Мы заказали еще по стакану чаю и попросили принести меню. В годы, когда Шпайк начинал свою деятельность, когда он еще проживал в «Эсперанце», отель с его верандой, огромным баром в подвале и комнатами, нашпигованными прослушивающими устройствами, был большой биржей новостей, своего рода информационным ущельем города — и, таким образом, всего региона. Здесь скапливалось все, что только можно узнать и разведать, — беседы, возгласы, намеки, шутки; все подвергалось обработке старинными и новыми приемами, приобретая такое значение, что донесения, уходившие отсюда на север и на юг, на запад и на восток, свидетельствовали о фантастической мощи этого источника. Тебе показалось, что здесь не произошло серьезных изменений. Люди за столиками разговаривали со словоохотливостью попугая. Большие вращающиеся двери вестибюля не останавливались ни на секунду. На террасу посетители заходили и с улицы. Молодые люди, одетые с нарочитой элегантностью — из местных, — фланировали между столиками, бесцеремонно разглядывая сидящих. Для того чтобы установить контакт, требовался, видимо, сущий пустяк. Но что-то в нашей мимике отпугивало бродивших по террасе. Ты предложил не улыбаться вообще. И мы постарались выглядеть честными, порядочными австрийцами, которые, служа в международной организации, сделались угрюмыми нелюдимами. Вскоре у нашего столика остановился сперва один, а затем и второй молодой человек. Первый спросил, не заинтересуют ли нас археологические находки — маленькие, с легкостью провозимые через таможню глиняные фигурки скифских богинь охоты и плодородия. Другой предложил нам девочек подросткового возраста из сельской местности, с почасовой оплатой услуг. Раз в три месяца, а завтра именно такой день, он получает свежий товар по зубчатой железной дороге из все еще трудно доступных долин Северного нагорья.
Лишь когда официант поставил на наш столик блюда с местными закусками, нашелся подходящий собеседник. Мы изумились, ибо никогда еще не видели столь истощенного и в то же время столь высокорослого мужчину. Полотняный пиджак сиреневого цвета так плотно облегал его туловище, как будто портной снял мерку с каждого ребра и даже счел нужным подчеркнуть выступающие кости изысканно выполненной дополнительной стежкой. Сухопарый великан представился, произнеся многосложное местное имя, и уже следующей фразой извинился за то, что оно с трудом поддается пониманию. Его пидди-пидди был мягким и неспешным. Вот так, сказал ты потом, звучал бы среднеевропейский вариант этого языка, если он когда-нибудь возникнет. Мы обратились к нашему первому знакомцу, как он сам предложил, назвав его Фредди, и попросили сесть за наш столик. Он не стал спрашивать, откуда и зачем мы приехали, а мы оставили при себе наше мнение о своеобразном тембре его пидди-пидди. Так совершенно непринужденно между нами завязался занимательный разговор — речь сначала пошла, конечно, о климате города и о его разрушительном влиянии на здоровье живущих тут иностранцев.
В пару к сиреневому пиджаку на Фредди была элегантная светлая юбка из вискозы, переливавшейся, подобно перламутру, в спектре между розовым и бежевым. Фредди растянул искусно заглаженные складки, показал, сколь широка его расклешенная юбка, и посоветовал нам обзавестись одеждой такого же свободного покроя. Оттягивая твои штанины, он объяснил, что модные ныне узкие брюки оставляют слишком мало воздуха вокруг крепких бедер, и шутливо, но в то же время настойчиво предостерег от возможных неприятных последствий для органов в нижней части живота. Каждому иноземцу рекомендуется сверх того регулярно посещать традиционную для здешних краев баню. Легендарная жизненная сила местных мужчин не в последнюю очередь объясняется тем, что каждую вторую или третью ночь они проводят в бане, где можно вволю попариться, — обычай, почти не претерпевший изменений, в отличие от многих других. К сожалению, иностранцам нет доступа в традиционные бани, а клубные сауны в квартале развлечений — это в лучшем случае пародия на старые бани; нахождение там, кстати сказать, связано с большим риском для здоровья. В саморекламе Фредди не нуждается, и все же из добрых чувств он советует таким симпатичным путешественникам, как мы, посетить его собственное заведение. Предложить образованным, с хорошими манерами иностранцам что-то более солидное, чем баня Фредди, просто невозможно. Его баня, как и он сам in persona [5], — попытка навести мостик между культурами, а что может быть важнее при нынешней напряженности в международных отношениях?
Мы согласились с Фредди и заверили его, что, несмотря на молодость, дорожим своим здоровьем. И потому не позже чем завтра — а быть может, еще сегодня — пожалуем к нему в гости. Затем мы перевели разговор на «Эсперанцу», и тут Фредди показал себя человеком знающим, готовым поделиться имеющейся у него информацией. По его словам, у этого отеля со славными традициями от прежнего блеска осталось немного. С грустью вспоминает он дни, когда жизнь тут кипела. Еще лет пять назад он — вот на этой террасе — был свидетелем того, как радикально настроенные приверженцы Гахиса, догола раздев одного швейцарца, уважаемого торговца оружием, заставили его встать на столик и рассказывать на всех языках, которыми он владел — а владел он шестью языками! — о своих сделках. Уйти триумфаторами гахистам не дал, к изумлению всех присутствующих, тогдашний ливанский нештатный консул, сейшенец, занимавшийся импортом строительных машин. Этот маленький лысый мужчина, влюбленный как в коммерцию, так и в дипломатию, с огромным револьвером в руке стремительно вбежал на террасу и потребовал на чистейшем французском, чтобы швейцарцу вернули его вещи. Потом горожане долго упражнялись в остроумии, гадая, в каком месте под одеждой отважный консул спрятал оружие таких размеров. Он сделал три оглушительных выстрела в воздух и дал гахистам пять секунд, чтобы они образумились. Один из них уже держал на изготовку израильский автомат. Держал, сам прячась за спиной другого гахиста, облаченного во все белое. Короткоствольное оружие с большим полем поражения устроило бы среди гостей и заполонивших террасу зевак кровавую бойню — но к счастью всех присутствующих, в том числе и консула, на месте происшествия вдруг появилась управляющая отелем «Эсперанца». Мадам Харури — Фредди прервал свой рассказ и поднял в честь дамы бокал, — необычайно отважная и тогда еще сильная, мускулистая женщина, обхватила коротышку гахиста сзади, оторвала от пола и так крепко прижала его сжимавшую автомат руку к низу живота, что если бы он и мог начать стрельбу, то только по своим лакированным туфлям.
Фредди показал чуть согнутым пальцем на крышу отеля. «Эсперанца» построена в пышном стиле, характерном для бывшей Иноземной державы. Все элементы здешнего зодчества, уходящего корнями в глубь веков, — орнаменты, витые колонны, балконы, эркеры — были использованы здесь, в безудержно жадном стремлении к присвоению чужого наследия, только ради того, чтобы украсить громадный несуразный бетонный куб фасадом, создающим впечатление многообразия и глубины. Там, наверху, где в крышу из тонких каменных плиток врезаны остекленные балконы, по-прежнему живет мадам Харури. Но никто не видел ее в последние два года ни внизу, в отеле, ни в других публичных местах. Говорят, мадам давно возят в кресле-каталке, ее лицо искажено судорогами, типичными для болезни под названием мау. Слух этот ужаснул и озадачил не только обитателей «Эсперанцы». Ибо жертвами мау с ее отвратительными симптомами до сих пор, как показывала статистика, становились только пришельцы с Запада, а никто никогда не сомневался, что мадам Харури — уроженка здешних мест и, следовательно, должна иметь природный иммунитет против этого регионального вируса.
Фредди глубоко вздохнул. И впервые после того, как мы предложили ему угощаться, протянул руку к еде. Он зажал губами трубочку, скатанную из виноградного листа и начиненную ореховым муссом, наполовину засунул ее в рот, но не перекусил, а осторожно полизал и обсосал. Затем поднес, практически неповрежденную, к глазам, задумчиво оглядел и повторил процедуру еще два раза, а потом положил трубочку на край блюда с закусками — отдельно от других кушаний, словно намеревался съесть ее позднее.
