— О боже, — сказала она. — Я сделала это. Я действительно это сделала.

Диск оставил темно-розовый шрам в форме круга с буквой «Э» внутри. Затем Розелла осмотрела мое плечо. На нем были буквы и цифры. Ее имя и мой идентификационный номер. Она показала его мне — я увидел отражение в зеркале:

— Эта отметка автоматически сделана в капсуле, в лаборатории, — объяснила она. Вдруг ее осенило: — Должно быть, именно это тебя и пробудило!

В тот момент это противоречило тому, что я знал:

— Эхо не пробуждаются к жизни. Их включают. Я живой?

— Я… Я не знаю.

Она была напугана. Я понял это по ее расширившимся зрачкам. Это был страх вперемежку с любопытством.

— У меня была мечта, — сказала она. — Много лет у меня была эта мечта. Создать нечто, настолько близкое к живому существу, что никто не заметит разницы. И моя мечта только что сбылась. И знаешь что? Нет ничего страшнее, чем сбывшаяся мечта.

Она встала и, попятившись, налетела на стол. Остановилась, пытаясь перевести участившееся дыхание.

— Ты чувствовал боль, — сказала она.

— Да. Значит, я не Эхо?

— Нет. Ты Эхо. Ты Эхо. Но обычный прототип не очнулся бы сам в капсуле. Ты вообще ничего не должен был ощущать до запуска «запальника». Ты не должен был чувствовать страх. Ты не должен был увидеть «отчаяние» в абстракции. И уж тем более, не должен был испытывать боль.

— Тогда откуда же она взялась?

— И вопросы! — она запустила пальцы в волосы. — Ты не должен задавать вопросы. У тебя не должно быть любопытства. Твое положение не должно вызывать у тебя вопросов. Ты должен просто быть. Существовать. У тебя есть знания, но нет мыслей. Ты совершаешь действия, но без эмоций. Ты служишь, но без вопросов. Это основополагающие принципы Эхо. И я их разрушила. Я пыталась их разрушить, но… но… никак не ожидала, что у меня получится!

Она и плакала, и улыбалась. Потом налила в стакан сорок три миллилитра жидкости медного цвета. Я почувствовал запах ячменного солода и алкоголя и пришел к выводу, что это виски. Розелла продолжала:

— Hay algo que quiero contarte… Я хочу кое-что тебе рассказать. Надо все объяснить. Понимаешь, ты единственный в своем роде. Таких Эхо, как ты, больше нет. И никогда не было. Никогда, пипса! Я даже не думала, что можно создать такого, как ты, но всегда об этом мечтала. Я потеряла ребенка. Мальчика. Он умер во сне, когда ему было десять месяцев. Его звали Даниель. Это наше семейное имя. Второе имя моего дедушки. И оно всегда должно быть вторым. Но я нарушила эту традицию. Он был таким же светловолосым, как его отец. Это нагоняло на меня глубокую печаль. А потом начались проблемы с мужчиной, который тогда был со мной, и все пошло наперекосяк. Его звали Альфредо, и он был ублюдком. Это все, что о нем нужно знать. Потом… много времени спустя я пыталась себя уничтожить: резала себе руки, чтобы боль заглушила мои терзания. Но физическая боль — ничто по сравнению с душевной. Смотри…

Я увидел на ее руках белые шрамы.

— Мне пришлось обратиться за помощью к врачу, но я так никогда и не оправилась. Единственное, что меня хоть как-то успокаивало, — это работа над тобой. Ну, и виски. Видишь ли, я хотела создать Эхо, обладающего эмоциями и чувствами. Я много работала над тобой. Это был заказ Алекса Касла. Ему нужен был сильный и подвижный Эхо, с математическим складом ума и мощными способностями к вычислениям. И я решила, что именно ты будешь лучшим вариантом. Мне выделили огромные средства, и я начала полномасштабную работу. Я играла в бога, повышала уровень игры, не спала ночами. Совершенство, совершенство, совершенство!.. Да. Si. — Она сдвинула брови. — Я жила на энергетических таблетках и виски и на этой глупой мечте. Me pasé.

— А есть еще такие, как я?

— Нет. И не может быть. Ты создан иначе. Твой код — не такой, как у всех Эхо. Да, на 99,9 процента — это все-таки программный Эхо-код. Но было кое-что еще.

— Кое-что еще?

Она поколебалась. Сжав губы, она медленно выдохнула воздух. Люди часто так делают, пытаясь успокоиться или набраться храбрости. Ее пальцы теребили медальон на шее, передвигая его туда-сюда на цепочке.

— У тебя те же знания, та же способность к быстрому обучению, та же скорость, та же сила и рефлексы, что и у всех Эхо, но я сделала тебя другим. Mira eso — посмотри на это.

Она сняла золотой медальон и откинула крышечку, чтобы показать мне содержимое. Внутри лежал светлый локон. Тридцать один волос.

— Это волосы Даниеля. Моего мальчика.

Я смотрел на локон и начал понимать, в чем дело. Даже без идеально сохранившихся фолликул волосы содержат митохондриальную ДНК. И хотя в ней меньше информации, чем в нуклеарной, которая заключена в ядре клетки, зато есть особая программа, с помощью которой можно все рассчитать и сложить детали головоломки.

— Ты не он, — сказала Розелла. — Ты Эхо. Но я добавила волосы в состав, с помощью которого ты был сделан. Жидкость, созданная на основе кода. Это значит, что в тебе есть его частица — так же, как в этом медальоне. Ты — ожившее воспоминание. Ты Эхо… и эхо. И в то же время ты остаешься самим собой. Ты некто абсолютно новый. У тебя есть сила и интеллектуальные способности, не доступные людям, а еще мечты и эмоции, которых нет у других Эхо. Вся разница в этой одной десятой процента. В этом все — es todo. Все дело в этом. Это как… как… — Она неуверенно улыбнулась. — Это как трещина в двери, через которую проникает свет и озаряет всю комнату. Ты лучший в обоих мирах. Ты последний виток эволюции.

Ее слова меня не успокоили. Напротив, я чувствовал себя подавленным. Казалось, будто внутри меня разверзается пустота. Я назвал ее одиночеством. А затем появился страх. Я забеспокоился, вспомнив о клейме на моем плече — «Для корпорации „Касл“».

— Что со мной будет?

Розелла посмотрела на крест, висевшей на стене, и на маленькую фигуру умирающего человека. А потом заглянула в мои глаза и, должно быть, заметила страх, потому что сказала:

— Ничего, Дэниел. С тобой ничего не случится. Я уже потеряла одного Дэниела. Я не потеряю тебя. Тебя не продадут. Ты можешь остаться здесь и жить со мной. Я скажу мистеру Каслу, что нужна доработка, что произошла какая-нибудь ошибка… И я попытаюсь исправить ее, но у меня ничего не получится. Все будет в порядке, я уверена.

Она говорила так, как будто хотела убедить себя не меньше, чем меня. Но мне хотелось ей верить. По крайней мере, той части меня, что была человеческой.

— Надеюсь, — ответил я. Я вполне мог быть первым за всю историю Эхо, который использовал слово «надежда». Но я знал, что надежда очень хрупка, и сломать ее так же легко, как разорвать человеческий волосок.

Сначала все шло хорошо. Однажды Розелла позвонила мистеру Каслу (к счастью, я не присутствовал при разговоре) и получила дополнительное время на «доработку». Конечно, она не собиралась этим заниматься, за что я был очень ей благодарен.

Я жил с Розеллой и ее больным дедушкой. Содержать меня было не дорого, ведь я был Эхо. Я существовал на растворе из воды и сахара: пятьсот миллилитров в день. И еще сто двадцать две минуты подзарядки, так называемого «сна», ночью.

Когда Розелла уезжала на работу на свой склад в Валенсии, я заботился об Эрнесто и наблюдал за игуанами — их держали вместо домашних животных. Когда я выходил из дому, то видел длинную струйку дыма, тянущуюся к небу. Пахло серой. Дымом тянуло из города Катадау. Позже я узнал, что испанское правительство уничтожило Катадау два месяца назад. Но огонь так и не погас. Это был вечно горящий город.

Пожар не был виден — только его зарево. Но из-за палящего солнца казалось, что все кругом охвачено огнем. Я чувствовал жару. Зной не обжигал мою кожу так, как человеческую, особенно с таким типом пигментации, как у меня. У меня не мог развиться рак. (Еще один известный мне факт: единственной разновидностью рака, которая до сих пор встречалась у людей после прорыва в области регенерации Т-лимфоцитов в XXI веке, был рак кожи. Он был особенно распространен в тех европейских странах, где температура воздуха очень сильно выросла за последние сто лет — как в Испании. Климат в других странах, например в Британии, Новой Германии, на всем Скандинавском полуострове, в Северной Франции, Канаде и большей части США, стал более влажным. Там чаще всего было пасмурно, случались ураганы, так что рак кожи не был глобальной проблемой. Но светлокожим людям в Испании, Италии или к югу от Австрии следовало быть осторожными.) Жара доставляла неудобство даже Эхо вроде меня. Из-за нее я быстрее терял жидкость, иногда мне требовалось больше пятисот миллилитров воды. Из-под крана я не пил — Розелла держала бутылки с водой в холодильнике.