Море, море... Вот так же лежал он на спине на морском берегу. До слуха доносились голоса ребят, игравших в мяч, где-то впереди раскатисто шумели набегавшие на берег волны, слышались девичий смех, чье-то шумливое и тревожное «Помогите!». И тогда Андрей открыл глаза, приподнялся на локте, увидел ослепительное трепещущее на солнце море. Потом различил фонтаны брызг и фигуры девчат, стоявших по колено в воде. Они усиленно загребали руками воду и обрушивали град золотистых брызг на стройную гибкую девушку, приплясывающую на берегу. Длинноногая, с пышными русыми волосами, она чем-то напоминала Алю. Размахивая голубой резиновой шапочкой, она стремительно приседала, отскакивала в сторону, защищая разгоряченное тело от холодных капель. Наконец она решилась — натянула до ушей шапочку и, высоко поднимая ноги, бросилась в воду. И сразу же ее подруги остались позади, голубая шапочка быстро удалялась в море, к линии, отмеченной дрожащими на ветру красными флажками... Андрей открыл глаза. За окном тянулась густая полоса леса. Мелькали отливавшие сталью стволы елей. Лес становился все более таежным. В плотную ткань хвои все реже вкрапливалась листва. Урал.

Улица стала неузнаваемой. Там, где стояли старые покосившиеся дома, образовался пустырь, покрытый битым кирпичом и щебнем. Бульдозеры и экскаваторы разравнивали освободившуюся площадь, рыли котлованы для многоэтажных домов. Свежеокрашенные здания уже подступили сюда, соединив старую часть города с центром.

Андрей понял, что пришла очередь и двухэтажного бревенчатого дома, в котором он снимал комнату у Кондратовых. Дом с обшарпанной противопожарной кирпичной стеной сиротливо стоял в конце квартала. «Может быть, там уже никто не живет?» Но, подойдя ближе, заметил занавески в окнах первого этажа, пушистую герань с красными цветами — наверху, в комнате Али. Вскоре в открытом окне показалась и она; вытрясла салфетку и подняла банку с цветком. И тут увидела Андрея. Он понял это по замершему взгляду широко открытых глаз и скованной позе — цветок так и застыл в воздухе. Только когда Андрей помахал рукой, в ответ ему закивали алые вздрагивающие шапки, и Аля заулыбалась. Потом она исчезла вместе с цветком, и в окне появились сразу Федор Митрофанович и Вера Ивановна. Оба замахали руками, приглашая входить в дом.

Дверь была открытой. Вдоль лестницы стояли матрацы, разобранные кровати, ящики с книгами. Андрей понял — Кондратовы переезжали.

— Кто говорил, что надо ехать на курорт? — загудел Федор Митрофанович. — Я говорил! Ползал бы теперь на костылях.

Федор Митрофанович посмотрел на него веселыми глазами, хлопнул по плечу:

— Молодец! Здоров!.. Давай чемодан, ставь сюда. Приехал, можно сказать, в самый раз. Переезжаем на новые квартиры, и лишняя пара рук кстати.

Вера Ивановна, которая стояла за спиной Кондратова, усовестила мужа:

— Постыдись, Федя. Человек только с дороги, а ты его в помощники сватаешь. Надо умыться, попить чайку. Она попросила Алю согреть чай, а Федор Митрофанович продолжал свое.

— Игнатьевич не только помощник, но и участник переезда. Так ведь? — обратился он к Андрею. — Или будешь жить среди развалин, пока оформишь комнату?.. Не зная, что ответить, Андрей сказал, что первое время придется, видимо, пожить в гостинице.

— Это чтоб не помогать? — Кондратов хитро улыбнулся в усы. — Или трех комнат на четверых не хватит?

В полдень пришла машина, и в доме начался переполох. Мужчины грузили тяжелые вещи, женщины носили цветы, этажерки, стулья. Возвращаясь за очередной поклажей, Андрей встретился с Алей. Она обхватила тонкими руками трюмо и осторожно спускалась с лестницы. Вьющиеся пряди волос сбивались ей на глаза, и она по-смешному зло сдувала их искривленным розовым ртом. Андрей вовремя перехватил зеркало и поддержал Алю: она споткнулась и чуть было не упала на спину. Весенний воздух пахнул ему в лицо от Алиных волос. На минуту их глаза встретились в зеркале. Взгляд Али, всегда озорной и смеющийся, стал на какой-то миг пристальным, испытующим — словно проникал в самую глубь души. Но только на один миг. Глаза уже не смотрели широко и тревожаще, они опять смеялись, играли едва приметными лукавинками.

На утреннем голубом небе не было ни облачка. Молодежный проспект утопал в зелени лип и берез, светился свежестью газонов. Щедро прогретая солнцем и вдоволь напоенная дождями зеленая стена кустарника отгородила дорогу и дома. Андрей вдыхал влажный, очищающий воздух и дивился неузнаваемости проспекта. Путь до радиокомитета всегда казался новым, даже после возвращения из кратковременных командировок. А теперь и подавно. Перед отъездом на юг здесь чернели сугробы снега. Из них сиротливо торчали стволы деревьев и голые ветки кустов. Не было тепла и радости, не было буйно распустившейся молодой листвы. Это она, царственно раскинувшаяся под безоблачным небом, излучала радость и тепло. Наверное, она. Андрей убыстрял шаги. Нетерпение от предстоящей встречи с друзьями все больше овладевало им. Подобно туго закрученной пружине, оно пробивалось наружу, передавало энергию всему телу. Все крупнее становились шаги, все отрывистее взмахи рук.

В конце квартала зеленая стена разорвалась и открыла перекресток улиц — шумный, сутолочный. Андрей пошел напрямик к угловому зданию через поток двигавшихся машин. С этим домом, над крыльцом которого серебрилась вывеска «Областное радио», у Андрея было связано все. Отсюда шли и сюда возвращались все дороги. Так казалось ему. И разве не говорило об этом нетерпение скорее подняться по знакомому крыльцу, скорее переступить порог и начать первый трудовой день? Первый после перерыва, который тянулся опять же, как казалось ему, вечность.

Здесь, на перекрестке улиц, Андрей неожиданно столкнулся с Кедриной. Александра Павловна протирала платком запылившиеся глаза и с опаской поглядывала на проносившиеся машины. Увидев Андрея, она обрадованно уставилась на него слезившимися глазами и порывисто протянула руку.

— Давно пора было возвращаться. Работы невпроворот. Только вчера вспоминали вас. Леонид Петрович сказал — скоро будете. И вот — пожалуйста. Хмелев исполняет обязанности председателя. Меня заставили принять телестудию. Еле согласилась — не те годы.

Могучий самосвал совсем рядом фыркнул бензиновой гарью. Поспевая на желтый свет, он замкнул вереницу машин. Жизнь на перекрестке замерла, и Александра Павловна заторопилась. Подхватив Андрея под руку и быстро переступая, она продолжала рассказывать.

— Дезертировал Фролов. Работает в какой-то московской газете. Буров все еще околачивает пороги. Приказ из Москвы пришел только на днях. И вот сдает дела. На лестнице Александра Павловна остановилась перевести дух.

— Говорю, не те годы. Раньше бегом поднималась по этой лестнице. В общем, пора на пенсию!

Кедрина молодо улыбнулась и, бойко преодолев оставшиеся ступени, первой открыла дверь.

Коридор был пуст. Двери редакционных комнат, распахнутые настежь, давали простор ослепительным лучам солнца. Воздух, еще не прокуренный и прохладный, был чист. Андрей прошелся по коридору, заглянул в раскрытые двери комнат и, никого не обнаружив, постучал в председательский кабинет. Он не услышал приглашения, но голос Хмелева, металлический, отрывистый, явно звучал там, за дверью. Приоткрыв ее, Андрей понял, что Хмелев разговаривал по телефону — зло, раздраженно. Потом Андрей увидел его лицо, загоревшее, энергичное. Черные глаза приветливо заулыбались — только на миг, когда он жестом руки показал на стул. Теперь взгляд его глаз сосредоточился где-то поверх телефонной трубки.

— Ваше указание выполнить не могу! — говорил Хмелев. — Кадры подбираем мы! Нам нужны работники, а не те, кто остался не у дел в результате своей бездарности. Не горячитесь, не горячитесь, — уже спокойнее продолжал он. — В промышленной редакции нет никаких вакансий. Буров вас ввел в заблуждение. Редакцию примет Широков. Да, да — тот самый Широков.