Гарри Гопкинс почувствовал, как от нервного тика задергалось левое веко. Происходящее явно превышало выносливость человеческих нервов. Даже его. Скорее бы все кончилось! Скорее бы конец! — мысленно повторял он. Еще немного — и он не выдержит. Как девчонка, шлепнется в обморок или забьется в истерике. Что-то надо сделать…

— Христофор уже ушел, я за ним…

И это был конец. Короткая судорога пробежала по телу девушки, голова ее опустилась на грудь.

Лейтенант перевел дыхание. Свинцовый обруч, сжавший голову, разжался. Свершилось!

Он взглянул на часы. Итак, это длилось десять минут.

Джек сорвался с кресла и бросился к кузине.

— Боже мой! Она без сознания!

И опять крепкие руки лейтенанта не позволили юноше коснуться бессильно откинутой руки Кэй.

Джек бешено рванулся.

— Оставьте меня! Вы что, не видите? Ей плохо!

Лейтенант был неумолим.

— Спокойно, Грэнмор! Вы ей уже не поможете.

Джек в ужасе взглянул на следователя.

— Что вы говорите? Что произошло? Вы думаете, Кэй…

Страшное слово не хотело сорваться с уст.

Лейтенант докончил за него:

— Да, мисс Хоуп мертва. И поверьте мне, это был для нее лучший выход. Для нее и для всех нас.

Джек Грэнмор не верил своим ушам. Его глаза чуть не выкатились из орбит.

— Вы сказали, лучший выход?! Что все это значит?

И вдруг словно ослепительный свет молнии озарил беспросветную темноту:

— Она?!

И вслед за тем воцарились темнота и тишина. Прежде, чем лейтенант Гопкинс успел поддержать несчастного, тело Джека Грэнмора с размаху рухнуло на пушистый ковер.

Доктор Шредер еще раз пробежал глазами историю болезни, хотя сделал это исключительно для виду, ибо и без того знал ее наизусть. Отложив ее в сторону, он произнес, не глядя на профессора Хоупа:

— Что ж, дорогой сэр, не буду скрывать от вас — дело плохо, даже более того — очень плохо.

— Вы считаете, доктор, никакой надежды?

Пальцы доктора Шредера принялись выбивать дробь по столу.

— Надежда… Пока в теле человека тлеет хоть самая слабая искорка жизни, нам, врачам, надежды терять нельзя. Но в данном случае… Видите ли, сэр, уже одно воспаление мозга само по себе представляло опасную болезнь. Да к тому же осложнения, что отнюдь не облегчило нашу задачу. И все-таки мы с ней справились. Но все оказалось напрасным, больной слабеет с каждым днем.

— И вы не можете найти причину?

Врач взглянул на посетителя поверх очков.

— Причина? В ней-то все и дело. Не болезнь, а больной. Да, да, именно он сам. Его апатия. Его проклятая апатия!

Неожиданным оказался взрыв эмоций в этом всегда спокойном, уравновешенном человеке. Он с такой силой трахнул кулаком по крышке стола, что стоявший на нем хрустальный графин подпрыгнул с мелодичным звоном. Несколько капель воды брызнуло на историю болезни Джека Грэнмора. Взяв себя в руки, доктор Шредер стряхнул их и продолжал уже спокойнее:

— Разве можно вернуть здоровье человеку, который вовсе этого не желает? Который с нетерпением ждет смерти? Ну, сами подумайте, сэр, можно ли излечить такого человека? Я могу заставить биться остановившееся сердце, но не в моих силах заставить человека хотеть, чтобы его сердце билось. Такого чуда не может совершить даже самый лучший врач в мире.

Лицо профессора Хоупа оставалось таким же неподвижным, как обычно. Медленно, как бы с трудом подбирая слова, он спросил:

— Но существует ли вообще возможность спасения?

Доктор Шредер с сомнением покачал головой.

— Видите ли, дорогой сэр, мы уже неоднократно обсуждали этот вопрос. В данном случае мы имеем дело с болезнью, которая пожирает душу. Атрофия жизненных функций организма это уже явление вторичное. И тем не менее, если так пойдет дальше, через несколько дней мне придется закончить этот документ, — доктор постучал пальцем по истории болезни, — очень коротким заключительным словом.

Доктор помолчал и добавил:

— Доктор Роулесс, наш психотерапевт, считает, что и данном случае имеет смысл применить по отношению к нашему больному какой-нибудь сильный моральный шок.

— Сильный моральный шок? — как эхо повторил за ним профессор.

— Да, попросту говоря, устроить ему сильную нервную встряску.

— Устроить больному сильную психическую встряску? — как эхо повторил профессор.

— Да. Это дает шанс на исцеление. И это же может убить нашего больного. Его организм так ослаблен, что неизвестно, выдержит ли он сильнейшее нервное потрясение.

Профессор медленно, с трудом встал.

— Однако без такой нервной встряски конец наступит неизбежно?

— Увы, смерть неизбежна, это вопрос всего нескольких дней.

— Благодарю за откровенность, доктор. Теперь мне надо подумать над услышанным.

Лейтенант Гопкинс был занят укладкой чемодана, когда в квартиру позвонили. На пороге стоял профессор Вильям Б. Хоуп. Вот неожиданный визит!

— Прошу извинить меня за беспорядок, — Гарри Гопкинс был явно смущен тем, что высокий гость застал в квартире такой непорядок, — но мне наконец-то дали несколько дней отпуска, и вот вы застали меня за сборами…

— Мой племянник умирает, — без предисловий профессор приступил к делу, ради которого явился к молодому лейтенанту. Тот был искренне огорчен.

— Джек Грэнмор? Я знаю, он в больнице, но не думал, что дела так плохи. А вы не преувеличиваете, профессор? Наверняка еще не все…

Профессор прервал лейтенанта, отбросив все правила вежливости. У него просто не было на вежливость времени!

— Есть один шанс… один шанс, что мальчик выкарабкается. И этот шанс в ваших руках, лейтенант.

Гарри Гопкинс внимательно взглянул в лицо своему гостю.

— Если это в моих силах, я готов.

Профессор Хоуп коротко изложил представителю Скотленд-Ярда разговор в клинике доктора Шредера.

— А вы ведь знаете причину апатии Джека.

Гарри Гопкинс грустно глядел в окно.

— Да, — тихо ответил он. — Знаю.

Войдя в блистающий чистотой великолепный вестибюль клиники доктора Шредера, лейтенант Гопкинс не мог отделаться от ощущения, что вот сейчас он хладнокровно и расчетливо убьет человека. Ведь медицина не исключает, что сильное нервное потрясение скорее всего оборвет тонкую ниточку, на которой еще держится жизнь Джека Грэнмора.

Сам владелец клиники встретил Гарри Гопкинса и доверительно взял его под руку.

— Вы думаете, сэр, я могу сейчас пройти к мистеру Грэнмору? — спросил лейтенант в тайной надежде получить отрицательный ответ.

— Вам предстоит, молодой человек, сделать сложнейшую операцию, — начал доктор Шредер. — Я вижу в вас хирурга. Хирурга души. Болезнь зашла так глубоко, что хирургический ланцет должен проникнуть на большую глубину, и именно в нужном месте, не отклоняясь ни на доли миллиметра. Но если вы колеблетесь, — врач с сомнением посмотрел на лейтенанта, — лучше не приступать к операции. — Колебания для хирурга могут обернуться смертью для больного.

— Нет, доктор, я не колеблюсь. Рука моя тверда. Но ведь и самая идеальная операция может оказаться смертельной для нашего пациента.

Доктор Шредер развел руками.

— А это уж как получится. Другого выхода нет.

Зрачки Джека Грэнмора расширились от почти панического страха, когда он увидел входящего к нему в палату лейтенанта Гопкинса.

— Эт-то вы? — запинаясь произнес он слабым голосом.

— Да, это я, — твердо ответил Гарри Гопкинс, стараясь не замечать ни страшно исхудалого, обтянутого почти прозрачной кожей лица Джека Грэнмора, ни его бесплотного, какого-то шелестящего голоса. Сердце болезненно сжалось, руки предательски дрожали. Стараясь прекратить дрожь, Гопкинс сжал кулаки и глубоко засунул их в карманы белого халата.

— Да, это я, — повторил он.

— Пришли попрощаться с умирающим?

Присев на круглую, белую табуретку, стоящую у изголовья кровати, лейтенант тихо сказал:

— Нет. Я пришел выяснить некоторые аспекты дела.