«Я решила, что тебе нужно это дослушать»…

Он вспомнил сон полностью. Иногда так бывает: ты просыпаешься и помнишь только последний эпизод сновидения, а спустя некоторое время вспоминаешь глубже. Так вот, глубже… глубже была она. Они были вместе, и он шептал ей, как ее не хватает и как не хочется расставаться снова.

— Ты не уйдешь?

Она смотрела на него ярко-синими очами, улыбалась, водя пальцем по его плечу:

— Я не уйду. Но знал бы ты, как опостылело мне существование во плоти, в тесной, ограничивающей всякую свободу плоти! Это не мой мир, Сетен, это не та сторона Врат, за которой я хотела бы быть. Но от моего желания не зависит ничего. И мне придется продолжать вести противоестественный для меня образ существования… столько, сколько понадобится.

А потом она взяла его за руку и привела в горы, где он увидел Учителя, ждущего их прихода. Когда она успела исчезнуть, Сетен не заметил. Часть картины просто поблекла и отступила, забытая, на второй план, другая часть облеклась объемом и выкатилась вперед, захватив все внимание сновидца. Проклятая мистика снов!

В реальности же происходило то, что запросто можно было спутать с горячечным бредом больного малярией. Сны Тессетена по сравнению с событиями последних лунных месяцев были образцом логики и упорядочения.

После пленения их — ребят отряда под гипновоздействием, а его самого просто так — привели в небольшую, затерянную в долине восточного склона гор Гивьерр-Барре[30] деревеньку. Она была населена небольшой горсткой выживших после второго Потрясения ори-эмигрантов. Но ее не успели довести до ума: перебрались они сюда слишком поздно, и катаклизм застал их в самом начале строительства города. Да и что с того? Многие годы возводился Кула-Ори — и где он теперь? Теперь он являет собой дно океанской бухты, а жители его сделались скитальцами, из-за внутренних неурядиц распались на два противоположных лагеря и разбрелись в разные стороны…

Пленные гвардейцы наверняка даже не знали, что их заставляют делать недавние соотечественники, держа почти в непрерывном трансе, который практически не стоил никакого труда паре попутчиков, но в то же время страшно их обоих раздражал необходимостью постоянно находиться неподалеку и маяться от безделья. А вот Сетен видел все, но проявлял чудеса юродивой покладистости. Иногда пленные (и он тоже) валили деревья на сопках, иногда выковыривали уголь, залежами которого были так богаты здешние места. Не раз им приходилось обороняться от свирепого оркто[31], по природе своей спящего в течение всей зимы и просыпающегося весной. В этом году начавшаяся было весна оборвалась, и на смену ей немедленно пришла лютая зима. Многие животные гибли, но такие, как бурый оркто, слонялись голодными по лесам в поисках какой-нибудь пищи. И вот изредка пути зверя и человека пересекались. Для Вартата и его жены это было только развлечением, они могли заставить оркто в ужасе отступить, но не делали этого. Менталка выводила против хищника одного или двух рабов, заставляя сражаться с топором в руках, и далеко не всегда поединок заканчивался победой несчастных. Староста очень не любил, когда пленные гибли — кто же будет работать? — и пара не злоупотребляла. Да и свидетелей не было. Не мог же быть свидетелем идиот-северянин!

Впрочем, однажды бабенке взбрело в голову выставить против зверя и дурачка. Его даже не стали селить вместе с сородичами, отправили в сарай к пленным астрофизикам-северянам из Ар-Рэякаима, и несколько знакомых (не ему) лиц он среди них обнаружил, несмотря даже на то, что лица эти заросли бородами и осунулись от голода и постоянного давления гипнозом на психику.

С топором в руках Вартат вытолкнул его навстречу гигантской бурой туше. Та с ленивой грацией исполина вздыбилась на задние лапы, растопырила передние, будто приглашая в объятия. Сетен хорошо знал, чем заканчиваются такие объятия, если предмет страсти оркто оказывается не слишком расторопным. Но мог ли показать это дурачок?

Тессетен протянул свое излюбленное «ы», радостно улыбаясь своим новым хозяевам и указывая пальцем на зверюшку. Не сводя с него глаз, Вартат с женой чуть поворотили своих гайн. Им было просто любопытно, чем все это закончится.

Сердце колотилось всюду: оно молотом стучало по макушке, разрывало артерии на горле, каким-то бешеным птенцом, вылупляющимся из скорлупы, норовило проломить ребра или обрушиться куда-нибудь в пятки. В голове зашумело, и перед глазами стало темно. Остальные ребята хотя бы не видели, с кем сражаются, им было все равно в состоянии транса — рубить дерево или отбиваться от зверя. И снова, неуместное, мелькнуло воспоминание: что-то такое уже когда-то с ним было, было! Оно и вернуло его в реальность, погасило сердечный бунт.

Сетен гыгыкнул, и оркто бросился на него крупным тяжелым рывком. Просчитав, как вести себя с больной ногой, экономист увернулся, поднырнул под когтистую разлапистую ладонь «лесного человека», выкатился по снегу позади неуклюжего туловища, подпрыгнул на здоровой конечности и со всей дури всадил зазубренное лезвие в громадную голову твари. Шкура потемнела от крови, но зверь только обозлился. Ловкости у него прибавилось: оркто понял, что просто так, по-быстрому, тут не справиться.

— Смотри-ка, не соврал их командир, — краем уха услышал Сетен голос менталки. — Бьется хорошо, не то что те немочи, да?

Что ответил Вартат, Тессетен не узнал: несколько минут ему пришлось потратить на то, чтобы избежать последних объятий в своей жизни. Бегал он куда хуже оркто и знал об этом, но выкруживать между стволами ему не мешало ничего. Тем он и занимался. Даже боль в ноге куда-то пропала — только спасай нас, хозяин!

Контуженный зверь, теряя кровь, все чаще садился на зад, загребал пригоршню снега и остервенело тер им раны на голове. Пользуясь этим, Тессетен успевал наносить новые удары своим паршивым, никуда не годным топором. И все же увечья оставались, и тварь слабела. Догадавшись, что ее возьмут измором, зверюга поборола ярость. На четвереньках, косолапя, она промчалась в лес мимо работавших как ни в чем не бывало «дровосеков».

Сдерживая остаточную дрожь в руке, Сетен утерся рукавом — пот градом катил со лба, несмотря на колючий морозец, — и стал тыкать пальцем вслед сбежавшему оркто:

— У-у! Уэ-у! Гык! У-у! Ы-ы-ы! Ыч! О!

— Ай молодец! — похвалил его Вартат, смеясь в ответ. — Как там тебя звать, не помню… Ну молодец ты, молодец!

Когда было особенно скучно, и ни оркто, ни другие обитатели сопок не казали свой нос на запах человечины, менталы развлекались по-другому: стравливали между собой двух пленников, по сути соревнуясь между собой. Но поскольку попутчики не могут причинить друг другу вреда, как не сможет аллийский меч подняться на хозяина, то и здесь единственным способом помериться силами у Вартата и его жены был контроль над сознанием рабов, которых эти двое водили, как водят диппов. Что стоило Тессетену сдерживаться при виде того, как его ребята, ничего не соображая, калечат друг друга на потеху этим выродкам орийского племени!

Сегодня же изменилось все. Сегодня Сетен получил возможность переменить ход истории их жизни в плену.

Он заметил падающее не в ту сторону дерево на пару мгновений раньше Вартата. Первая мысль мелькнула молнией: «Вот мы и свободны. Все кончилось». Но тут же после какого-то быстрого внутреннего диалога пришло осознание, что далеко они в таком состоянии не уйдут, а за ними вышлют погоню, и что не время сейчас для побега.

Быстрым прыжком он в одно мгновение ока очутился рядом с менталом и, охватив его поперек талии, отбросил в сторону, да и сам кувыркнулся следом. На то место, где только что стоял Вартат, грянулось дерево, осыпая лежащих в сугробе сухой длинноигольчатой хвоей. Бородатый ругался, по чему придется дубася кулаками придурка, опрокинувшего хозяина в снег, и только потом до него дошло, что на самом деле сейчас проделал юродивый.