Я не знала, правду она говорит или нет. Но эта информация вызвала у меня беспокойство. Я подумала о Дэниеле. Мысль о том, что его могут уничтожить, была ужасной, хотя это могло уже произойти. Как странно… Всего несколько дней назад я хотела жить в мире, абсолютно свободном от Эхо. А сейчас потеря одного из них казалась мне катастрофой.

Розелла перестала плакать, но ее руки дрожали.

— Однажды я уже пробовала это сделать. Кто-то из его людей взломал мой компьютер и увидел, что я что-то замышляю. Он не знал, над чем я работала, но все равно стал угрожать мне. И я просто не могла больше так рисковать.

Она сказала, что все обещания дяди оказались ложью. Сказала, что находиться рядом с ней теперь небезопасно. Она считала, что она следующая в его списке.

— Он ведет себя странно. Тихо. Слишком тихо.

— Почему вы не уезжаете?

— Мне некуда уехать.

Потом Розелла стала расспрашивать меня о Дэниеле.

Я рассказала все, что знала.

— Почему ты приехала сюда?

— Он сказал, что вы обо мне позаботитесь.

Она улыбнулась, но это была грустная улыбка.

Дэниел приехал через два часа.

Ему удалось бежать из Зоны Возрождения.

Я услышала, как он разговаривал на первом этаже с Розеллой.

— Где она? — спросил он. — Где девушка? Где Одри? Она здесь?

Я встала. Я должна была его увидеть.

— Не беспокойся. Она в безопасности, с ней все в порядке.

Как только я услышала его голос, то почувствовала невыразимое облегчение.

— Могу я ее увидеть? Я хочу ее увидеть!

И мы встретились. Он поднялся наверх на левиборде, как раз тогда, когда я уже собиралась спускаться вниз. Как только я его увидела, то сразу поняла, что он стал прежним. Вернулся к себе. Что бы дядя Алекс ни пытался у него отнять, сделать это было невозможно.

Казалось, он вот-вот заплачет. Если наступает такой момент, когда машине хочется плакать, она перестает быть машиной. Я не могла вспомнить, где слышала эти слова, да это и неважно. Мне хотелось бы, чтобы папа был жив и я могла бы сказать ему это. Я бы еще добавила:

— Если внутри тебя есть что-то, что нельзя изменить или уничтожить, ты уже не машина.

Я смотрела на Дэниела и не видела Эхо. Я просто видела того, кого зовут Дэниел. Того, кто был для меня важнее всего на свете. Того, кто был теперь гораздо больше, чем сумма деталей.

Я подошла и обняла его.

— Ты сделал это.

— И ты тоже.

Я почувствовала, как тело Дэниела обмякло, и он едва не упал на меня — так ослаб.

У меня не осталось сомнений: я любила его. Может быть, это не та любовь, о которой пели «Нео Максис», но это все равно любовь. Чувство, которое испытываешь к другому и не можешь объяснить. Любовь не подвластна законам логики. Она останется с тобой, даже если все отнимут. Как то, что делает Эхо человеком.

Дэниелу срочно нужно было подкрепить силы, и Розелла принесла ему стакан воды с сахаром.

— Я работал в Зоне Возрождения. Шансов выбраться не было. Это было ужасно. Я перестал надеяться. А потом узнал о твоем побеге. Из новостей. И я…

— Из новостей? — заволновалась Розелла.

Дэниел кивнул.

— Есть такая информационная листовка — «Дозор „Касл“». Мне дала ее одна женщина, Леони.

— Леони Дженсон, — сказала я.

— Да. Там говорилось, что тебя видели на станции Хэмпстед. И я знал, что если тебе удастся попасть на поезд, ты попробуешь приехать сюда.

— Ты поехала прямо сюда? — Розелла в панике смотрела на меня.

— Нет. Сначала Париж, потом Барселона-2, а уже потом Валенсия.

Розелла кивала, что-то обдумывая.

— Хорошо. Три поезда. Три поезда. А Касл был в курсе, что ты знаешь об этом месте? Обо мне?

— Он рассказывал об Эхо-дизайнере из Валенсии, но я не думаю, что он когда-нибудь говорил, что Дэниел сделан здесь.

— Vale, vale…[28] Но если известно, что ты отправилась на станцию, они быстро выяснят все остальное. И догадаются, что ты попыталась уйти от погони. Запросят записи из Парижа и Барселоны-2.

Она смотрела на меня и пыталась что-то придумать.

— Я бы заботилась о вас вечно, если бы только могла. Вы знаете, что я не лгу, но это не в моих силах. Каждый раз, когда я пытаюсь кому-то помочь, я его теряю. — На ее лице появилось выражение отчаянья. — Я думаю, вам лучше уйти. Еще полчаса, и он узнает, где вы. У вас мало времени. Он выследит вас обоих. Вам есть куда еще пойти?

Я посмотрела на Дэниела. Дэниел посмотрел на меня. В этом мире у нас не было никого, кроме друг друга.

— Здесь нельзя оставаться. Вам не спрятаться и на всей Земле, — вздохнула Розелла.

— Моя бабушка живет в Новой Надежде, — сказала я. Вспомнила бабушку, торчавшую на «Вечном Сиянии», и в каком невменяемом состоянии она была, когда я видела ее в последний раз. Вспомнила, как мама и папа отговаривали меня от поездок в Новую Надежду, а уж тем более от жизни там. Я слышала папин голос, ясно как никогда:

— Одри, обещай мне: когда станешь старше, ты не покинешь Землю, если в этом не будет крайней необходимости.

Возможно, настал именно такой момент. Я подумала обо всех Эхо, которые жили на Луне, но сейчас это меня пугало меньше всего.

— Луна! — воскликнула Розелла. — Да, именно Луна! У него нет там никаких полномочий. На Луне полиция ни от кого не зависит.

Она посмотрела на Дэниела.

— И Эхо там под защитой. У них есть права, которых нет на Земле.

Дэниел выглядел спокойным. Я с ужасом думала о том, что ему пришлось пережить в Зоне Возрождения. Его кожа была все так же безупречна, и он был по-прежнему силен; но было в нем и что-то беззащитное, так что хотелось обнять его, набросить одеяло на плечи и защитить от всего на свете. Может быть, в этом и заключается суть любви? В желании защитить того, кого любишь.

— Мистер Касл знает о твоей бабушке? — спросил Дэниел.

— Да. Она мама моей мамы.

— Но это Луна, — сказала Розелла. — Там для вас гораздо безопаснее, чем в любом другом месте на Земле. Там проще затеряться. О каждом человеке там куда меньше информации, чем здесь. Слабее надзор.

— Плюс ко всему, — добавил Дэниел, который был просто напичкан информацией, — в Алдрине, на самой северной окраине Новой Надежды, есть три тысячи свободных домов. Они признаны устаревшими еще в 2113 году, сразу как только были построены, и многие до сих пор пустуют. Нет ни владельцев, ни жильцов. Первое время мы можем жить там.

Это была самая нелепая идея: подросток и Эхо, вдвоем на Луне. Беглецы, которые никогда не будут уверены в завтрашнем дне. Я вспомнила Бена. Его родители, последователи симуляционизма, переехали в Новую Надежду. Может быть, нам удастся пожить у них. Но я пока не стала этого говорить.

Розелла кусала губы. Ее глаза были закрыты, она о чем-то думала. О чем-то плохом.

— Нет, — сказала она.

— Почему нет? — спросила я.

Когда Розелла открыла глаза, она смотрела только на меня.

— Ты не сможешь добраться до Луны. Никак. Не сможешь покинуть Землю. Первое, что сделал Касл и полиция, — это распространили твой идентификационный номер. На космодроме ты не пройдешь сканирование сетчатки и контроль отпечатков пальцев. Тебя поймают и отправят обратно к нему.

Внутри у меня все оборвалось, я чувствовала себя в ловушке. Можно страдать от клаустрофобии в маленькой комнате. А можно — и на огромной планете. Клаустрофобию вызывает не только ограничение пространства, но и ограничение свободы, и чувство надвигающейся опасности.

Мое сердце бешено стучало. В кожу как будто вонзились сотни иголок. Улететь или бороться? Мы не могли ни того, ни другого.

Дэниел заметил мое беспокойство.

— В Зоне Возрождения я познакомился с другим Эхо. Его звали Пятнадцатый. Он мечтал сбежать на Луну, и у него ничего не вышло. Но в моей памяти хранится запись того, что он сказал: «Если бы мы оказались в каком-нибудь другом месте, не здесь, то без проблем добрались бы туда. Каждую ночь на Луну отправляются шаттлы для Эхо — с космодрома Хитроу, и с других тоже. Почти из каждого крупного европейского города. Самые обычные шаттлы. Только все перекошенные. Ну, ты понимаешь. Корабли эхо-класса. Они не похожи на те, в которых путешествуют люди, но на Луну доставят за то же время. Зарегистрироваться на рейс очень просто. Не нужен идентификационный номер или приглашение на работу, не нужно объяснять цель визита. Если ты Эхо, не надо даже сканировать сетчатку глаза. Никто никогда не заподозрит Эхо в том, что он убежал».