— Понял. Никогда еще не спал с пакетом.

— Вот… вроде все… давайте собираться.

Марков был рад, что задание выпало на него. Лето он поработал хорошо, был доволен летом, а перегон лошадей давал ему возможность вернуться раньше всех в город.

Оба поисковых отряда партии обнаружили странный участок аномалии. Надо бы, конечно, документы отправить в экспедицию, не дожидаясь окончания полевого сезона. Но как отправить, если с апреля по сентябрь ни один борт не приземлялся у них на базе специально.

Марков знал, что с получением пакета к ним сразу же отправят вертолет. Но к чему предварять события? Пакет надо еще доставить.

И насчет премии начальник волновался зря. Премию отвалят — и какую! Все учтут — и хорошую съемку, и энтузиазм.

Рано выйти не удалось, сборы затянулись. За обедом завхоз партии поставил всем по кружке браги, сваренной в полиэтиленовом мешке из-под аммонита, бочек на базе не было. На дне мешка оставалось немного после вчерашнего — хватило всем еще по одной.

— Вспоминайте, не забыли ли чего, — сказал начальник.

И они пошли в палатку. Там он достал маленький, чемоданчик с документами и вытащил из него бутылку спирта.

— НЗ, — сказал он. — На прощание.

Аникей сходил за стаканами и водой. Закусывали слипшейся карамелью — недавно ящик с конфетами был залит водой.

— Почту лучше всего сдать в селе, вы же будете проходить через Ольховку. Туда раз в неделю бывает вертолет — все быстрее, чем пешком.

Аникей кивнул.

Все вышли из палатки.

— Вот смотри, — показал начальник на гряду высоких сопок. — Зона вертикального распространения растительности. Так? Гляди выше. Пусто. Правильно, гольцы. А сами гольцы?

Все вершины сопок были в снегу. Светило холодное ясное осеннее солнце. Сопки блестели, как полированные.

— Погода хорошая, — продолжал начальник. — Но этот снег на горах уже не растает. И при дожде вершины будут во льду. Хорошо, что нам остались работы в долинах… Да… тебе повезло — ты идешь на юг…

— Перевалы еще будут открыты, — сказал Аникей.

— Да. Надо торопиться. Ты будешь уходить от снега, но натыкаться на дождь. Главное, торопись… Идем ко мне в палатку, еще по одной.

— Идем.

— Да, — сказал начальник, посасывая конфетку, — проверь колокольчики.

— А мы их все поле с лошадей не снимали.

— Вот именно. Потому и проверь. Не перетерлись ли ремешки. Теперь это твое хозяйство.

Провожать их на берег реки вышла вся партия. Тяжело навьюченный караван по мелководью медленно перешел на другой берег — Богатырь, Тайга, Матрос, Орлик, Серый и Чайка. Аникей остановился, оглянулся, с берега махали. Он снял карабин и выстрелил. С базы вверх взлетела ракета и погасла в ясном солнечном небе.

— Ну, вот и все. Трогай, Афанасьич!

Мерно зазвенели колокольчики.

Аникей Марков знал, что ребята будут стоять на том берегу до тех пор, пока последняя в связке лошадь не скроется в зарослях. Потом начальник партии уйдет в палатку, запишет в журнале число и время выхода каравана и на очередном сеансе радиосвязи передаст о выходе группы в город. Больше о караване партия знать ничего не будет до самого возвращения Аникея в город.

«Начальнику тоже трудно», — подумал Аникей.

Колокольчики звенели.

Решено было идти до самого вечера, без чаевок, тем более что половина дня потеряна на базе.

Впереди шел Аникей, вел на длинном поводу Богатыря, колонну замыкала Чайка, а следом за ней плелся Афанасьич. В его задачу входило следить за всеми лошадьми, вот почему он шел сзади. Аникей прокладывал маршрут.

Пока в лес не углублялись, шли по плесам, по воде — река тут мелкая. Затем свернули в распадок, пошли вверх по ручью. Места, по которым шел караван и где вообще работала партия, были самыми райскими на Чукотке. Здесь, в Приполярье, росла красная смородина, жимолость, княженика, голубика, брусника, шикша. Здесь росли даже материковские деревья, не говоря о кустарниках, а цветы и травы были столь разнообразны, что геологи жалели об отсутствии в партии ботанического определителя.

«Курорт бы тут устроить, — думал Аникей. — А еще лучше заповедник».

Он горько усмехнулся. Какой же там заповедник, если завтра грянет такой взрыв — от сопки на ручье ничего не останется.

Сколько бы ни работал в тайге и тундре Аникей Марков, он не переставал удивляться всегдашней красоте этой земли во все переменчивые времена года.

У чукотских цветов он не замечал длительной поры осеннего увядания. Они гибли как-то сразу, вдруг. Только листья на деревьях и кустарниках долго желтели или превращались в оранжево-красные.

«Через несколько дней этой красоты не будет, — думал он. — Вот если б сохранить букет поздних цветов… то-то удивились бы в городе… ерунда какая-то лезет в голову от одиночества… гм… а почему ерунда??

Он думал о том, что тюльпаны и астры любят сахар, а хризантемы и розы обожают аспирин. Впрочем, если хризантеме дать в воду много сахару, она тоже выдержит две недели. А камелии — той соли подавай. Гвоздика холодной воды не любит. Она любит тепловатую воду с небольшой добавкой борной кислоты. А орхидеи? Этих на ночь надо целиком в холодную воду. Нежные, а холода не боятся. Почему же ничего человек не придумал для тундровых и таежных цветов? Наверное, потому, что не было у него необходимости их сохранять, никогда тут цветов не рвали, Жили среди них, любовались, а сорвать в голову не приходило.

Аникей вспомнил, как он был в Хабаровске. По сравнению с Чукоткой, где Аникей всегда жил, дальневосточный Хабаровск был глубоким югом. На другой день приезда, как истинный северянин, он пошел на базар и собрал посылку из ранних овощей — редиски, огурцов, черемши. Все это забил в ящик и отправил жене на Чукотку.

Прошло время, и он получил письмо. «Дорогой Ник, спасибо за ландыши. Вот уже третий день совсем свежие они стоят у меня в стакане с водой. На улице снег, и никто не верит, что цветы пришли в посылке…»

«Какие ландыши?» — оторопел Аникей. Посылку он отправил давно, и письмо шло долго, и он не помнил ни о каких цветах.

Тогда он начал последовательно восстанавливать в памяти, как он отправлял овощи. И тут его осенило. Упаковывал ящик он в номере. Аккуратно завернул все овощи в газету. Затем сверху положил много черемши. И только приготовился забивать крышку, как взгляд его остановился на букете ландышей на журнальном столике. Он вытащил букет и, стряхнув воду, бросил в ящик сверху, просто так, как привет. И забил крышку.

«Все дело в черемше, — решил Аникей. — Это же дикий чеснок. Фитонциды черемши законсервировали ландыши. Не дали им погибнуть. Надо бы рассказать ботаникам… Это же открытие, хоть и случайное… Впрочем, мое ли?! Жена тоже причастна к авторству. Если б не она, вряд ли я послал бы ящик на Чукотку… Вот он, его величество случай».

Здесь, на Чукотке, по берегам рек рос дикий лук. «Нажимай на витамины», — говаривал начальник партии. И ребята нажимали. Сейчас осень, и время лука прошло. Остались только листья красной смородины, которыми хорошо заправлять чай.

Тихо звенели колокольчики. Лошади тяжело шли вверх по ручью. Подошел Афанасьич.

— Где чаюем? — спросил он.

— Нигде, — засмеялся Аникей.

— Чего так?

— Будем идти до заката. Не бойся, это скоро. Вот поднимемся наверх; видишь, перевал. Затем спустимся — тут смотри в оба, это потрудней.

— Знамо дело.

— Там хорошая долинка, судя по карте. Песчаный остров на реке, а справа — терраса.

— На острове зайчишки, — сказал Афанасьич.

— Правильно, — засмеялся Аникей. Он знал страсть каюра. — Но я о том, что на террасе хорошо пасти коней. Вот там лошадушки ночь и попасутся.

— И то, — понял Афанасьич и пошел вниз, к Чайке.

Караван поднимался к перевалу.

К концу третьего дня пути они выбрали хорошее место для стоянки, быстро развьючили лошадей, Афанасьич их стреножил и отправил пастись. Лошади были невдалеке на низменном берегу, поросшем густой травой. Мерно позвякивали колокольчики, изредка раздавался всхрап — лошади вздыхали как люди.