Расчесываясь перед зеркалом, Лэйни немного порепетировала любезное лицо, намереваясь наконец спуститься к гостям. Позже нужно было позвонить Карле, которая предложила собрать ее вещи и доставить их в Медоувью, но, кроме одежды, ничего больше не приходило в голову. Может быть, пригодится записная книжка… бумага для набросков, краски и маркеры… любимая кружка? Но если привезти все это сюда, то назад дороги уже не будет. Все равно что дать присягу остаться в этом доме навсегда… впрочем, разве не так все и выйдет? Наверное, именно так, но пока поверить в это не удавалось.
— Подумываешь о том, чтобы сбежать? — шепотом спросила Лэйни у своего отражения.
Она бросила расческу на кровать и вышла в коридор. Дверь в комнату Тима была плотно прикрыта. Лэйни постучала.
— Уходи! — прозвучал тихий ответ.
Она приоткрыла дверь. Тим стоял у окна все в том же голубом джемпере и шерстяных брюках, в которых был на похоронах.
— Привет! Как дела?
Она попыталась обнять мальчика. Он высвободился, но не помешал ей поправить упавшие ему на глаза волосы.
— Они еще не разошлись?
— Думаю, нет. Ты, наверное, проголодался? Сейчас время ужина.
Тим отмахнулся.
— Пойдем вниз. Там полно вкусной еды…
Она потянула мальчика за руку, но он не двинулся с места. Лэйни присела рядом, заглядывая ему в лицо.
— Есть необходимо, Тим.
— Принеси что-нибудь сюда, — ответил он равнодушно, очевидно, мало интересуясь, согласится она или нет.
«Что же теперь делать?» — беспомощно думала Лэйни. Ей было до слез жалко Тима, но она понимала, что его нужно вывести из состояния апатии. Он не мог вечно оставаться в своей комнате, отгородившись ото всех, кому был дорог.
«Ну вот, еще и двух дней не прошло, а уже ясно, что от нее никакого толку!»
— Мне не хотелось бы настаивать, — сказала она решительно, — но тебе придется самому выбрать то, что ты точно съешь. К тому же дедушка и бабушка уезжают, и им неприятно будет уехать, не простившись с тобой.
На этот раз Тим позволил увлечь себя к двери, но спросил:
— Они уезжают сегодня?
— Так нужно, Тим, — ответила Лэйни, стараясь сгладить неприятное впечатление. — Ты, конечно, хотел бы, чтобы они побыли здесь подольше…
— Очень нужно! — вдруг крикнул мальчик. — Они только и делают, что лезут с вопросами! От них с ума можно сойти!
Лэйни никак не ожидала такой реакции, но ее обрадовал бы сейчас любой знак оживления со стороны Тима.
— Они задают вопросы, потому что волнуются за тебя.
— Я знаю, — впадая в прежнее угрюмое безразличие, ответил он.
Толпа гостей внизу заметно поредела. Тим спускался по лестнице медленно, шаркая ногами, как старый дед. Заметив его, Дорис поспешила навстречу.
— Ты, наверное, умираешь от голода, Тимми, — оживленно сказала она, обнимая мальчика за плечо и начиная подталкивать к кухне. — Я отложила для тебя ростбиф и салат и не меньше полдюжины пирожных…
— Меня покормит Лэйни! — крикнул он, вырываясь.
— Лэйни не всегда будет здесь, чтобы заботиться о тебе. Нам лучше начать как-то уживаться, Тим.
Тот посмотрел сначала на нее, потом на Лэйни, и глаза его наполнились слезами.
— Как это, Лэйни не всегда будет здесь? Будет! Она, вот именно, будет здесь всегда, правда, Лэйни?
— Правда, милый.
Она крепко обняла мальчика, думая о том, что с Дорис придется объясниться, даже если это перспектива не из приятных.
— Пойди к столу и выбери себе что-нибудь вкусное. Я вернусь через пару минут.
Тим кивнул и ушел, продолжая обеспокоенно хмуриться.
— Мне нужно с вами поговорить, — начала Лэйни, не зная толком, как начать.
— О чем именно? — спросила Дорис с оттенком нетерпения, когда они сели на стулья под лестницей.
Лэйни заговорила не сразу. Объясняться с Дорис Бекли было нелегко даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, а в данном случае ситуация сложилась особенно деликатная. Два дня под одной крышей с ней и ее мужем едва не привели Лэйни к нервному срыву. Конечно, Бекли старались как-то оживить настроение и отвлечь детей, но невозможно было не чувствовать скрытый ток неодобрения, постоянной оценки событий не в пользу Лэйни. Что бы она ни делала, как бы ни лезла вон из кожи, чтобы все сделать правильно, ее усилия не дотягивали до стандартов, установленных в этой семье. Дорис улыбалась и кивала, но не упускала ни малейшего случая выразить свое недовольство легкой паузой в разговоре, движением бровей, трепетом ресниц. Мать Лэйни тоже критиковала все и вся, но она по крайней мере делала это вслух, сопровождая указаниями, как исправить промах. Позиция Дорис Бекли могла и святого свести с ума! Ее муж был немногим лучше. Он привык, что в его собственном доме все делается определенным, раз навсегда установленным образом, и, как видно, решил, что так должно быть везде и всюду. Хью Бекли по большей части молчал, зато он откровенно хмурился на то, что ему не нравилось, а не нравилось ему практически все. Разумеется, Лэйни знала про постоянные трения между Фэрил и ее родителями, но сама никогда с этим не сталкивалась.
Однако она не могла позволить себе обижаться. Это были дедушка и бабушка ее подопечных, и с ними нужно было жить в мире, чего бы это ни стоило.
«Ну вот, — думала Лэйни с угрюмым сарказмом, — теперь придется уживаться еще с одним бракованным набором родителей!»
— Я заранее прошу прощения, если это будет для вас новостью, — начала она, тщательно подбирая слова, — но Тим прав, и мне придется здесь остаться. Разве Фэрил ничего вам не сказала?
— Не сказала о чем? — с подозрением спросила Дорис.
— О том, что они выбрали меня в качестве опекуна Тима и Райли.
Выражение лица Дорис так изменилось, что это подтвердило худшие подозрения Лэйни: мать Фэрил действительно ничего не знала.
— Фэрил и Джон предложили мне это вскоре после рождения Райли. В завещании указано, что в случае их смерти я должна буду переехать в этот дом и заботиться о детях… до их совершеннолетия.
— Ты?! — вскричала Дорис, выразив в этом единственном слове все возмущение поступком дочери.
— Мы… мы дружили долгие годы… были очень близки…
По мере того как Дорис осознавала новость, она все больше напрягалась, словно каменела, и Лэйни испытала сильнейшее желание как-то выказать свое сочувствие. В конце концов она знала мать Фэрил с самого раннего детства, чуть не каждый день бывала в ее доме, часто сидела за одним столом с ней. Она почти уже протянула руку, чтобы обнять женщину, но удержалась. Дорис Бекли была не из тех, кто позволяет до себя дотрагиваться, тем более чтобы утешить. Шли секунды, и постепенно в ее лице не осталось и следа показной доброты.
Потом не без усилия полное достоинства выражение вернулось. Дорис поднялась, поправила прическу и улыбнулась тенью любезной улыбки.
— Время позднее. Мы поговорим на эту тему в другой раз.
Она прошла в гостиную и обратилась к мужу, который до этого что-то обсуждал с двумя знакомыми:
— Хью, пора ехать.
Тот посмотрел на нее с неудовольствием, но послушно отставил стакан и поднялся. Лэйни осталась стоять возле лестницы, наблюдая, как они прощаются с гостями.
— Эй, Лэйни, хоть чо-нибудь пожевать?
Можно было и не поворачиваться — только Меган Берк, местная подруга Фэрил, говорила так по-простецки. Они не виделись довольно давно. В ночь рождественской вечеринки в доме Коулов Меган с мужем не было в Медоувью: они уезжали отдыхать куда-то на юг. Но за прошедшие два дня Меган раз десять забегала помочь или взять список нужных продуктов, чтобы отправиться в ближайший супермаркет. Она была единственным человеком, с кем Лэйни охотно поговорила бы, но им удалось обменяться едва ли парой фраз.
Из всех друзей, что Фэрил успела завести в Коннектикуте, Меган особенно нравилась Лэйни. Высокая и худощавая, она обожала длинные сверкающие серьги, а волосы носила в виде громадной шапки черных локонов, которые эффектно падали на глаза и которые приходилось не менее эффектно приподнимать пальцами обеих рук, как гребенкой. Это была в высшей степени земная женщина, которую невозможно было ничем шокировать: Меган могла с удовольствием обсуждать все что угодно и с кем угодно. Она любила подшучивать над современными образцовыми матерями и женами, которые успевали все на свете: воспитывать детей, вести дом и заниматься благотворительностью.