— Чего ты? Здесь я.
— Бочка, — сказал Аникей.
— Что?
— Бочка, — повторил он.
Старик молчал. Ждал.
— Все наши образцы, все камни, сколько войдет, мы сложим в бочку. А место закоординируем. Вертолет всегда может тут подсесть. Только бочку надо поднять вот на эту сопку. Нашу горку зимой снег засыплет.
— Ого куда тащить!
Аникей развернул карту, начал считать горизонтали:
— Великовата… шестьсот метров… ничего… ничего не поделаешь. Затащим. Такое наше дело.
— Уж точно. Каждый зайчик ест свою капустку, — съязвил дед.
— Да ты пойми, Афанасьич, — Аникей заволновался: неужто каюр важности их дела не понимает? — Пойми, мы ведь им руки развязали, что с конями ушли. Они теперь работу закончить могут, а то бы все коням пастьбу-траву искали.
— Да будет тебе, аль не вижу, что за обчее дело надрываемся. Куда бочку-то?
— Сначала мы ее закатим на вершину, а потом будем в рюкзаках образцы поднимать.
— Может, еще что там оставим?
— Давай думать… Две больших палатки уложим на дно… сначала.
— Резиновую лодку?
— Нет, лодка нам пригодится. А вот если все образцы не войдут, можно оставить их рядом с бочкой в мешках. Бочка вообще как ориентир, никто там ничего не тронет.
— Хорошо-то! Вот коням облегчение, — обрадовался каюр.
— Топоры, кроме одного… Оба седла — вон они какие тяжеленные… ремни… нет, ремни пригодятся… думай, что еще?
— Да можно насобирать по мелочи, давай развязывать вьюки… Веревки пригодятся — капроновые, крепкие… их возьмем, все мотки… мало ли что.
Они начали складывать в отдельную кучу все, что решили оставить на сопке.
— Никей! А ежели тут с оленями чукчи будут проходить? Они же заберутся на сопку.
— Афанасьич, ты же помнишь, за весь сезон мы встретили две чукотские стоянки. Ты что-нибудь брал из их вещей? Шарил в брезенте, под шкурами?
— Упаси бог!
— Ну вот и за них не беспокойся. Никто ничего не тронет.
— Дак я это просто так… мало ли чего.
— Вот и ничего. Совсем костер погас. Поставь-ка чайку лучше.
Больше половины дня ушло у них на эту работу. Аникей подумал, что можно, конечно, загрузить двух лошадей и, ведя их зигзагами, поднять груз по крутизне наверх, но не хотелось мучить животных перед трудным переходом по болотам, да и казалось, что вдвоем, в несколько ходок, дело пойдет быстрее.
Вымотались они до предела и у палатки сидели тяжело дыша, как загнанные кони.
— Вот и солнце покатилось за горизонт, — сказал Аникей.
— День пропал.
— Пропал, да не совсем… Километров десять–пятнадцать до ночи пройти еще успеем… Давай, Афанасьич, второго зайца. Один черт, ужинать не придется.
…И потом, когда они покончили то ли с обедом, то ли с ужином, Марков сказал:
— Идти сегодня нет никакого смысла.
Глава пятая
Огромная заболоченная равнина до самых сопок была покрыта чахлыми тонкими лиственницами. Болото держалось на вечной мерзлоте, было неглубоким. Они и лошади проваливались по колена. Пришлось вымокнуть с головы до ног, будто шли под проливным дождем.
Несколько раз валился Орлик. С него снимали вьюки, поднимали, снова грузили, и конь медленно шел, понурив голову.
Падала Тайга. Ее разгружали, уже не заботясь, что вьюки в воде, поднимали, и все повторялось как с Орликом.
Падал и Серый. Только молодая кобыла Чайка держалась, шла осторожно, но и ее поклажа была мокрой, а значит, тяжелой.
Привала здесь негде было сделать, и Аникей Марков был рад, что вчера принял правильное решение не выходить. Неизвестно, чем бы обернулись эти десять километров, которые он хотел пройти до ужина.
Заморосил мелкий дожди.
«Одно к одному», — подумал Марков.
— Давай хоть постоим, — сказал Афанасьич. — Здесь даже сесть негде.
Марков надрубил дерево потолще, сломал его, потом второе, они присели и закурили. Марков вытащил планшет, достал карту.
— Идти еще долго, — вздохнул он. — Достань в рюкзаке сухарей, Афанасьич. Перекусим.
Каюр принес сухарей и кружку.
— Не пей воды, Афанасьич, будет хуже. Потерпи.
— Я немного.
— Лучше не пей… Начнешь — не остановишься.
— Чайку бы…
— Можно, конечно, и здесь соорудить, да долго возиться. Давай лучше тронемся. Не пей.
Дед все-таки отпил немного, — сполоснул горло, выплюнул воду.
Аникей размышлял над картой.
— Вот тут можно спрямить путь, — сказал он.
— Дорога станет короче, но зато длинней, — заметил дед, хотя и не смотрел на карту.
Марков рассмеялся:
— Откуда знаешь? Это точно… станет длинней. Надо выбираться из этого чертова болота, а то уже ночь скоро.
Они снова тронулись в путь.
И опять падали лошади, только Чайка держалась молодцом, и весь день нудно и уныло, как этот моросящий дождь, перезванивались колокольчики.
…До сопок оставалось километра два, когда послышался шум реки.
— Вот… скоро берег… — тяжело дышал Аникей. — Скоро берег… скоро берег.
На небе уже взошла Луна. Дождь давно прошел. Было холодно, но от людей и животных валил пар.
— Идем правильно… — шептал Аникей. — Главное — выйти к реке.
Твердый берег они почувствовали сразу, пошли быстрей.
И вот уже длинный луч луны перерезал реку.
Вышли на широкую галечную косу, Марков в изнеможении опустился на землю. К нему подошел Афанасьич, споткнулся, и свалился рядом. Они тяжело дышали. Ночь была чистой, ясной, очень светлой при луне и тяжелых звездах.
Марков посмотрел на Афанасьича, и вдруг неудержимый приступ хохота овладел им.
— Ха-ха-ха-ха-ха!
Афанасьич улыбнулся и вдруг тоже начал в голос хохотать.
— Ну… Афанасьич… как ты… ха-ха-ха-ха! сказал… Путь стал короче… но… зато длинней… ха-ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха-ха! — не мог остановиться старик.
— Целый… день… шли… Целый день… целый день… ох-ха-ха!!
Дед вытирал слезы руками.
— Ну даешь, Афанасьич!.. ха-ха-ха!.. зато… длинней… охх!
Громовое эхо хохота неслось по долине.
«Боже, чего это мы? — опомнился вдруг Марков, когда истерика прошла. — Что лошади-то о нас подумают?»
Стал слышен шум реки. Слышен ветерок в тонких вершинах чозений. И непривычно оттого, что молчали колокольчики на шеях лошадей. Лошади спали, стоя под вьюками.
Они встали и молча пошли разгружать лошадей.
Потом натаскали бревен и соорудили громадный костер, будто хотели осветить им всю долину.
Глава шестая
Накануне все вещи были подмочены, и половину ночи пришлось сушить одежду, палатку, спальные мешки. Проснулись поздно.
— Отдай лошадям весь овес, — сказал Марков, — чего уж там… И каждой хлеба с солью… остался хлеб?
— Есть еще две буханки.
— Вот и хорошо. Сделай им по приличному бутерброду. У нас ведь сухари и галеты должны быть?
— Есть.
— Скоро будем в селе. Там хлеба вдоволь.
На завтрак Марков открыл не две, как обычно, а три банки мясных консервов, банку сгущенного молока из НЗ, сварил больше, чем обычно, рису.
— Давай пировать, Афанасьич!
— Гулять так гулять, — засмеялся дед.
— Погуляем в Ольховке, — успокоил его Аникей. — Теперь уже недалеко.
Они быстро поели и стали собираться.
— Подмораживает, — сказал каюр, — смотри ледок… скоро зима.
— Не страшно… дорога у нас до Ольховки хорошая. Смотри, Афанасьич, мы сейчас поднимемся на это плато и вдоль гряды прямехонько по твердой дороге… Только бы они ноги не сбили о камни.
— Дак подкованы.
— Будем идти до самой ночи, ночевать будем в селе. Это я тебе обещаю. Даже чаевку сделаем днем. Сейчас все должно быть хорошо. Вот только березняк миновать, заросли бы только не встретились.
— В березняке кустов не бывает, — сказал Афанасьич. — Березка любит чистые поляны.
— Ну, тогда совсем хорошо. А то ведь продираться, помнишь, как через чозению — будто в джунглях.
