— Черт знает что такое! — возмутился он и поспешил в ванную.

Через десять минут, чисто выбритый и умытый, с волосами, зачесанными на затылок, он спустился в кухню. Стол не был накрыт, и это привело его в еще большее раздражение.

— Шугар! Что ты себе позволяешь?

Только тут в глаза ему бросился светло-голубой конверт, лежащий на крышке плиты. Почерком Шугар на нем было написано его имя. Пока он вскрывал конверт, к нему успели вернуться все вчерашние страхи.

«Хельмут!

Прости за то, что прочтешь в этом письме. Вчера я не решилась сказать тебе правду, зная, что ты всегда верил мне. Как я могу жить рядом с достойным человеком после того, что сделала? Я убила Джона и Фэрил. Единственное, чем можно искупить эту ужасную вину, — это лишить жизни и себя.

Мой любимый, мой единственный, прости за то, что я лгала тебе. Никогда, никому не показывай это письмо, потому что только перед тобой я должна оправдываться, только ты имеешь право судить меня. Ты единственный мужчина, какого я любила, Хельмут.

Навеки твоя, Ш.»

— Не «какого», а «которого», — пробормотал Хельмут.

Он опустился прямо на отчищенный до блеска линолеум, закрыл лицо руками и затрясся в рыданиях. Время шло, а он все плакал и плакал, повторяя едва слышно: «Не «какого», а «которого», Шугар… не «какого», а «которого»…»

— Сочувствую, мистер Тэплинжер, — сказал высокий белый полицейский.

— Когда это случилось? Когда машина оказалась в воде? — спросил Хельмут с безразличием полного отчаяния. — Сколько потребуется времени, чтобы ее вытащить?

Утром, едва успокоившись, он позвонил в полицию и заявил, что жена выехала из дома еще с вечера и так и не вернулась. Около трех часов явились эти двое, чтобы отвезти в Лайонспорт, где какой-то джип упал с набережной в море. Хельмут опознал джип, но тела Шугар в нем не оказалось. Полицейские заверили его, что вода обычно уносит трупы из утонувших машин, и его первой реакцией было облегчение: Хельмут боялся, что не выдержит зрелища бездыханного тела жены.

Но позже, когда его привезли домой и полицейские собрались уходить, он понял, что не выдержит другого — одиночества в доме, хранившем в каждой мелочи отпечаток личности Шугар.

Чтобы удержать полицейских, он начал задавать вопрос за вопросом. Почему тело до сих пор не выплыло? Ах, для этого требуется минимум двенадцать часов! Где же оно окажется через двенадцать часов? В какой части побережья? А если оно не всплывет и через сутки? Или через неделю?

Наконец полицейский пониже ростом, чернокожий и широкоплечий, достал из бара бутылку виски и налил в стакан хорошую порцию.

— Выпейте! — приказал он мягко, протянув стакан Хельмуту.

Тот осушил его чуть ли не одним глотком. Душевная боль несколько утихла, зато в висках бешено застучало.

— Простите, что оставляем вас в одиночестве, — сказал белый полицейский, — но Сет и я должны вернуться в участок, чтобы написать рапорт.

Переглянувшись, полицейские направились к двери. Хельмут понял, что дольше удержать их не удастся, и еще больше сгорбился на стуле.

Разумом он понимал, что пора выйти из апатии и заняться делами, неизбежными в случае смерти близкого человека: поговорить с адвокатом, известить друзей и знакомых, — но у него не было сил поднять телефонную трубку. Много времени прошло, прежде чем он приободрился настолько, чтобы подняться в кабинет Шугар.

Там, как обычно, царил порядок. Бумаги на столе были сложены в аккуратные стопки, блокноты и папки стояли на полках строго в порядке возрастания размера. Вмятина, оставшаяся на сиденье кожаного вращающегося кресла, была уже не отпечатком личности, а отпечатком массивного тела Шугар.

«Тела», — мысленно повторил Хельмут, испытывая острую боль потери. Где было сейчас тело Шугар? Всплывет оно со временем или обречено навеки оставаться под какой-нибудь подводной скалой? Сама мысль о том, что пышная плоть жены будет медленно разлагаться в холодной морской воде, была невыносима, ужасна. Это означало худшее из зол: он потерял ее навсегда.

«Как она могла пойти на такое?» — думал Хельмут, изнемогая от отчаяния. Разве она не знала, что он простил бы ей все, все абсолютно? Он был всего лишь ее тенью в этой жизни, он даже на свет появился только для того, чтобы встретиться с ней! Как могла она усомниться в этом хоть на миг?

Хельмут не знал, что бывает такая боль. Он понял, что если будет стоять так и дальше, разглядывая вещи, еще вчера принадлежавшие жене, то сойдет с ума. Нужно было чем-то заняться, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение. Сосредоточившись, он заметил приоткрытую дверь платяного шкафа и по привычке к аккуратности подошел ее закрыть.

«Моя жена мертва, а я и тут не могу спокойно смотреть на незакрытый шкаф!»

Пристыженный, Хельмут захлопнул дверь с такой силой, что она полностью распахнулась. Сгорая от стыда, он все же протянул руку, чтобы довершить начатое, но вдруг заметил, что на дне шкафа пусто. Одежда по-прежнему висела на вешалках, но внизу не было ничего.

Хельмут порылся в памяти, стараясь вспомнить, было ли так всегда. Нет, он не мог с уверенностью это утверждать. Тогда он подошел к столу и оглядел стену над ним. На ней, кажется, что-то висело… Фотография? Почему он выказывал так мало интереса к делам Шугар и ее привычкам?

Подозрения были пока еще смутными, но в душе Хельмута закопошился страх. Пусть даже Шугар не проводила в кабинете столько времени, сколько он в своем, все же на дне шкафа не могло не накопиться каких-то вещей. Не странно ли, что человек, собравшийся совершить самоубийство, забрал из шкафа… что? Какая разница? Чем бы это ни было, брать его с собой на дно морское не имело никакого смысла.

Хельмут с силой постучал себя ладонью по лбу. Похоже, у него начинался нервный срыв. Только безумец мог стоять перед шкафом жены после ее смерти и размышлять о том, почему на его дне ничего нет. Даже если там что-то и лежало, кто мог сказать, когда оно было изъято? Шугар больше не было в живых, и это единственное, что имело значение.

Но когда он улегся в постель, мысли его продолжали крутиться вокруг странной пустоты в шкафу. Может быть, Шугар надела то, что там лежало, постаравшись сделать момент своей смерти особенным? Что же это было? Нарядные туфли?

Ему этого не узнать. Тело Шугар было слишком тяжелым, чтобы всплыть. Полицейские не понимали этого, но он знал наверняка.

Но как такое тяжелое тело могло вымыть из машины водой? Шугар еле-еле втискивалась на водительское сиденье!

Хельмут сел в постели, весь мокрый, тяжело дыша. А что, если в машине и не было никакого тела?

Ну конечно, его там не было! Как он сразу не понял такой простой вещи! Шугар устала от него, он ей надоел. Выходит, пока он страдал, оплакивая ее смерть, она строила себе новую жизнь в другом месте! Но что он сделал, чтобы толкнуть ее на это?

Он зажег свет, свесил ноги с кровати и некоторое время сидел так, борясь с дурнотой. Потом постарался улечься поудобнее и достал из тумбочки биографию отца Авраама Линкольна.

Глава о том, как развивались отношения юного Эйба и его мачехи, особенно его интересовала, но в этот вечер он мало что понял из прочитанного. В конце концов строчки попросту расплылись: Хельмут снова плакал.

Он отложил книгу, выключил свет и лежал, глядя в темноту.

— Она любила меня, — сказал он вслух в мертвой тишине пустого дома.

Ноги сами привели Лэйни к окну, и она — уже в который раз! — поймала себя на том, что смотрит, не отрываясь, на дом Тэплинжеров. Весь день она собиралась позвонить Хельмуту и выразить ему свои соболезнования, но так и не сделала этого.

О самоубийстве Шугар она узнала еще вчера, а сегодня утром позвонили из полиции, чтобы сообщить об оставленной ею записке. Хельмут с утра побывал в участке и показал ее следователю, который немедленно известил Лэйни. Теперь ей все было ясно, но передовица «Вестника», посвященная смерти соседки, все же сильно ее потрясла. На фотографии Шугар широко улыбалась и выглядела живее всех живых.