— Я-то думал, что Омолон безЛЮДен. Надо же такое… Ну чего ей в тайге делать? Не случилось бы чего… Вот у Олега Куваева есть рассказ «Берег Принцессы Люськи». Там к трем геологам прилетает на время ботаник (вот тоже — ботаник) Людмила. Ребята стелются перед ней, рвут травушку-муравушку для ее коллекции (она тоже на практике), за нее в маршруты ходят два дня, а та улетает с первыми попавшимися вертолетчиками в поселок, а оттуда в Москву. Ромашки, как говорится, спрятались, увяли, сами понимаете, лютики…

— Наша Люда не такая, — улыбается Сережа.

— Мне-то что, — говорю я Володе, — вот кончится поход, поеду в Белоруссию, посмотрю.

— Это почему же ты поедешь? У меня-то отпуск уже сейчас. Я могу туда прямо из Билибино.

— А у меня в Минск как раз командировка планируется. Я успею раньше, — успокаивает нас Сережа.

И мы решаем, что все это очень даже хорошо, но зачем так далеко ехать?

Мягкое вечернее солнце тихим светом заливает Реку, мы держимся течения, на Реке теплынь, играет рыба, не кричат гагары, утки суетятся у берега, и даже лось, на которого мы неожиданно выскочили (он по самую голову стоял в воде), не бросился в чащу, а смотрел тревожно, шевелил ушами.

Ничто не нарушало тишину природы, кроме голосов трех человек в двух резиновых лодках на самой середине реки. Они выясняли вопрос — с кем же из четырех мужчин дружит Людмила? — и было им очень обидно.

— Что ж это вы, ребята, скисли? Может, она и не стоит всех ваших треволнений, а? Пусть себе живет в столице. Очень красавицы вписываются в столичные проспекты. Так ведь?

— То есть как? Что ж это получается, братцы? Все красавицы в столицах, а мы, значит, плыви по Реке и плыви?! А где же справедливость? Может, мы тоже хотим дружить с самыми что ни на есть красивыми и нежными? Может, мы это давно заслужили?

И тут мы принимаем решение выселить всех самых красивых девушек из городов в тайгу.

Когда решение принято, на душе сразу спокойней, и речные философы занялись прозой бытия — выискивать место для ужина и ночлега.

Вечерний хариус шел быстро, и быстро готовился ужин, и долго пился чай.

…В каждом походе всегда чего-нибудь ищешь. Вот и мы нашли себе беспокойство на целый день.

Разглядываем карту на завтрашний маршрут. Отмечаем пройденное.

— Вот тут безыменная сопка, — говорю Володе, — как назовем?

— Сопка Элен!

(Я тут же вспомнил девушку, которая провожала его в Магадане.)

— А вот безыменный перекат, как обозначим?

— Перекат Элен!

— А этот приток?

— Приток Элен!

— Побойся бога, Володя. Другим девушкам ничего не останется!

— Река большая. Всем хватит…

И вот наконец длинный крутой обрыв. Прижим, наверное.

— Прижим Элен!

(Нет, что ни говори, а настоящим таежникам, несмотря на временные встряски, не откажешь в верности.)

…Завтра надо приплыть к горе Мам-Бе, это наш ориентир, там недалеко устье реки Олой. Олой, по словам Олега Куваева, влетает в Омолон, как пуля, выпущенная из карабина. А дальше должна быть метеостанция. Она прячется на левом берегу. Не прозевать бы антенн метеостанции. Итак, главная задача на завтра — не промахнуться, «не промимить», как говорят провиденские гидрографы.

Странное юкагирское название горы Сережа шепчет перед сном как заклинание:

— Мам-Бе, Мам-Бе… не промахнуться бы… Мам-Бе… Мам-Бе.

— А если промахнемся? — не без ехидства спрашивает Володя прославленного геодезиста.

Тот оторопело смотрит на него, молчит. Потом, подумав, рявкает:

— Мам-Бе!

И ныряет в свой полог. Мы, как всегда, устраиваемся с Володей в палатке, тщательно заделывая все щели от комаров.

— Если промимим, — отвечаю я Володе, — то до ближайшего села нам еще плыть сто пятьдесят километров…

Такого сильного течения мы еще не встречали на этой реке.

— Держи ближе к берегу! — кричит Володя. — Скоро протока!

Показались скалы. Где-то тут должен быть прижим и, не доходя полукилометра, станция в глубине протоки.

— Дай ракету, — говорю Володе.

Он стреляет. Я стреляю из ружья.

В ответ тишина. Мы несемся на большой скорости. Но все же успеваем свернуть в протоку. Вылезаем из лодки. Завидев нас, небольшой лось пересекает протоку и уходит в лес. Весь берег в лосиных следах. Протока мелка, судя по всему, глухая. Значит, тут станции быть не может. Да и лось не вел бы себя столь спокойно, если б рядом были люди, жилье, собаки. Он бы тут не крутился.

Достаем карту и снятый Сережей абрис. Все ясно, мы ошиблись, чуть-чуть не дошли, рядом есть вторая протока. А как туда попасть? Если мы выйдем на течение, нас отнесет. Что ж, надо попытаться.

Мы прыгаем в лодки и тихо выгребаем, но река выносит нас на середину, сильное течение тянет в прижимы, к скалам.

Вот и протока. Лодку уносит вниз, и вдруг мы ясно видим антенны радиостанции и два домика. Ура!

Грести против течения — каторга. Выбрасываемся на берег и тянем лодку бечевой. Сережа успел зацепиться чуть раньше. Входим в протоку и шлепаем по воде, пока позволяет глубина. Но вот приходится снова садиться и грести против течения.

На веслах Володя. Он гребет отчаянно, со всей силой страсти и внезапно нахлынувшего энтузиазма. Но река сильна.

Еще рывок! — и правая резиновая уключина лодки вырвана с корнем…

Да… Это трагедия. Теперь нам не только не выгрести, но неизвестно, как сплавляться дальше.

Мы уныло цепляемся за ветки, привязываем лодку к иве, поднимаемся на склон и сквозь заросли кустарника и высокую траву идем к домикам.

Встречают нас два человека и четыре собаки. Собаки красивые, лохматые, черные с белым, удивительно чистые. Они похожи друг на друга, видно, из одного помета.

Люди приглашают нас в дом.

В коридоре банка с дымящей травой — от комарья. В комнате полумрак, прохладно, одно окно. Здесь же радиостанция. В соседней комнате — спальня.

Начальник метеостанции — Михаил Страузов. Он давно здесь. Его молодой напарник Никита Малеев — радист-метеоролог, приехал в прошлом году после окончания гидрометеоучилища в Новосибирске.

Угощают нас ухой. Вместо хлеба — стопка блинов.

По стенам развешаны маленькие кусочки бересты — это картины. Никита Малеев тушью пишет на бересте репродукции из журнала «Охота и охотничье хозяйство». Выходит у него очень недурно.

На книжной полке чучела двух леммингов, сражающихся на шпагах.

— Тоже твоя работа?

— Нет, — смеется он. — Это Геннадий Короленко делал, зоолог со стационара. Были у них?

— Да. Они должны были предупредить вас по радио о нашем визите.

— Сегодня непрохождение. Ничего не слышно…

Два обитателя метеостанции Усть-Олой выполняют работу за пятерых. По штату положено пять сотрудников, но недостающих трех не найти, никто в глубинку ехать не хочет.

— Вот, — показал рукой за дверь Михаил Страузов, как бы приглашая выйти и посмотреть, — стоим почти на самом Полярном круге.

Сережа Бурасовский вышел, спустился к реке, к своей лодке, и вернулся с полиэтиленовой флягой.

— Сохранил НЗ, — сказал он. — Давайте за встречу на Полярном круге, за знакомство.

Мы разлили по кружкам, хватило и на второй тост.

— Поживите у нас немного, чего торопиться, — предложил Михаил. — Если надо чего — не стесняйтесь.

— Да вот ребятам сигарет бы, — догадался я.

— У нас их тут еще с прошлой смены осталось две тысячи, а мы какие курцы? — махнул рукой Михаил.

Никита принес несколько пачек «Авроры».

— А завтра в дорогу еще дам.

…После обеда Михаил съездил на моторке за нашей лодкой, отбуксировал ее к причалу.

— Этому горю помочь можно, — сказал он. — Никита, посмотри-ка на бане, там у нас лежала порванная лодка.