— Тебе не придется встречаться с ними лично, — пояснил дядя Алекс, — мы можем перевести капсулу в так называемый «слепой» режим. Тебе лишь зададут пару вопросов, а ты на них ответишь — только и всего.

Кандрисса посмотрела на меня:

— Уже все готово.

— Но я не готова.

— Тебе надо просто выглядеть опечаленной смертью родителей и сказать, как ужасно, что «Семпура» выпустила подобную продукцию на рынок. Больше тебе ничего говорить не придется.

Но мне бы и на это сил не хватило. Но, посмотрев на дядю Алекса, я, видимо, ощутила секундную слабость и сказала:

— Может быть, если я буду поспокойнее, то смогу через это пройти…

Я перевела взгляд на нейродетекторы. Дядя отрицательно покачал головой:

— Нет, думаю, это плохая идея.

Лицо Кандриссы оставалось холодным и непроницаемым.

— Нам нужно, чтобы они видели твою истинную боль.

И я согласилась.

Все было спланировано заранее. Я думаю, они хотели, чтобы все произошло именно так. Они вышли из комнаты, чтобы наблюдать из других капсул в доме. Я отправилась в свою капсулу. Но в тот момент, когда шлем опустился, я увидела знакомый шкаф.

— Слепой режим, — подумала я, но ничего не произошло.

Тогда я громко произнесла:

— Слепой режим, слепой режим, слепой режим…

Но это была не мультимедийная конференция.

Это было нечто абсолютно другое.

Вот что происходило: я была дома, в папином кабинете.

Все было до боли знакомым.

Книжные полки, дождь за окном, магнитный трек. Запечатанная капсула у рабочего стола. Я не просто видела все это, я будто туда вернулась. Домой. И папа тоже был там. Он сидел за своим рабочим столом, напротив винтажного компьютера, читая книгу «Кошмар Дарвина». Я не могла думать. Я просто стояла там, как загипнотизированная. Вот он. Мой папа. Совсем настоящий, такой, каким он всегда и был — небритый, уставший, в помятой футболке, прихлебывает чай.

— Папа, ты меня слышишь?

Конечно, он не мог меня слышать, но он услышал кое-что другое.

Он посмотрел на дверной проем. Я тоже туда посмотрела.

Там стояла Алисса со своими светлыми волосами и улыбкой. Одну руку она держала за спиной.

— Здравствуй, Алисса, — сказал папа слегка растерянно.

— Здравствуйте, господин.

— Папа, уходи оттуда. Уходи! — закричала я что есть мочи. Но мой крик не мог добраться до Йоркшира в прошлом. Как бы вы ни старались, до мертвых вам не докричаться.

— Почему ты здесь, Алисса? Я не просил тебя приходить. Пожалуйста, покинь комнату, я работаю.

— Я не могу выполнить эту команду, господин.

Папина растерянность быстро сменилась злостью.

Злостью, которую у него обычно вызывали любые продвинутые технологии.

— Что это значит?

Алисса направилась к его рабочему столу, продолжала улыбаться. Папа встал:

— Алисса, отойди…

— Я не могу выполнить эту команду, господин.

— Папа, — кричала я, а слезы уже струились по моим щекам, — уходи оттуда! Она хочет тебя убить… У нее за спиной нож… Уходи!

Папа выглядел встревоженным, но явно не понимал, какая опасность ему грозит.

— Что у тебя в руке, Алисса?

В этот момент он и заметил нож. Папа остался верен себя: его первым порывом было защитить нас с мамой, а не спасаться самому. Он начал звать:

— Лорна! Лорна! Одри! Лорна… Хватай Одри… Бегите отсюда обе… Программа Алиссы дала сбой.

Эхо загнала его в угол.

Папа попытался ее обойти, но Алисса ударила его ножом в живот.

— Папа, — беспомощно рыдала я, — я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

А потом она перерезала ему горло, кровь хлынула рекой. Он побледнел и начал оседать. Я закричала:

— Прекратите это! Прекратите мне это показывать! Остановите эту запись! Выпустите меня из капсулы!

Но ничего не произошло. Я все еще была там, в нашем старом доме, и смотрела, как жизнь вместе с кровью вытекала из моего отца, пока он, пошатываясь, не рухнул на пол.

Я вышла из комнаты и сразу увидела маму, которая в ужасе бежала мимо лестницы. Я инстинктивно вскинула руки:

— Нет, мама, не ходи туда. Ты умрешь, если туда пойдешь.

Конечно же, она меня не слышала — просто прошла сквозь меня.

— Мама! Мама!

Я закрыла глаза, но уши заткнуть не могла. Она закричала, увидев убитого папу, а потом — от боли.

— Вытащите меня отсюда! Вытащите! Вытащите!

Но все оставалось по-прежнему.

Я все еще стояла в лестничном пролете. Даже чувствовала холодный пол под ногами. Через пять минут я услышала еще чей-то голос.

Голос человека, которого я словно никогда не знала.

Мой голос.

— Мама? Папа?

Я звала их с нижнего этажа. Мой прежний голос не звучал так, как будто только что случился конец света.

Ну конечно. У меня только что закончился урок в капсуле.

Мои родители не отвечали. Я вспомнила, о чем я думала в тот момент. Папа, должно быть, в своей капсуле — пишет книгу. Но странно, почему не откликается мама. Я считала секунды. Хотелось знать, сколько времени прошло с момента, когда я просто недоумевала, до минуты, когда меня охватил ужас.

Один… Два… Три…

Я пошла на кухню — это я тоже помнила. Потом поднялась на старом скрипучем левиборде через проем в потолке на второй этаж. Ошдя на себя, одетую в обычную хлопковую толстовку и джинсы, со стороны, я кипела от ненависти. Казалось, что я смотрю на высокомерного предателя.

— Ты, тупая дура, — сказала я другой себе. — Десять минут! Твой урок закончился десять минут назад. Зачем ты задержалась, чтобы поболтать? Ты должна была просто выйти из капсулы и пойти к маме, как и хотела, вместо того, чтобы слушать треп Толы о гладиаторах и парнях.

Но, конечно, три дня назад я не могла слышать голос из собственного будущего.

— Мам, — сказала я, ни о чем не подозревая. — Ты тут?

А потом раздался тот самый звук, который я не смогла распознать три дня назад. Тогда мне показалось, что это магнитный автомобиль пролетает мимо по треку, а на самом деле это был последний вздох моей умирающей мамы.

Я наблюдала, как иду в папин офис.

Одиннадцать… Двенадцать… Тринадцать…

Когда я, воспроизведенная в записи, добралась до двери, оказалось, что там есть кое-что, чего я не заметила три дня назад. Струйка кровь вытекла и на лестницу — должно быть, папина, ведь он лежал ближе к выходу.

— Папа?

Я наблюдала, как мое лицо медленно исказилось от боли, когда я заглянула в кабинет и увидела папу.

— Папа? Что произошло? Почему ты не…

Потом я увидела и все остальное.

Папу, маму, Алиссу, нож, кровь, которую не мог впитать самоочищающийся ковер. (В нашем доме это была единственная комната с ковром. «Мне нравится, когда под ногами мягко — это моя единственная прихоть».)

Мое лицо застыло от шока, как будто бы тоже пыталось «впитать» все, что произошло.

И, конечно же, ее голос.

Голос Алиссы, стоящей там с окровавленным ножом.

— Я ждала, когда ты придешь. Я ждала, когда ты придешь. Я ждала, когда ты придешь…

Только сейчас ее поведение мало походило на какой-то сбой — скорее, на целенаправленное действие. Три дня назад я просто стояла и ждала, пока она сделает шаг. И я тоже шагнула и побежала к окну и, глядя на себя со стороны, поняла, насколько быстро я двигалась, — намного быстрее, чем была способна.

И мой голос был таким громким, жестким и четким, когда я скомандовала у окна:

— Откройся!

Медленная реакции окна на команду дала Алиссе возможность схватить меня за рукав. А потом я стала свидетелем своей же собственной ярости: отпрыгнула от нее и двинула ей локтем в лицо. Окно открылось, я выпрыгнула, Алисса вслед за мной. Но теперь я увидела, что тогда еще кое-чего не заметила. Прежде чем броситься за мной, Эхо обернулась, будто раздумывая, не остаться ли в кабинете, рядом с телами моих родителей.

Она произнесла:

— Розелла.

Да, она сказала именно это — никаких сомнений.