— Хорошо было, — вздохнул Авдей.
Кафе «Горные вершины» открывалось в семь часов утра, но ночные гости проснулись еще раньше от стука дверей в служебном коридоре.
Оторопевший директор кафе — это был тот самый вчерашний мужчина в белом халате — недоверчиво смотрел на двух невыспавшихся помятых визитеров с явными следами вчерашней перегрузки на лицах.
— Вы откуда? К кому? Как вы сюда попали?! Что тут делаете? — затараторил возмущенный директор.
— Мы тут спали… — промямлил Авдей и зевнул. — Нас закрыли…
— Кто закрыл?!
— Вы и закрыли…
— Ночевали, что ли?
— Угу…
— Надо проверить… много чего могло пропасть… надо вызывать милицию! — решил директор. — Марья! — крикнул он.
— Не надо! — как-то уныло сказал Николай.
— Что не надо? — удивился директор.
— Не надо милицию… Вот список продуктов, которые мы ночью ели… — он протянул салфетку. — Мы заплатим, подведите бабки. Но учтите, что вина Федора Федоровича мы выпили всего три бутылки, и то в самом начале, когда брали у кассирши. За него мы рассчитались.
Директор побледнел.
— Это… как его… гм… что ж мы тут стоим? Нехорошо как-то… произошло недоразумение, мы виноваты… закрыли вас случайно… я извиняюсь… пройдемте ко мне, пройдемте! — уже решительней сказал он, взял под руки обоих посетителей, вывел в коридор и открыл своим ключом боковую дверь.
— Вот, пожалуйста, тут диванчик, мягкие кресла… сейчас я чаю спрошу… Марья!
Появилась буфетчица, которую раньше ребята не видели.
— Чаю нам, и сама понимаешь, принимаю гостей… чтобы все первый сорт…
— Понятно, — протянула она, зевая, видать, не выспалась тоже.
— Только продукты с витрины пусть не продает, — мигом оценил ситуацию Авдей. — Вообще-то, продукты на ночь надо прятать в холодильник. Тут Юг, все портится, А у вас образцы стоят, доступные всем. Вот придет сейчас посетитель и возьмет с витрины. А все вчерашнее, порченое, а?
— Я пойду предупрежу, — всполошился директор.
Он вернулся, неся в руке бутылку коньяка «Коктебель». За ним шла Марья с подносом, на котором вперемешку лежали груши, яблоки, помидоры, желтый сладкий перец и айва.
— К коньяку айва очень хороша, — порекомендовал директор. — А вы, извините, кто будете?
— Вот они, — показал Николай пальцем, — известный ученый, про океаны и течения книги пишут. Потому его к писателям в Дом творчества, и определили. Он такое может про Черное море написать — три дня шторм будет!
— Не надо шторм, профессор, — засмеялся директор.
— А он северный журналист. С Чукотки.
Журналисты в планы директора не входили.
— Северяне! О, я так рад познакомиться с чукотскими отдыхающими! Я встречал некоторых — они много чаю пьют. Всегда пьют чай — с вином, с коньяком, с водкой. Всегда запивают чаем. Я сейчас! — И директор выскочил в кухню.
Авдей удивленно толкнул в бок Николая:
— Смотри-ка, волокет… Что делать-то будем?
— Сначала лечиться…
Пришла Марья с чаем и конфетами. Пришел директор.
— За знакомство!
Коньяк с чаем пошел хорошо, и вскоре наступил момент, когда возникла необходимость во второй бутылке.
За горячим чаем и непринужденной беседой о погоде на Юге и о погоде на Севере, о питании на Юге и питании на Севере опустела и вторая.
— Нет, нет, больше не надо, — запротестовал Авдей. — Давайте мы заплатим.
— Ни в коем случае! — возражал директор. — Вы мои гости.
Была как раз та стадия, когда незнакомые люди обнимаются и обмениваются адресами, приглашая друг друга в гости.
Авдей и Николай вышли из кафе «Горные вершины», обнявшись и поддерживая друг друга. Настроение улучшилось.
— А с директором… ничего делать не надо… ни-че-го! — увещевал Авдей Николая.
— А я и не буду…
— Правильно… психологически… он знает о том, что мы знаем, и будет мучиться тем, что его заложат… и сейчас же прикроет свою деятельность… бросит мошенничать, а? Как ты думаешь?
— Думаю, ты прав…
— Мы заплатили?
— За вино заплатили… А за его угощение нет…
— Зря…
— Так не принимал же…
— Ну и черт с ним…
— Пусть думает…
— А мы?
— Что мы? — спросил Николай.
— Что мы Глаше скажем?
— Что нас закрыли…
— Так она и поверит! Не знаешь женской логики… Ты когда последний раз развелся, Коля?
— Пять лет тому…
— О! Значит, уже забыл прелести семейной жизни! Не мешает освежить в памяти, вот увидишь!
— Брось! Глашка баба ничего, с понятием!
— Где ты видел жену с понятием? — спросил Авдей.
— Нет, не говори, бывают…
— Это чужие жены всегда с понятием, а собственные — никогда!
Так они, поддерживая друг друга, вошли под своды Дома творчества. Было восемь часов утра.
Сторожа на проходной не удивил факт появления знакомых отдыхающих в столь раннее время на территории курорта. Его удивило другое — где могли знакомые в такую рань надраться, когда все заведения функционируют только с одиннадцати? Это наталкивало его на другую мысль — о неизвестных и, главное, неиспользованных возможностях, что для старожила само по себе очень обидно.
— С добрым утром, соколики! — приветствовал он их, но отдыхающие ему только кивнули.
— Надо придумать какую-нибудь… легенду… — предложил Авдей. Чем ближе он подходил к коттеджу, тем больше волновался. Но никаких светлых идей почему-то под рукой не оказывалось.
— Явились — не запылились, — встретила их Глафира. — А я волнуйся и всю ночь не спи. На старое потянуло?
— Ну, что ты, что ты, Глаша! — пытался успокоить ее Николай. — Ничего такого не было.
— Чего такого, а? — ехидно прищурила Глафира глаза. — Проболтались? Кто она?
— Какая она? Глаша, неудобно, — пытался урезонить ее Авдей и подмигивал в сторону Николая, нельзя, мол, при посторонних выяснять отношения, давай, мол, как-нибудь потом.
— Ну?
— Чего ну? — мямлил Авдей. — Нас это… закрыли… в кафе…
— Закрыли? В кафе? Ну вот, я так и знала — пообщался тут две недели с писателями и сам начал сочинять. Постыдился бы товарища! Нет чтобы признаться… так ведь лучше сочинять будет черт-те чего! Кто тебе поверит?! Кто из нормальных жен тебе поверит? Закрыли, видите ли, его бедненького…
— Не шуми, Глаша, не шуми…
— В каком кафе?
— В «Горных вершинах»…
— Так. Теперь понятно. Знаю, кто закрыл! Официантка Клава!
— Ну, — махнул рукой Авдей, — Клава.
Он опустился в шезлонг, отвернулся от жены и вздохнул.
— Конечно… Она и напоить в такую рань может… — Глафира заплакала. — Так и сказал бы сразу… чего скрывать…
Она вытирала слезы и шмыгала носом. Николай растерянно молчал. Потом тоже опустился в шезлонг. Глафира стояла и печально смотрела на них.
— Ты же блондинками раньше интересовался… — всхлипнула она, — тоненькими… а она брюнетка… полная…
— Ну и что же? Если брюнетка к тебе с душой… тоже хорошо, — защищался Авдей.
— Я ей скажу, что ты дома не ночуешь, — плакала Глафира.
— Она знает, — парировал Авдей. Постепенно к нему возвращалось хорошее настроение.
— Хоть бы вы, Коля, на него повлияли… Там, на Чукотке, домой к утру возвращается, с друзьями как бы в шахматы играет… Знаю я эти шахматы! Те, значит, бабы, что на стороне, — королевы, а мы, которые дома, — пешки? Так понимать ихние шахматы?
— Да бросьте вы, Глаша. Все-то вы придумываете. Он действительно задерживается из-за шахмат. Он же кэмэ…
— Что?
— Кэмэ — кандидат в мастера…
— Кэмэ! — вскричала она… — Кэмэ… Кобелирующий мужик — вот что такое ваше кэмэ!
— Не надо напраслины, — сказал Николай. И тихо Авдею: — Мне понятно, почему иногда люди разводятся… Когда у одного из них нет чувства юмора…
— Мне слезы, а ему юмор! О ребенке бы подумал… лучше б я раньше ушла… лучше б за молодого вышла… сколько у меня предложений было!
— Молчать! Хватит! — сделав вдруг круглые глаза, заорал Николай. Авдей, раскрыв рот, испуганно Смотрел на друга. Глафира шарахнулась. — И не возникать больше! Не позволю разрушать советскую семью! Не был он у Клавы! Не видел даже ее! Закрыли нас, понимаешь! Закрыли! Справку могу принести! Ну? Тащить справку?!
