— Но не Великую сушь! — вставил Станислав Павлович. — Иначе мы никогда не выпьем.

Все рассмеялись, и после этого возникло то единодушие компании, которое среди малознакомых людей появляется не сразу.

— За славное пятидесятилетие! — крикнул Ковров. Все встали и чокнулись.

Быстро исчезали с блюда пельмени. Все хвалили мастерство хозяйки, в меру шутили и, наливая новые рюмки, произносили новые тосты.

В перерыве перед чаем мужчины закурили. Не курил один Фролов. Он занял по меньшей мере полдивана и, закинув ногу на ногу, перелистывал «Историю искусства».

Людочка тем временем нашла общий язык с Ковровой и оживленно обменивалась с ней мнениями о новой премьере.

Вскоре в центре разговора оказался Василий Васильевич Каретников. По утверждению обеих, он покорил публику.

— Кстати, он женится на концертмейстерше филармонии, — заметила Коврова.

— Как же он может жениться на замужней женщине?

— Ах, вот как!?

— Ну, конечно! Муж ее, кажется, сын какого-то крупного инженера. Очень солидный дом, Зоя сама мне рассказывала.

— Я просто удивлена, — сконфуженно сказала Евгения Михайловна, — но то, что он женится, — мне известно из достоверных источников...

— Нет, нет, уверяю вас, — возражала Людочка. — Может быть, таким же образом женится на дикторе Жизнёвой ваш Широков? — уже обращаясь к Бурову, спросила она.

Тихон Александрович, ничего не поняв, вопросительно посмотрел на Фролова, затем опять на Людочку.

— Я знаю только одно, — наконец выговорил он, — что Татьяна Васильевна у нас не работает.

— Что вы говорите!? — всплеснула руками Евгения Михайловна. — Это же лучший диктор! А почему?

— У нее переводят мужа, кажется, в Харьков.

— Но почему же вы все-таки заговорили о каком-то Широкове!? — желая до конца удовлетворить свое любопытство, спросила Евгения Михайловна.

— Просто я видела их вместе в театре, и, судя по всему, они совсем не случайно там встретились. Да и каждый сказал бы, взглянув на них, что это трогательно влюбленная пара.

Не в меру разговорившаяся Людочка не преминула дурно отозваться об Андрее Широкове. Оказывается, ей пришлось побывать с ним в компании в одном приличном доме, и вел он себя безобразно — заносчив, неприветлив, дело дошло до того, что даже оскорбил хозяев.

— Не знаю, умеет ли он себя вести, — растягивая слова, сказал Фролов, — но то, что у него не хватает общей культуры, — это абсолютно точно. Да и где ее взять, — обратился он к Тихону Александровичу, — если наш главный редактор сам весьма заурядная личность.

Бурову, который недолюбливал и Хмелева, и Широкова, думать о них в этот вечер не хотелось, и он предложил поговорить о чем-нибудь другом.

— Ну, конечно, нельзя же все время говорить об одной работе, — поддержала Мария Степановна. — Виктор Иванович, расскажите лучше о Москве. Как живет наша столица? Я так давно там не была...

— Виктор Иванович, — перебила Бурову Евгения Михайловна, — правда, что ваш дядя одним из первых получил звание Героя Социалистического Труда?

Фролов выпрямился и, подавшись вперед, сказал серьезно и сосредоточенно:

— Видите ли, о моем дяде можно говорить до бесконечности. Живет он сейчас в Москве, преподает в академии. Недавно, между прочим, вышел в свет его новый труд...

Людочка, с подчеркнутым вниманием следившая за рассказом Фролова, тоже не преминула задать вопрос:

— Витюша, ваш дядя, очевидно, не раз бывал за границей?

Фролов ухмыльнулся и ответил покровительственно:

— Это само собой разумеется. Впрочем, где ему пришлось побывать, я не скажу. Жили мы в разных городах. Встретился я с ним уже будучи студентом. Но дядюшка мой, конечно, впечатление производит. Импозантность, эрудиция... И чего вы хотите — ученый с мировым именем.

Буров, любивший по каждому поводу вспоминать эпизоды из своей жизни или услышанные им когда-то от других людей, сказал, что ему приходилось встречаться с подобными учеными.

— Вот, например, Василий Федорович Девятков. Ты помнишь, Марьяша, профессора Девяткова? Он приезжал в Северогорск читать лекции. Вот я сейчас покажу вам карточки, где мы с ним сфотографировались. — Буров подошел к письменному столу и принялся искать фотографии, но ему помешала Мария Степановна.

— Да оставь ты, Тиша, пора пить чай. Однако накурили же!..

— А почему вы не откроете окно? — удивилась Людочка.

— Ну, конечно! — поддержала Евгения Михайловна. — На улице сегодня благодать, можно подумать, что вернулось лето.

Выполняя желание гостей, Буров подошел к окну и приоткрыл створку. Чуть подувая и заставляя вздрагивать тюлевую штору, в комнату потянулся освежающий холодок, навстречу ему, тоже вздрагивая и на мгновение застывая на месте, потекли сизые струи табачного дыма.

Подставляя разгоряченное лицо невидимой пыли дождя, Андрей шел, не разбирая луж, а мысленно все еще был там, в кабинете Бурова. Восстанавливая в памяти только что состоявшийся разговор, он снова и снова приходил к убеждению, что поступил правильно, назвав Бурова чинушей. Трижды переписывал он очерк о судьбе Жеки и трижды председатель откладывал его в сторону, не давая никаких объяснений. Говорил только: «Ну, с этим мы подождем. Не эти вопросы сейчас главные». И переводил глаза на первую попавшуюся бумагу.

Наконец Андрей не выдержал и спросил: «Почему, ведь речь идет о человеке и не об одном?»

— Не там ищете человека, — монотонно твердил Буров. — Людей надо брать апробированных, тех, которые задают тон в коллективе, которые идут впереди.

— По-вашему, одни должны идти впереди, а другие ползти в конце, на четвереньках! — Андрей заговорил твердо и раздраженно, глядя на Бурова с превосходством, глубоко убежденный в своей правоте. Не главной ли задачей дня являлась борьба за человека, и если он споткнулся, не обязаны ли мы помочь ему вернуться в строй?

Но Буров стоял на своем:

— Помочь, но не так, как вы себе вообразили. Не няньчиться с теми, что позорит наше общество, и не выискивать психологических объяснений их проступков, а, называя фамилии, клеймить позором...

Вот тут-то и бросил Андрей в лицо Бурову фразу, которая взбесила его:

— Так рассуждать могут только чинуши.

— Вон! — закричал Буров, вскочив на ноги и указывая на дверь. — Вы забываетесь! Пытаетесь ревизовать указания председателя!

Только здесь, на улице, начал Андрей понемногу приходить в себя. И прежде всего ему захотелось увидеть Таню.

Подойдя к своему дому, он дважды дернул ручку звонка. Аля еще была дома — на лестнице послышался дробный стук ее ног. Однако она уже собиралась уходить. К четырем ей на работу — и хорошо, что он успел ее застать. Пусть в другой раз не забывает ключ и не рассчитывает на доброту хозяйки.

Через несколько минут, как только Аля пожелала Андрею счастливо домовничать и скрылась за дверью, он быстро набрал номер Тани... Наконец-то! Она не могла найти себе места. Срочно надо решать обо всем. Квартиру Георгию уже дали. Он звонил. Ключи от квартиры у него в кармане.

— Когда мы увидимся? — высказав все это, спросила Татьяна Васильевна.

— Сейчас же!

— Нет, подожди, — тихо сказала она в трубку. — Прежде я отправлю Димку с бабушкой. Приходи минут через тридцать.

Андрей положил трубку: «Неужели конец, неужели она уедет?»

Эта мысль преследовала его до самого дома Тани. Вот уже площадка второго этажа, еще поворот...

Таня ждала в дверях. Андрей обнял ее, но она сразу же отстранилась и погрозила пальцем:

— Тише! Мама только что вышла, она может вернуться. Андрей вошел в комнату, оглянулся по сторонам и заметил, что на столе, который оставил в последний раз уставленным закусками, бутылками и фужерами, лежали лоскуты синего, с белой полоской материала.

— Крою пижаму Димке, — сказала Таня. — Посмотри фасон. Нравится?

Андрей кивнул и снова привлек ее к себе.

На ее белом лице выступил румянец.

— Успокойся, — тихо улыбаясь, сказала она и усадила его на мягкий ковровый диван.