При такой столь откровенной оценке российской ситуации стоявшая перед императрицей задача была очевидна: привести в порядок унаследованное ею петровское государство. В 1764 году Екатерина так обрисовала эту задачу генерал-прокурору Александру Алексеевичу Вяземскому, подготавливая для него первоначальные инструкции:
Законы наши требуют поправления: первое, чтобы все внести в одну систему, которой и держаться; другое, чтобы отрешить тех [законы], которые оной прекословят; третье, чтоб разделить временные и на персон данные от вечных и непременных, о чем уже было помышляемо, но короткость времени меня к произведению сего в действо еще не допустила[141].
Таким образом, реализация политических устремлений императрицы напрямую зависела от кодификации необходимых фундаментальных законов и издания новых законов там, где существующих было уже недостаточно. В статьях 440–446 главы XIX «Большого Наказа» императрица заявляла, что таких законов должно быть как можно меньше и они должны отличаться от временных учреждений и указов по конкретным случаям и считаться непреложными. Только выстроив систему этих законов и распространив их на всю империю, можно было считать, что Россия подходит под категорию «регулярного» (или «полицейского») европейского государства. Только когда подданные императрицы осознают свои права, привилегии и обязанности, станут придерживаться их потому, что они справедливы, и будут уверены, что их правитель тоже будет их чтить, можно будет говорить, что подданные пользуются политической свободой, какая только возможна в монархии. Несмотря на то что задача на первый взгляд выглядела трудноисполнимой, императрице не нужно было создавать фундаментальные законы ab novo[142]. Значительная их доля была уже готова к использованию в виде разрозненных норм.
Какие из этих законов подходили, по мнению императрицы, для ее целей? Табель о рангах Петра I, лишь с небольшими изменениями, она сочла пригодной и даже частично включила ее в Жалованную грамоту дворянству, к большому недовольству некоторых дворян-аристократов, разгневанных тем, что для поддержания своего статуса им придется служить, несмотря на формальное освобождение дворян от службы. Духовный регламент Петра I 1721 года тоже оставался в силе, но Регламент Главному магистрату того же года требовал значительной переработки, которой он и подвергался вплоть до 1785 года. Указы Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Петра III, постепенно освобождавшие дворян от обязательной государственной службы и наделявшие их все более существенными правами в распоряжении богатствами своих поместий, были сохранены в силе, как и последующие указы Екатерины II, касающиеся прав собственности (например, указ от 28 июня 1782 года, отметивший годовщину ее восшествия на престол). В той или иной форме они были совместимы с целями Грамот, а в некоторых случаях их положения были прямо включены в Грамоты.
Нельзя упускать из виду роль, которую в создании фундаментальных законов сыграла Уложенная комиссия и «Большой Наказ» императрицы. Эта роль важна в четырех аспектах. Во-первых, указ от 14 декабря 1766 года оговаривал выборы депутатов в Комиссию сословными собраниями под председательством предводителей дворянства и городских голов. Грамоты сделали эти должности постоянными. Во-вторых, наказы, с которыми прибыли депутаты, и мнения, высказанные депутатами во время работы Комиссии, дали императрице представление об общественном мнении. В-третьих, частные комиссии сумели накопить и упорядочить огромное количество материала, большая часть которого проявилась, хотя и в измененном виде, в последующем законодательстве. В самом прямом смысле формы, которые Грамоты в конце концов приняли, можно рассматривать как продукт, пусть и побочный, деятельности Комиссии. И наконец, даже важнее, чем сама Уложенная комиссия, был «Большой Наказ», которым она должна была руководствоваться. Надо сказать, что «Наказ» содержит многочисленные заимствования из иностранных источников и составлен он таким языком, чтобы импонировать общественному мнению. Более того, в «Наказе» полно двусмысленностей и противоречий. Тем не менее его влияние на протяжении екатерининского царствования было значительно. На его положения не только ссылались при юридических процедурах, но и общий его тон образовал ту почву, на которой возникли многие юридические документы екатерининского царствования. Так сильно было его влияние, что русские екатерининского времени, включая саму императрицу, обычно воспринимали «Наказ» как часть непременных законов, документ, имеющий силу закона{372}.
Если родство между «Большим Наказом» императрицы и Грамотами не всегда очевидно, этого нельзя сказать о родстве «Наказа» и закона о губернской реформе, или «Учреждения для управления губерний Всероссийской империи»{373}. Здесь связь вполне очевидна. Если Россия должна пользоваться благами цивилизации, благами «регулярного» государства, порядок, как заявила императрица в своем «Наказе», надо привнести и в провинции. Порядок этот она и пыталась установить посредством губернской реформы, основанной на принципах, подробно изложенных в ее «Наказе».
Екатерина, посылая Вольтеру немецкий перевод «Учреждений», заявила: «Наше законодательное здание возвышается мало помалу; основанием для него служит Наказ: я его послала вам десять лет тому назад». Если ее корреспондент внимательно прочитал законы, то наверняка заметил, что они «не противоречат принципам [«Наказа»], но истекают из них»{374}. Императрица обещала, что последуют другие узаконения, и в результате создание свода законов окажется совсем несложным делом. И узаконения последовали. Среди них был «Устав благочиния, или полицейский», изданный 8 апреля 1782 года, который детально излагал обязанности учреждений, ответственных за поддержание законности и правопорядка, санитарное состояние и общее благополучие в городе, а также определял их штат. Взятые вместе, эти два законодательных акта[143] следует рассматривать как составные части фундаментального закона, который стремилась создать императрица. Они же обеспечивают связь между «Большим Наказом» и Грамотами 1785 года.
Учреждение о губерниях и Устав благочиния создали основу для систематизации управления на местном уровне. Они содержали (хотя и далеко не полное) руководство для общества, объяснявшее его роль в новых учреждениях. Однако у государства, как говорилось выше, не хватало людских ресурсов, чтобы как следует заполнить штатом эти учреждения. Здесь как раз и заняли свое место Грамоты. Они формализовали на местном уровне сословные корпорации, которые могли не только дать недостающие людские ресурсы, но в некоторых случаях и подобрать их. При приемлемых для себя издержках государство вовлекало в государственный аппарат тысячи отставных и неслужилых дворян, уважаемых купцов и ремесленников. Возник некоторый запас людских ресурсов, откуда можно было черпать заседателей и других судебных должностных лиц, а также полицейских чиновников, предусмотренных законами 1775 и 1782 годов. Кроме того, местное самоуправление, осуществляемое через корпорации, поможет государству направить ресурсы общества на службу монарху самым эффективным образом. Монарх и общество в России могли теперь идти в одном направлении.
Если бы даже дело ограничилось попыткой создать общество на базе сословий и сформировать сами сословия, то Грамоты и тогда заслуженно изучались бы как вехи российской политической истории. Но императрица пошла дальше. В то время личность была беззащитна перед лицом государственной власти, тем более в России. Однако даже при желании изменить это положение было бы преждевременно думать о создании совершенно свободной личности, не входящей ни в какие юридические или экономические группы; это значило бы приближение социальной анархии, риск, на который ни один здравомыслящий правитель не пойдет по своей воле. Поскольку идея равенства всех граждан перед законом была чужда самой природе абсолютной монархии, Екатерина II пошла по пути обеспечения прав и привилегий индивида через его членство в одном из вновь установленных сословий. Это действие с современной точки зрения едва ли выглядит прогрессивным, но в то время оно казалось уместным.
