Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Куль, вероятно, знал, что нам известна эта история, ибо ее, наряду с другими такими же легендами, любили рассказывать в коридорах Центрального ведомства — но запретил себе расхваливать осведомленность и проницательность своего воспитанника, приводя столь же сенсационные примеры из его последующей деятельности. Говорят, что это первое важное предсказание Шпайка уже содержало один из тех элементов трансинформации, которые стали затем характерной чертой его донесений. Имя и фамилия совершившего покушение переданы полностью и с правильной орфографией, а вот у жертвы, то есть заколотого кортиком генерала, в сообщении Шпайка только два имени, к тому же написанных с ошибками, причем второе было широкой публике совсем неизвестно, поскольку успешно продвигавшийся по службе офицер расстался с ним еще в начале своей карьеры. И вот теперь это отброшенное своим носителем, но воскрешенное Шпайком имя прозвучало возле нас в Клубе Голой Правды — как фамилия. Ибо официантка, изящная молодая женщина, принесшая наш заказ и без приглашения присевшая рядом с тобой к столику, представилась, назвав себя Лейлой Кэлвин.

Мисс Лейла Кэлвин начала беседу, слегка запинаясь, на американском, но стоило нам ответить на пидди-пидди, как она тотчас же защебетала на городском диалекте и, благодарно улыбаясь, похвалила нас за лингвистическую эрудированность. Фройляйн Кэлвин сидела на своем месте в высшей степени неспокойно. Уже походка ее показалась нам чересчур упругой, будто сила земного притяжения в данном случае не совсем справлялась со своей задачей. А теперь, положив кончики пальцев на край стола, вроде бы для равновесия, она словно парила на очень тонкой воздушной подушке, которая, временами вздуваясь, наносила ей удары, вызывая сотрясения, переходившие во вздрагивания верхней части туловища и разряжавшиеся в резких подскоках левого плеча или запрокидывании головы. Мисс Кэлвин не спросила, откуда и с какой целью мы прибыли в город. Очевидно, само наше появление в Клубе Голой Правды с достаточной определенностью говорило о связывающих нас узах. Она попросила называть ее по имени и перечислила то, что предлагается гостям клуба: сувениры, а также различные услуги, которые запросто могут быть оказаны и в полумраке ниш, во время выступлений чтецов и других артистов. Для гостей, привыкших к комфорту, имеются комнаты на верхнем этаже с оплатой за каждую четверть часа. Опрятные туалетные кабины с надежными запорами также располагают к тому, чтобы воспользоваться той или иной услугой.

Мисс Лейла Кэлвин согласилась выпить бокал «Куба либре». Потягивая коктейль через толстую, покрытую шоколадом трубочку, она рассказывала по нашей просьбе о том, что может лично предложить посетителям клуба в качестве услуги. Официантка Клуба Голой Правды не без гордости назвала себя сочинительницей афоризмов. Создавая сентенции, она следует древней и славной традиции родного города. Подобно своим предкам, подчиняет себя требованию облечь мысль не более чем девятью словами. Каждый ее афоризм уникален, ибо наносится только один раз — тушью от руки, в каллиграфической манере — на карточку из пенькового картона. Изъявивший желание приобрести сентенцию вытаскивает из ящичка карточку — а их в нем всегда триста тридцать три — и становится обладателем совета, который не только исполнен мудрости, но и сугубо индивидуален. Ящичек с оракулами обыкновенно хранится у бармена, и за три новых пятисотенных можно хоть сейчас обзавестись прорицанием. Мы приняли предложение, не раздумывая ни секунды. Мисс Кэлвин поспешила к бару, но приобрести судьбоносное изречение сразу не удалось: на сцене началось действо.

В клубе между тем собралось довольно много народа. Музыка вдруг умолкла, почти все огни погасли, а сумрак наполнился шипением и ропотом. Как если бы публике пришлось ждать слишком долго, и она, в состоянии коллективного раздражения, теперь намеревалась наказать за это первого декламатора. Так оно и произошло. Едва поэт поднялся на сцену, как был встречен свистом и улюлюканьем. Нам даже показалось, что ступившему в круг зеленого света адресовались не только бранные слова, но и заранее заготовленные оскорбительные речевки. Полноватый, с окладистой бородой, но еще очень молодой человек стоял, держа в руках микрофон без провода, у края сцены. На нем были кафтан из красной синтетической пленки и громадный, расширяющийся кверху тюрбан, который раскачивался при каждом движении головы так сильно и с такой размеренностью, будто под ним скрывался какой-то механизм. Поэт начал декламировать без вступления, и в зале сразу же установилась благоговейная тишина. В микрофон он говорил высоким писклявым голосом, прищелкивая языком и чмокая губами. Не трудно было догадаться, что литератор произносит названия всемирно известных фирм, переставляя ударение с привычных для нас слогов на другие, то растягивая гласные, то чуть ли не проглатывая их, в результате чего имена уважаемых концернов и корпораций звучали до смешного нелепо. Поражало количество брендов, которые он подвергал такой обработке. Будто хотел похитить у публики из памяти все когда-либо слышанные ею названия товаров и фирм. Мы узнали аббревиатуру давно обанкротившегося немецкого электротехнического концерна. Все три звука были многократно испытаны козлиным блеянием. Дошла очередь и до марок автомобилей, украсивших историю техники. Назывались они одна за другой с героическим пафосом, вновь расцвело метафорическое великолепие этих имен, чтобы увянуть в долгом гнусавом бормотании и закончиться все более дерзкими искажениями слова «фольксваген». Эта нескончаемая поэма, бесхитростная по своей идее, но явно не знавшая пределов в эпатаже, позволяла составить какое-то впечатление о творческом потенциале города и нравилась нам все больше. Мы заказали еще зулейки, и ты сказал, что острый на язык поэт, возможно, назвал в своем речитативе имена и тех фирм, которые еще не появились на свет, но уже возникли в лоне глобального предпринимательства; загипнотизированные формой декламации, мы могли этого просто не заметить.

Твое предположение превратилось в уверенность, когда поэт, поначалу только помахивавший краями кафтана и раскачивавший тюрбан, стал дополнять свое выступление жестами и разнообразными телодвижениями. Все, что он выражал, вонзая пальцы в пространство, изгибая и выворачивая конечности, проделывая короткие па, недвусмысленно намекало на половые экзерсисы, и было занятно видеть и слышать, как фирмы, которые существовали сегодня, канули в Лету или только должны были народиться, вступали таким образом в сношения друг с другом. Доктор Зиналли рассказал нам, что название «Клуб Голой Правды» восходит к одной из фраз в последнем телевизионном обращении Великого Гахиса. Незадолго до своей смерти Пророк Революции впервые высказался о сути человеческой правды, сравнив ее, к недоумению многих своих сторонников, с сукой, у которой началась течка. Облекая свои мысли в изумительные стихи, Гахис высмеял любую попытку скрыть готовность распаленной Правды к зачатию, и остается только сожалеть, что на свободную торговлю видеокопиями именно этого выступления Мастера наложен запрет.

16. Невозмутимость

Мое любимое место в клубе — мертвое пространство на левой стороне, угловая скамья у двери в туалеты. Там я=Шпайк сижу, свободный, к счастью, от необходимости наблюдать, как Баба Бей раскачивает на сцене свой огромный тюрбан. В третий раз за несколько последних дней мое бедное ухо становится свидетелем его фирмофильного номера, но и сегодня вечером мне не кажутся убедительными ни сама идея, ни манера исполнения. Финал действа — о затяжном кризисе американских телефонных компаний, развале их региональных структур и завоевании господствующих высот в сфере коммуникаций транснациональными корпорациями-гигантами. Если я=Шпайк правильно истолковываю танец Баба Бея, его слова и выкрики слушателей, то символизировать этот экономический процесс должен хоровод: крупные акционерные компании подставляют свои обнаженные зады идущим за ними, а сами таким же образом проникают в тех, кто с приплясом шествует впереди.

20
{"b":"264956","o":1}