— Если только это был бы честный полицейский, — с горечью произнес Джон вслух.

Постепенно гнев сменился печалью. Чарли был слишком ленив и жаден, чтобы вести честную жизнь, но обвинял в своих неудачах всех, кроме себя самого. Его возмущенные слова: «Тебе все само плывет в руки!» — до сих пор болезненно отдавались в памяти Джона, но он знал, какая тяжелая работа стоит за всем, чего он достиг. Нечего было и надеяться, что Чарли замечает это. Он видел то, что хотел видеть: у старшего брата есть все, о чем только может мечтать мужчина.

«И ведь он прав», — подумал Джон благодарно.

Возможно, жизнь плейбоя не так уж и нравилась Чарли. Он мог утверждать это, но стоило ли принимать за чистую монету каждое его слово? Может быть, нужно лучше разбираться в людях, уметь заглянуть им в душу, стараться понять их поступки?

Виноватый и удрученный, Джон остановил машину у почтового ящика, чтобы забрать корреспонденцию. На передней полосе местной газеты, выходившей дважды в неделю, была помещена большая фотография Марины Паульсен в полицейской форме. «Женщина-полицейский погибает в автокатастрофе».

Джону вдруг отчаянно захотелось, чтобы вся эта история оказалась просто сном.

Фэрил лежала в темной спальне, глядя в потолок и слушая стук своего сердца. Она знала, что муж заснул, но все не решалась подняться. Джон дышал глубоко и ровно, и мало-помалу она успокоилась. Медленно и бесшумно поднявшись, она вышла из спальни и плотно прикрыла за собой дверь.

Темный кабинет Джона едва освещала полоска лунного света, пробивавшаяся сквозь щель между портьерами. Фэрил прошла к столу, стараясь ни на что не наткнуться и не наделать шуму, и включила лампу. Вспыхнувший свет заставил ее зажмуриться.

То, что она искала, находилось прямо на столе — картонная коробка, доставленная полицейским посыльным. В ней были сложены немногочисленные личные вещи Марины Паульсен: разные мелочи и все, что находилось в ее машине во время аварии. Когда Джон объяснил, что в коробке, Фэрил равнодушно кивнула, в душе страстно желая только одного: сунуть туда нос сразу, как только представится возможность.

Она открыла коробку, запомнив, в каком порядке отвороты наложены друг на друга, чтобы потом не ошибиться. Под ложечкой то и дело подступала ноющая боль — ощущение, не оставлявшее Фэрил с момента, когда она увидела на кухонном столе номер «Вестника Медоувью» с фотографией Марины Паульсен. Невозможно было не узнать это лицо с крупным родимым пятном на щеке. Впрочем, особая примета только служила лишним доказательством: Фэрил и без того прекрасно помнила женщину, с которой столкнулась в дверях номера 1012. Итак, гостья Шугар, которая привела ее в такую бешеную ярость, была полицейским.

Джон наткнулся на имя Шугар в списке Марины Паульсен, но он не мог даже предположить, зачем их соседке понадобилось подкупать полицейского… или подчиняться шантажу. Зато Фэрил прекрасно знала, зачем.

Ей тогда повезло, что муж поднимался по лестнице первым и не мог заметить, как она оцепенела, услышав его слова. Если бы только Джон знал, как легко, имея такую информацию, раскопать все подробности про публичный дом, который содержала Шугар! А там уже оставался один маленький шаг до истины, что его собственная жена, по крайней мере один раз, посетила этот вертеп. Весь остаток ночи Фэрил пролежала без сна, все больше и больше погружаясь в отчаяние.

Но худшее было впереди. Когда Джон бросил на кухонный стол пачку писем и газет, верхним оказался «Вестник Медоувью» с фотографией женщины в полицейской форме. Фэрил едва сумела тогда удержаться на ногах. Размышляя ночью о том, как Шугар выплачивала вымогаемые деньги, она решила, что в условленное место помещался конверт, его забирали… что-то в этом роде. Теперь же в памяти всплыл яростный выкрик Шугар: «Проклятая сука, тебе все мало! Чтоб ты подавилась этими деньгами! Я тебе еще покажу! Я тебе покажу!»

И вот спустя две недели Марина Паульсен мертва. Может ли это быть простое совпадение, спросила себя Фэрил. Может быть, все дело в ее слишком живом воображении? Что, если эти два случая никак не связаны между собой? То, что Шугар оказалась иной, чем представлялось вначале, еще не означало, что она способна на убийство. Да убийство тут и ни при чем. Марина Паульсен вела машину пьяной, и потому врезалась в стену.

Заглядывая в коробку, Фэрил от души надеялась, что внутри не окажется ничего, что могло бы опровергнуть этот факт.

Одна за другой вещи Марины Паульсен перекочевывали на стол. Чистый блокнот. Бумажник. Чековая книжка. Конверт с несколькими кредитными карточками. Водительские права. Полицейское удостоверение. Квитанция из химчистки: блузка и брюки были готовы еще неделю назад. Содрогнувшись, Фэрил отложила квитанцию и открыла косметичку, где не было ничего более интересного, чем помада, румяна и тушь для ресниц. Далее шел непрочитанный номер «Нью-Йорк таймс», купленный в день аварии, и нераспечатанный пакетик жареной картошки. Полупустая пачка «Клинекса». Расческа. Несколько шариковых ручек. Инструкция по управлению «тойотой» и с полдюжины карт небольших окрестных городов.

На самом дне, совершенно расплющенный остальными вещами, лежал бумажный упаковочный пакет дешевого магазинчика «Модные вещи Хорнера». Фэрил часто проезжала мимо, но никогда не бывала в нем. В пакете оказалась розовая шелковая блузка, совершенно измятая. Сунув вещицу в пакет, Фэрил едва не опустила его в коробку, но вдруг заметила, что на его плоском дне что-то написано. Одно слово, коряво нацарапанное шариковой ручкой, словно для того, чтобы не забыть.

Фэрил поднесла пакет к глазам, но это не улучшило дела: слово было практически неразборчивым.

Первая буква как будто «п»… точно «п»! Что же дальше? «И»? В конце, без сомнения, идет двойное «т». Вот еще «к». Пик-тт. Что-то очень знакомое… «Пикетт»? Где она видела это слово?

Ахнув, Фэрил уронила пакет. Слово «Пикетт» было на номерном знаке одной из машин Шугар! Хельмут Тэплинжер в приступе тщеславия заказал три номера с фамилиями генералов времен Гражданской войны. Теперь Фэрил легко могла себе представить джип, крайний справа, и белые буквы на голубом фоне.

В ночь, когда она погибла, Марина Паульсен записала на пакете слово с номерного знака Тэплинжеров!

У Фэрил подкосились ноги, и она рухнула в рабочее кресло Джона. Даже не тратя много времени на размышления, она могла теперь описать, что случилось.

В магазине «Модные вещи Хорнера» Марина Паульсен купила розовую шелковую блузку. Можно было положить пакет в багажник, но (как и сама Фэрил делала, если вещей было немного) она бросила его на соседнее сиденье. Все оставшееся время дня — нет, всю оставшуюся жизнь Марины Паульсен! — пакет там и оставался. Возможно, по дороге к месту своего назначения она остановилась пообедать, а может быть, просто выпить. Во всяком случае, тест подтвердил наличие алкоголя в ее крови. А потом ей попался на глаза номерной знак со словом «Пикетт», которое она записала. Это было сделано в спешке, на ходу, поэтому слово почти невозможно было разобрать.

Может быть, Марина Паульсен всего лишь хотела позже навести справку, кто хозяин машины с таким экзотическим номерным знаком, но Фэрил не верилось в это. Скорее всего «Пикетт» ехал за ней по пятам, преследовал ее. Женщина не знала, кто находится за рулем, иначе она просто записала бы имя водителя. Зато она сразу поняла, что ей угрожает опасность, и решила оставить намек — на случай, если произойдет худшее. Для многих слово «Пикетт» не имело смысла, но для знающего человека оно значило больше, чем целое предсмертное послание.

Фэрил сидела на скамейке, тесно сцепив руки на коленях. Резкий февральский ветер, проносившийся по парку, то и дело заставлял ее смигивать невольные слезы, но ежилась она не столько от холода, сколько от нервного напряжения. Вид приближающейся Шугар в раздуваемой ветром объемистой накидке вызвал новый приступ страха — в последнее время постоянного спутника Фэрил. Прежде она не могла и подумать, что способна так бояться кого бы то ни было, тем более соседки, которую еще совсем недавно считала подругой, в чей дом запросто забегала на чай. Что ж, прежняя Шугар исчезла, а вернее, никогда не существовала.