Но все это было неважно, думала она, потому что этого не могло происходить в реальности.

Бросив попытки уснуть, она выбралась на рассвете из постели и направилась вниз. Она была удивлена, когда услышала доносящиеся из гостиной звуки. Доминик лежал на диване, одетый в пижаму, свет был выключен, но телевизор работал. Он сел, когда заметил ее, и похлопал рукой по подушке рядом с собой.

– Присоединяйся.

Она села на диван, сложив руки на коленях.

– Я удивлена тому, что Вы так рано встали.

– Не спалось, – ответил он. – А ты почему встала?

– Та же проблема, – сказала Хейвен. – Подумала, что стоит спуститься вниз и убедиться в том, что в доме все прибрано перед приездом Вашего отца.

– Можешь не спешить, – сказал он. – Сегодня еще только суббота… или, полагаю, сейчас уже воскресенье. Он, вероятно, вернется только лишь через несколько дней.

Она с любопытством посмотрела на Доминика.

– Он часто уезжает.

– Да, и так происходит все время, что я себя помню, – сказал он. – У него всегда имеются какие-нибудь дела вдали от нас.

– Чем он занимается, когда уезжает?

Он сухо рассмеялся.

– Я не знаю, и знать не хочу. Папа перевез нас сюда много лет назад, дабы мы не были частью того, чем он занимается. Он сказал, что хочет для нас нормальной жизни, чтобы мы могли жить, как обычные дети, но, знаешь ли, нет ничего нормального в том, что ты в период взросления ты предоставлен самому себе. И в твоей ситуации тоже нет ничего нормального. Все мы пострадали из-за его дел, и я не переношу мыслей о том, как еще мы могли пострадать, если бы были в курсе того дерьма, которого не знаем.

Она в замешательстве уставилась на него, и он улыбнулся, заметив выражение ее лица.

– Другими словами, twinkle toes[11], меньше знаешь – крепче спишь.

* * *

Винсент положил стодолларовую купюру на блюдо для сбора средств, когда оно дошло до него, и покачал головой, когда его мать отказалась делать то же самое. Она не жертвовала церкви денег уже три года. Ее паранойя, казалось, начала набирать силу приблизительно в то же самое время. Она была уверена в том, что мальчики, прислуживающие в алтаре, воровали деньги, спуская их на наркотики и проституток, даже несмотря на то, что большая их часть еще даже не окончила среднюю школу.

Селия и Коррадо внесли свое пожертвование, и они в четвертом молча сидели на скамье, пока блюдо передавалось в толпе от одного человека к другому. Коррадо, как и обычно, был похож на изваяние, одна лишь его поза вселяла в людей страх, в то время как сестра Винсента была уравновешенной и улыбающейся. Селия была высокой, стройной женщиной с добрым, овальным лицом. У нее были гладкие, черные волосы – темные, словно ночь – и соответствующие им темные глаза.

Сегодня все скамьи были заняты людьми. Винсент осмотрел собравшихся, узнав некоторых из них. На сегодняшней мессе присутствовала большая часть высокопоставленных членов la famiglia, одетых в свои лучшие костюмы и занявших места в передней части церкви. Подобные службы становились для них грандиозным представлением – в один из дней недели они могли похвастаться своими деньгами и сделать вид, что пекутся о благополучии своего округа. Благодаря этому порядочные люди – galantuomini – чувствовали себя защищенными. И для Cosa Nostra было важно иметь поддержку со стороны общества. Существовало куда меньше шансов на то, что люди, которые их уважали – которые им доверяли – предадут их.

После того, как все пожертвования были собраны, собравшиеся направились к алтарю. Люди выстроились в длинную очередь для того, чтобы причаститься, но Винсент остался сидеть на своем месте. Коррадо пристально посмотрел на него, но ничего не сказал, занимая свое место в очереди.

Оставшаяся часть службы пролетела незаметно, все встали во время заключительной молитвы. Закончив, отец Альберто осенил всех крестным знамением.

– Месса окончена. Да пребудет с вами мир.

Они направлялись к выходу, когда отец Альберто произнес имя Винсента. Волосы у него на затылке встали дыбом, пока он оборачивался.

– Да, святой отец?

– Ты пропустил причастие, – сказал отец Альберто с искренним беспокойством на лице. – Ты пропускаешь его уже несколько недель.

В действительности, прошло уже несколько месяцев, но Винсент не стал поправлять священника.

– Я забываю соблюдать пост перед службой.

Отец Альберто знал, что он лжет.

– Церковь всегда открыта. Нет нужды назначать Господу встречу. Он всегда рядом.

– Я знаю, святой отец. Спасибо.

Винсент покинул церковь до того, как отец Альберто успел бы развить эту тему дальше, и присоединился к своей семье на ступенях собора. Коррадо и Селия стояли в стороне вместе, пока Джиа прокладывала себе путь в толпу. Она оказалась в окружении mafiosi, которые слушали ее безумные истории, пока она предавалась воспоминаниям о своем прошлом. Они улыбались и смеялись, поощряя ее продолжать, хотя им всем и было прекрасно известно о том, что она повредилась рассудком.

Несмотря на это, никто из них не был к ней груб и не высмеивал ее. Она была вдовой бывшего Дона, матерью консильери, и, благодаря браку своей дочери, была связана с еще одним мужчиной, занимавшим высокое положение. Они уважали ее.

И, живя в «Sunny Oaks», Джиа больше не чувствовала к себе уважения.

Винсент дожидался своей матери, которая заканчивала рассказывать свою историю. Она снова говорила об Антонио, об одном из множества приключений, которые происходили в те времена, когда Винсент и Селия были еще совсем молоды. Винсент обнаружил, что и сам улыбается, вспоминая о тех днях. Все это было еще до того, как ему пришлось пережить трагедию. До того, как в его жизни появились Маура и дети. До семьи Антонелли и этой девушки. До того, как семья Сальваторе была убита. До того, как их мир разлетелся на части.

Закончив, Джиа развернулась к Винсенту, толпа начала редеть, прощаясь друг с другом.

– Мам, ты готова…?

– Ты не причастился.

Он вздохнул. Только ее не хватало. Он собирался спросить, готова ли она вернуться в «Sunny Oaks», но ему было известно, что теперь спрашивать об этом было бесполезно. Она не сдвинется с места до тех пор, пока не выскажет ему все, что ей хотелось сказать.

– Я не мог.

Джиа улыбнулась.

– Я горжусь тобой.

Он замер, когда эти слова проникли под его плотную кожу. Никогда еще в своей жизни он не слышал этого от нее. Должно быть, она действительно сошла с ума.

– Ты гордишься мной?

Она кивнула.

– Теперь ты понимаешь, не так ли? Спустя столько лет ты все понимаешь. И именно по этой причине ты избегал причастия.

– Что я должен понимать?

– То, что ты жил в грехе. Твой брак не был признан церковью.

Улыбка Винсента померкла. Не сумасшедшая, всего лишь злобная.

– Он был признан церковью.

– Ты был так молод, Винченцо. А она была ирландкой! Она даже не была такой, как мы! Как ты вообще мог верить в то, что церковь сможет признать такой брак?

Винсент начал отвечать, но был прерван подошедшей к ним Селией.

– Маура была католичкой, мам. Их брак был освящен. Их поженил отец Альберто.

Посмотрев на свою дочь, Джиа отмахнулась от нее.

– Откуда мне знать? Меня даже не приглашали.

Ее, разумеется, приглашали, но она не пришла. Антонио появился на венчании из уважения к своему сыну, и, казалось, даже относился к Мауре с теплотой, но Джиа отказалась даже думать об этом. Если она пропустит свадьбу, думала она, то тогда сможет делать вид, что брака и вовсе не существовало.

– Тебя приглашали, – сказал Винсент. – Но ты предпочла не приходить.

– Не смеши меня, – парировала Джиа. – Я вообще ничего не знала о свадьбе до тех пор, пока она не состоялась.

– Если так и было, мам, то откуда же тогда о ней знал отец?

– А какое это имеет к этому отношение? Твой отец все время держал меня в неведении, ничего мне не рассказывая. С чего бы вдруг этот случай был чем-то новым?