— Сможете, не сомневайся.

Они достигли набережной реки Ассуриа, давно уже сбросившей лед зимы. Внезапно Саэти вздрогнула, развернулась к собеседнику и замерла. Глаза ее стали стеклянными, а на лице проступил ужас. Фирэ оглянулся, подумав, что она увидела что-то страшное в небе над городом, но все было по-прежнему, а взгляд девушки устремлялся в никуда.

— Саэти? Что с тобой? — он ухватил ее за руку, чувствуя, как волны неведомой опасности вырываются из ее груди, едва не разрывая агонизирующее сердце.

— Нет, нет… — прошептала она посиневшими губами, и вот маска смерти сползла с ее лица.

Саэти словно очнулась и потрясла головой.

— Что я делала? — встревоженная его смятенным взглядом, девушка нахмурила лоб.

— Ты куда-то исчезала…

— И только? Тогда ничего…

— Как ничего?

— Со мной так бывает. Я вижу что-то и ума не приложу: было это уже… или предстоит… или это вообще игра воображения…

— Что ты видела? — не отпуская ее руку, выспрашивал Фирэ.

Он помнил, что прежде его попутчица умела заглядывать в будущее, но не тогда, когда ей этого хотелось. Будущее приходило к ней само, если в нем содержалось важное послание. Но это всегда была лишь картинка, а интерпретировала увиденное сама Саэти. Сейчас она была слишком юна, чтобы уметь объяснить увиденное, и ее парализовал страх. Девушка расплакалась:

— Я боюсь говорить. Боюсь, что если расскажу, то это сбудется…

— Расскажи. Если этому суждено быть, оно сбудется, скажешь ты или промолчишь.

Саэти закрыла глаза.

— Небеса в огне. Ты смотришь в небо, и глаза твои пусты. Ты будто в двух местах сразу, ты — взрослый и одновременно ты — только что родившийся младенец. Позади тебя горы, их вершины уходят под черные тучи, принесенные ураганом с Севера, а с Юга на сушу несется гора воды, ломая деревья, дома, сметая все… Само море стало выше исказившейся земли, вспучилось и желает смыть все, что натворили люди. А на земле лежат десятки, сотни убитых ори… И пылают небеса. И только смерть и страх кругом…

— А ты? Где при этом ты?

— Я не знаю, где я… Я везде… Я с тобой… Я в тебе… Я вне тебя… Я всюду…

Фирэ не выдержал и накрыл ее губы ладонью:

— Все, не нужно больше.

— Я видела! Ты сам хотел слышать! — оттолкнув его руку, возмутилась Саэти.

— Идем! Мне тоже надо кое-что сказать тебе!

Он схватил ее за рукав, и они добежали до Самьенского моста. Фирэ сдернул с шеи шарф, повязал им глаза, а сам легко вскочил на парапет.

— Иди рядом. Просто иди рядом и слушай! — попросил он, уверенно шагая над пропастью. — Когда-нибудь ты сделаешь то же самое на любом другом мосту… на том, что когда-то было мостом… где угодно — лишь бы это соединяло берега! Когда-нибудь, когда тебе станет невмоготу терпеть, ты позовешь меня и вот так же пойдешь по мосту в никуда, чтобы заставить меня опомниться, чтобы заставить меня действовать. Это будет наш с тобой знак друг другу, Саэти! Пообещай, что ты дашь мне этот знак!

— Я обещаю… — глухо проговорила девочка, забыв о промоченных слезами глазах.

— Я обращаюсь к атмереро, я обращаюсь к душе Саэти, а не к ее «куарт», который к тому времени будет расколот! — Фирэ твердо шагал по парапету. — Ты услышала меня, атмереро?

Саэти медленно кивнула, похожая на сомнамбулу.

— Если кого-то из нас не станет прежде времени, — продолжал юноша, изумляя своим безрассудством водителей проезжавших машин, — то мы должны обещать друг другу, мы должны поклясться здесь и сейчас, что вернемся, во что бы то ни стало! Вернемся так, чтобы второй смог отыскать!

— Я клянусь именем небес и плотью Земли! — прошептала она; высоко в небе зарокотало, а мост дрогнул. — Если я уйду, то отыщу способ вернуться к тебе в этом же твоем воплощении!

— И я клянусь в том же — именем небес и плотью Земли!

Фирэ спрыгнул к ней, срывая с глаз повязку. Шум в ушах стихал, и Саэти огляделась в недоумении.

— Как мы сюда попали?

— Мост соединяет то, что разъединила стихия, — проговорил юноша, снова наматывая шарф на шею, и что-то, едва уловимое краем глаза, все еще клубилось вокруг него. — Да сбудется сказанное ори в присутствии ори на языке ори!

В небе блеснула молния и тут же грохнуло. Горы вернули эхо таинственного грома, а по мосту пробежало семицветие полярного сияния, растворяясь на другом берегу, среди Самьенских Отрогов.

— Ты слишком зациклен на чем-то… — окончательно очнувшись. — Так нельзя. Нужно расслабиться и не думать все время об этом…

— Я просто хочу скорее попасть Домой, — Фирэ взял ее холодную ладонь в свои руки, — со своей попутчицей. Потому что только так попадают Домой и могут выбирать дальнейший Путь…

— Я сделаю, как ты хочешь. Я сделаю все. Но давай будем жить, пока живется?

Он развернул ее к себе, заглянул в лучистые глаза девушки по имени «Мечта»[17] и нежно, едва коснувшись губ, поцеловал:

— Так и будет. Все, что нужно, уже сказано…

В гостиничном номере было слишком натоплено, чтобы пушистый бедняга-Нат мог это перенести. Волк перевернулся брюхом кверху, разглядывая комнату в опрокинутом виде и мечтая погрузиться в ледяную воду бухты Коорэалатаны. Скорей бы уж объявили отбытие! Оритан уже распрощался с ними, и теперь его дети остались будто бы в пустоте: уже не здесь, но еще не там…

Пес встал и вышел на веранду. Здесь куда прохладнее, но гостиничная обслуга, если увидит, прогонит его обратно в номер.

В небе кружилась орэмашина. Нат знал, что это Фирэ со своей попутчицей прилетели сюда прощаться с Дрэяном. Это их с братом он провожал той зимой к Можжевеловой Низменности, радуясь, что наконец-то тринадцатый ученик Ала встретит Саэти.

Без полярного «куарт» Восхождение невозможно, это интуитивно чувствуют даже те, кто уже ничего не помнит, а оттого и тянутся друг к другу за спасением. Ученые зовут это игрой гормонов, химическими реакциями мозга, животным инстинктом, стремлением продлить себя в потомках, поэты воспевают романтику любви — но мало кто действительно понимает, как все есть на самом деле и зачем это нужно. Какой интерес «куарт» от физиологического клонирования плоти с заданными параметрами на уровне молекул? То же самое можно сделать на станке — было бы желание, знания есть. «Куарт» ищут не этого, им нужно иное. Но мало кто понимает истину после Раскола…

А Учитель должен содействовать ученикам — но лишь так, чтобы им казалось, будто бы они всего достигают сами, страдая и перешагивая через собственные страхи. Да так оно и есть: они всего достигают сами. Дело Учителя — не нарушить ход событий неверным поступком. Он может лишь направлять. Как кулаптр Паском. Только Паском успел сохранить свой «куарт» целостным, и теперь ему гораздо легче. На пороге Дома кулаптра сейчас держит только судьба последнего из учеников — остальные Взошли. Несчастная, трудная судьба Ала и его попутчицы. Иначе Паском уже давно ушел бы на следующую ступень.

Фирэ фотографировал землю с высоты птичьего полета, Саэти что-то показывала ему в иллюминатор. Волк видел все это, закрывая глаза, и улыбался про себя, боясь вспугнуть их, чувствительных к постороннему присутствию, тем более что предстал бы он им совсем уж в неожиданном обличии. Но пока они так увлечены друг другом и своим занятием, что можно полюбоваться еще. Но кто же, кто же виноват в том, что тринадцатый ученик Ала одновременно был его родным сыном на протяжении всей истории, знакомой Помнящим? Не аллиец ли Тассатио и царица Танэ-Ра, изменившие привычное течение событий в незапамятные времена? Теперь не узнать…

Кажется, в гостиницу вернулись хозяева. Надо встретить: уж так это заведено у прирученных волков. И Нат снова оказался в душной и жаркой комнате.