крепостное право, — предупреждал он, — Российская империя и наше дворянство, предназначенные к тому, чтобы быть богатейшими в Европе, останутся бедными. К тому же, как мы иначе образуем третье сословие, без которого нельзя льстить себя надеждою создать искусства, науку, торговлю и проч.?» Достичь поставленной цели можно только одним способом: освободив крестьянина и даровав ему гарантированное право владения всем его движимым имуществом, — отвечал он на собственный вопрос{428}. Вместо того чтобы надрываться на хозяйском поле, отрабатывая барщину, или на своем собственном ради выплаты оброка, крестьянин должен арендовать землю у своего бывшего барина. Со временем самый амбициозный из крестьян приобретет землю в собственность и постепенно преобразится в сельского предпринимателя, тогда как его менее успешный собрат будет иметь возможность переехать в город, увеличив тамошнее население (Голицын явно менее, чем Поленов, беспокоился о сокращении сельского населения). Таким образом, право собственности виделось князю ключом к успеху всего предприятия: именно частная собственность «рождает уверенность и спокойствие духа; из этого спокойствия развивается любопытство, а любопытством порождается всякого рода знание в искусствах, торговле и науках»{429}. Гарантированное право собственности и рост производства и богатства создадут в городе новые занятия как для деклассированного крестьянина, так и для выпускника екатерининских школ и академий. Все зависело от освобождения крестьянина и признания права на частную собственность, которое «необходимо для образования третьего сословия (le tiers-état), без которого искусства и науки никогда не могут процветать»{430}.[165] Самодержцу не составит труда привести эту программу в действие: «Образование среднего сословия, — рассуждал Голицын, — не встретит, по-моему, затруднений: ее императорскому величеству стоит только пожелать оного»{431}. В самом деле, замечал он, государыне достаточно самой показать пример, даровав свободу дворцовым крестьянам[166].
Назначенный Екатериной II заведовать образовательными учреждениями Иван Иванович Бецкой пророчил императрице, используя образы, отсылающие к высказываниям де Буляра и Поленова: «Петр Великий создал в России людей: Ваше Величество влагаете в них души»{432}. Хотя термин «души» можно понимать в метафизическом смысле, Бецкой имел в виду и вполне конкретный материальный образ: он тоже был весьма обеспокоен отсутствием в России среднего сословия. Как он довольно прямо высказывался, в России существуют лишь два чина: дворяне и крепостные{433}. Здесь он полностью соглашается не только с Монтескьё, но и с императрицей, которая в данных ему инструкциях выразила сходные взгляды. Россия, признала она, послала за границу для получения образования множество дворян и простолюдинов. Последние также обучались наукам и искусствам в российских школах. Тем не менее мало видимой пользы было извлечено из этого: они оказались не в состоянии применить свои новоприобретенные навыки и умения: «…от чего и людей такого состояния, которое в других местах третьим чином или средним называется, Россия до сего времени и произвести не могла. [Тот класс, который в других странах состоит из подданных честных и работящих, составляет ресурс общества и удовлетворяет все его нужды, обеспечивает империям богатство и славу.]»{434}.[167] Установив полное взаимопонимание по поводу главной проблемы России, недавно вступившая на престол самодержица и ее ближайший помощник приступили к поискам подходящего решения. Как выразился Бецкой: «При таком недостатке смело утверждать можно, что прямаго в науках и художествах успеха, и третьяго чина людей в Государстве ожидать, всуе и себя ласкать»{435}.
В поисках человеческого материала, из которого сложилось бы новое сословие, Бецкой, сын одного из ведущих военачальников Петра Великого, оказался не готов решать проблему крестьянской несвободы. Вместо этого он внес крайне изобретательное предложение, призванное преодолеть непроницаемость стратифицированного жесткого социального порядка: источником третьего сословия должны были стать сироты, подкидыши и незаконнорожденные — все, кто не имел вообще никакого социального статуса. При Петре и его наследниках деклассированные элементы общества регулярно собирались и отправлялись на службу — в армию или на мануфактуры. В результате они просто реинтегрировались в существующую социальную структуру. Возможно, памятуя о своем собственном незаконном происхождении, а также о своей рожденной вне брака дочери, Бецкой отвел подобным детям ключевую роль: получив соответствующее образование в Воспитательном доме, находившемся под его руководством, они и должны были составить столь нужное России третье сословие; при этом уже сушествующие сословия не потеряли бы ни одного из своих членов. Предложение Бецкого было безболезненным решением насущной проблемы. Говоря его собственными словами, «в Государстве два чина только установлены: дворяне и крепостные. Но как по привилегиям [sic], жалованным сему учреждению от великодушной и премудрой Самодержицы нашей, воспитанники сии и потомки их вольными пребудут: то они следовательно составят третий чин в Государстве»{436}. Говорят, покойный президент Кеннеди утверждал, что все бизнесмены — бастарды. Бецкой предложил вариацию на эту тему: он надеялся преобразить бастардов в бизнесменов.
Детей следовало принимать в Воспитательный дом Бецкого в самом раннем возрасте; для того чтобы гарантировать достаточное количество воспитанников, поставщикам младенцев было обещано вознаграждение в размере двух рублей за голову, а также им было разрешено сохранять анонимность{437}. Лет до пяти-шести за детьми ухаживали кормилицы и надзирательницы; после этого начиналось формальное обучение. Хотя поначалу все ограничивалось чтением, письмом и законом Божьим, в свободное время воспитанников обучали также прясть и ткать. С одиннадцати лет детей знакомили с арифметикой, географией и счетоводством, а также с искусствами и ремеслами. Девочек дополнительно обучали домоводству. Такие предметы, как танцы, этикет и французский язык, традиционно преподававшиеся в школах для дворянских детей, считались необязательными для третьего сословия и были исключены из программы обучения{438}. Только по достижении четырнадцати лет воспитанник начинал изучать избранное им ремесло целенаправленно, у мастеров и ремесленников, работавших поблизости от Воспитательного дома. Ученика, выказавшего выдающиеся академические способности, следовало послать для продолжения образования в университет; творчески одаренного питомца определяли учиться в Академию художеств{439}.
Образование тех подкидышей, кто не был отправлен в другие учебные заведения, заканчивалось в 19–20 лет: к этому времени они окончательно вживались в роль доблестного гражданина, приуготовленную для них Бецким и императрицей. В течение 16–18 лет, проведенных в Воспитательном доме, воспитанник ни разу не покидал его пределов, даже чтобы навестить семью или друзей. Ему дозволялось видеться только с ближайшей родней, если таковая имелась, и только в присутствии надзирателя, поскольку больше всего Бецкой стремился оградить своих протеже от того, что считал порочным влиянием внешнего мира, — это опасение он разделял со множеством мыслителей эпохи Просвещения. Ко времени завершения обучения выпускники окончательно прониклись бы основополагающими ценностями нового третьего сословия (tiers-état): вселив в них «добрыя сердца и благие нравы», «праводушие», «просветив им разум, сколько потребно» посредством воспитания, в результате удастся «произвести… так сказать, новую породу, или новых отцов и матерей»{440}. После выпуска эти новые граждане войдут в городское общество с паспортами, подтверждающими их статус свободных людей. Они вступят в брак с себе подобными — такими же продуктами системы воспитания Бецкого, родят и взрастят новых граждан и покажут благой пример другим. Таким образом, роль, отведенная воспитанию де Буляром, Поленовым и Голицыным, у Бецкого достигла наивысшего значения.
